Всё видение
В каждом театре есть не только звезды сцены, но и свои «секретные» ангелы-хранители: люди, само присутствие которых, кажется, является знаком постоянства и преемственности. В Мариинском театре один из таких ангелов-хранителей — уникальный фотограф Наталья Разина.
Каждый, кто хотя бы немного знаком с внутритеатральной жизнью, обращал внимание на один парадокс: никто из работающих в театре не может видеть целой и полной картины результатов трудов этого театра. Артисты — на сцене, музыканты — в оркестровой яме, постановщики и репетиторы погружены только в свою работу, и даже капельдинеры с программками, которые обязаны быть на каждом спектакле, остаются во время действия в коридоре. То есть нет никого, кто мог бы наблюдать из зала весь репертуар — и балет, и оперу — день за днем, спектакль за спектаклем.
Никого, кроме театрального фотографа.
Именно фотограф — единственный и бессменный наблюдатель театрального процесса, универсальный летописец театра. Большая удача и для самого театра, и для его зрителей, когда у него такой летописец есть.
Сегодня практически все фотографии пресс-службы Мариинки подписаны именем Наташи Разиной. И почти на каждом спектакле у одной из дверей партера можно увидеть коротко стриженную женщину со штативом и камерой.
Она пришла в театр девочкой и так и осталась Наташей. В этом есть свой шарм: Natasha Razina — звучит как артистический псевдоним.
Вообще-то фотографом Наташа становиться не собиралась. В школьные годы она занималась в известной в городе театральной студии и сначала хотела поступать на актерский факультет, но не поступила и отправилась работать на завод чертежницей-копировщицей, а затем — в Русский музей, где ее, восемнадцатилетнюю, почти сразу стали привлекать к монтажу выставок. Она научилась варить рыбий клей и делать так называемые «липучки», которыми произведения крепятся к паспарту; ей уже доверяли экспозиционные задания, но, поскольку специальной ставки монтировщицы не существовало, Наташа числилась музейным служителем, и ее всегда могли оторвать от интересной работы и отправить в зал — сидеть на стуле. Пропустив из-за рутинной работы третий вернисаж, она поняла, что уходит.
То, что в конце концов ее привели в театр,— чистая случайность. Один знакомый дружил с одним из сотрудников и узнал, что освободилось место фотолаборанта. Наташа пришла, на нее взглянули и для начала попросили помочь с уборкой. За два своих выходных она до блеска отдраила довольно заскорузлую лабораторию, где лежали горы слипшихся химикатов. Так решилась ее судьба. «Но вы отдаете себе отчет в том, что постоянно будете одна и в темноте?» — сказала ей тогдашний фотограф Юлия Ларионова. «Отдаю!» — радостно сказала Наташа, вспомнив экскурсии по пятнадцать часов в день.
И Ларионова стала учить ее, как печатать. На тот момент Наташа не умела еще ничего.
В обязанности лаборанта входила печать «контролек» для картотеки: ей приносили небольшой отпечаток 10 х 15, который затем наклеивался на карточку и подписывался; норма — 50–70 негативов в день. После рабочего дня она шла не домой, а на спектакль, и через месяц начала понемногу сама снимать. Места в зале фотолаборанту не полагалось: Наташа смотрела и снимала из первой кулисы. Фотопленки тоже не полагалось — только бумага и химикаты. Все остальное Наташа покупала сама.
Первый человек, с которым она познакомилась в театре, был недавний выпускник Вагановского училища Сережа Вихарев, блистательный танцовщик, которого позднее балетный мир узнал как знатока и реставратора аутентичной классики. Общаясь с танцовщиками, Наташа очень быстро поняла, что если хочешь грамотно снимать танец, то надо хорошо разобраться в его специфике и структуре. Она стала ходить на репетиции и ежедневный балетный тренинг, смотреть, слушать, снимать и даже попробовала сама встать «к палке»: ее подружки тогда дружно худели и по вечерам бегали заниматься на верхней сцене; там, под их руководством, юная Наташа попробовала на себе элементы балетного экзерсиса и теперь могла оценить не только внешнюю привлекательность кадра, но и само движение или позу.
Завлит, которому административно подчинялся фотоотдел, посмотрела на Наташу и сделала ее заведующей фотолабораторией (и Наташа получила право выписывать себе пленку для съемок); потом посмотрела еще и выбила для нее ставку второго фотографа. И Наташа решила свою судьбу уже навсегда: она оставила рисовальные классы Академии художеств, где три раза в неделю занималась по вечерам, и полиграфический институт, в котором училась уже год, и стала снимать «для картотеки».
Наташа работает в театре более трех десятилетий — с единственным перерывом в самом начале, на декретный отпуск. Она снимает балет и оперу, концерты, репетиции и премьеры, вводы и новое сочетание партнеров в спектаклях, мизансцены и портреты артистов. Ее фотографии используются для рекламы и прессы сейчас — и остаются на будущее. Из них складывается фотоархив эпохи — часть музея театра.
Она знает каждый спектакль наизусть, а новые успевает выучить на прогонах. Сейчас, когда в театре три площадки, ей нередко приходится перебегать во время спектакля из одного здания в другое, чтобы снять все. Она и сама живой архив: помнит все, что снимала, каждый спектакль, каждую роль. Потому что она не просто хороший фотограф, она — плоть от плоти Мариинского театра.