Американское рабство как объект киноискусства

Фильм Стива Маккуина "12 лет рабства", награжденный "Золотым глобусом" и признанный лучшим фильмом года едва ли ни всеми гильдиями американских кинокритиков,— очевидный претендент на премию "Оскар". О трудностях работы с как будто бы элементарной темой американского рабовладения размышляет Михаил Трофименков.

Экранизацию мемуаров Соломона Нортапа, свободного афроамериканца из Саратоги (штат Нью-Йорк), в 1841 году похищенного работорговцами и 12 лет маявшегося на хлопковых плантациях Луизианы, чествуют за гуманизм и аболиционистский пафос. Между тем фильм актуализировал старый философский спор о том, что и как вообще допустимо и возможно снимать, писать или петь на тему преступлений против человечности.

Маккуина никто за язык не тянул, он сам сравнил книгу Нортапа (1853) с "Дневником Анны Франк", а рабовладение в Америке — с нацистскими практиками. Кстати, тень из будущего — предчувствие концлагерей — падала на "старый добрый Юг" и в "Джанго освобожденном" (2012) Квентина Тарантино: немец--напарник героя выбивал из рук златокудрой помещицы арфу. Бетховен в ее исполнении вызывал у него невыносимые видения пыток.

Философу Теодору Адорно приписывают приговор, якобы вынесенный им "поэзии", то есть творчеству как таковому: "После Освенцима писать стихи невозможно". На самом деле, конечно, философ не рубил с плеча. "Писать стихи после Освенцима — это удел варваров",— примерно так он высказался. А потом откорректировал сам себя: "Неверно, неправильно, что после Освенцима поэзия уже и невозможна". Адорно волновало, можно ли вообще жить "после Освенцима". Ну а если практика показала, что жить вполне себе получается, то почему бы и не писать стихи, не снимать фильмы? В том числе и про Освенцим реальный и Освенцим метафорический: сравнение лагерных порядков с порядками на плантациях безупречно. Другое дело, насколько состоятельны такие стихи и фильмы с эстетической точки зрения.

Когда Жан-Люк Годар говорил, что фильм о концлагерях можно снимать только с точки зрения палача, он вовсе не стремился эпатировать публику. Экранизация свидетельств о преступлениях против человечности, что Анны Франк, что Нортапа,— на самом деле затея безнадежная. В письменном виде это мощнейшие документы: читатель видит всевозможные ужасы глазами рассказчика-свидетеля. Кино вынуждено выводить рассказчика на экран, а делать-то ему и нечего, кроме как выживать и запоминать виденное, чтобы написать книгу. Сколько бы ни нахваливали Чиветела Эджиофора за исполнение роли Нортапа, нет такого актерского амплуа — "свидетель".

Одну из лучших, если не лучшую, книгу об Освенциме написал сразу после войны поляк Тадеуш Боровский. Написал и покончил с собой в 28-летнем возрасте. Ее название дорогого стоит: "У нас в Аушвице". Типа бытовые зарисовки невозможной по определению, вывихнутой, но жизни. Единственное, что (по гамбургскому счету) удалось Маккуину,— это повседневность плантаций, напрашивающаяся на заголовок "У нас в Луизиане".

В разговорах не только с женами, но и с рабами хозяева порой срываются на интонации, уместные скорее в устах персонажей "Неоконченной пьесы для механического пианино". Вот жена (Сара Полсон) Эппса (Майкл Фассбендер), плантатора с библейскими и сексуальными тараканами в голове и садистскими наклонностями, обносит печенюшками расфуфыренных рабынь. Пэтси (Люпита Нионго), наложнице Эппса, печенья не достается. Та в слезы. Супруги в крик. Экие, однако, нервные натуры. Вот только закончится семейный кризис не по-чеховски: поркой Пэтси до полусмерти.

Фильм Маккуина не первая экранизация "12 лет рабства": в 1984 году "Одиссею Соломона Нортапа" снял для телевидения Гордон Паркс, великий фотограф и первый афроамериканец, поставивший фильм в Голливуде (чего Америке пришлось ждать до 1969 года). Свидетельства, исходящие от тех, кто был рожден в рабстве, кинематограф не интересуют, и это логично.

Аудитория фильма о рабстве состоит из свободных (или уверенных в собственной свободе) людей, полагающих состояние свободы естественным состоянием человека. Порабощение или любую другую гадость тоталитарного толка они воспринимают как, грубо говоря, случайность. В голливудских фильмах о резне в Бирме или там в Индонезии главный герой — всегда инсайдер аудитории: турист или репортер, случайно оказавшийся в эпицентре безобразия. Нортап — точно такой же "свой" инсайдер современных зрителей на рабовладельческом Юге: благовоспитанный, играющий на скрипке, среднестатистический "средний класс". Обращение в раба с Нортапом именно что случается. Выпил, потерял сознание, очнулся — кандалы и плети. Освобождение с ним "случается" точно так же. Канадский плотник (Брэд Питт), изрекающий аболиционистские истины в самом сердце Юга, передал его письмо в Саратогу. И в одно прекрасное утро на плантацию явился шериф, вернувший Нортапу свободу.

Непонятным — не только для зрителей, но, возможно, и для самого Нортапа — остался один существенный момент. Врали ли похитители своей жертве, уверяя его в том, что никакой он не вольный скрипач, а беглый раб? Или они его действительно перепутали с беглецом, за которым охотились? Похоже, что перепутали. Так что порабощение не только случайность, но и недоразумение.

В свободном прошлом Нортапа белые джентльмены раскланивались с ним на улицах, со своими будущими похитителями, выдающими себя за цирковых антрепренеров, он ужинал в ресторане. С точки зрения расовых отношений штат Нью-Йорк образца 1841 года кажется неотличимым от современных Штатов. Сегрегации на Севере еще нет, она, парадоксально и закономерно, воцарится на целое столетие одновременно с принятием в 1865 году 13-й поправки к Конституции, запрещающей рабство.

Интригам вокруг этой поправки посвящен третий помимо "12 лет рабства" и "Джанго" значительный фильм "на тему", снятый за два последних года,— "Линкольн" (2012) Стивена Спилберга. В России непросвещенные умы уже неоднократно высказались в том смысле, что, ну конечно, в Штатах же негритянская тема в моде. Между тем трудно найти в американском кинематографе менее модную тему, чем рабовладельческое прошлое страны.

Да, в 1903-1918 годах в Америке вышло восемь экранизаций "Хижины дяди Тома" (и еще по одной в Бразилии и Италии), разыгранных преимущественно белыми людьми, выкрашенными ваксой. Но до сих пор главным фильмом о рабовладении оставалось "Рождение нации" (1915) гения, джентльмена и расиста Дэвида Уорка Гриффита, не просто гимн Ку-Клукс-Клану, но и мощная агитка, давшая импульс кровавому возвращению на политическую авансцену линчевателей в белых наволочках на головах. Фильмы "на тему", снятые с тех пор, можно пересчитать по пальцам рук.

Экранизировать новеллу Проспера Мериме о бунте на рабовладельческом корабле, пусть даже идущем не в США, а на Кубу, Джону Берри помогло только несчастье: занесенный в черные списки коммунистических агитаторов молодой и блестящий режиссер эмигрировал во Францию, где и снял "Таманго". В США фильм, кстати, был запрещен из-за крамольной — даже в 1958 году — любовной сцены между белым человеком и негритянкой. Но даже когда стало не только можно, но, вроде бы, и нужно, никакого прорыва не произошло.

Можно дивиться, каким чудом Голливуд ухитрился до сих пор не снять фильма о Джоне Брауне, борце с рабством, наделенном темпераментом ветхозаветного пророка, готовом рубить работорговцев топорами, том самом, чье тело, как пели бойцы Севера, "лежит в земле сырой, но душа ведет нас в бой". Единственный кинофильм о нем снят в 1955 году. А казалось бы, какой сюжет, какие страсти, какой экшен!

Столь же дивно возвращение к мемуарам Нортапа в то время, как его жизнь после вызволения из Луизианы — готовый триллер. Проиграв процессы, возбужденные против похитителей, он разъезжал по стране с лекциями, пока не исчез бесследно: ходили слухи о его повторном похищении или убийстве. А потом появились свидетельства, что он, да, как сквозь землю провалился: ушел в подполье, работал на "подпольной железной дороге", как называли маршруты, по которым аболиционисты выводили рабов с Юга. Про эту "дорогу" тоже ничего не снято.

Ладно, чего там ворчать, если до сих пор нет голливудского байопика о Мартине Лютере Кинге.

Так что Спилберг, Тарантино и Маккуин фактически открыли серьезный и/или масштабный разговор о постыдном прошлом. И можно было бы предсказать, что разговор продолжится: в конце концов, если фильмы на некую тему — хотя бы о рабстве — срывают кассу, неизбежно набегает толпа конъюнктурщиков, которые садятся на хвост тому же Спилбергу и выдают залп тематических поделок.

Но вот только есть одна закавыка по имени Тарантино. Приняв участие в открытии темы, он тут же ее своим "Джанго" и закрыл.

Смотришь "12 лет рабства" и все время ждешь: вот сейчас Соломон как развернется, как врежет надсмотрщику, как вломит из двух стволов, как подожжет хозяйский особняк, а походя еще как трахнет мымру хозяйку. И, поскольку этого не происходит, фильм вызывает разочарование почти травматического свойства. После того как Тарантино снял гениальный гротеск о герое, экранные страдальцы обречены вызывать брезгливое раздражение.

В этом тема рабовладения опять-таки дублирует тему Освенцима, с которой Тарантино в "Бесславных ублюдках" проделал ту же операцию, что и в "Джанго". Снял фильм, грубо говоря, о холокосте, в котором (впервые на экране) евреи не шагали безропотно в гетто и газовые камеры, а сами скальпировали и сжигали нацистов.

После Тарантино, как "после Освенцима", "невозможно писать стихи", то есть снимать гуманистическое кино о страданиях что дяди Тома, что дяди Соломона.