Алена Солнцева — о языке насилия в фильме «Племя»

В российский прокат вышел фильм "Племя" — дебютная работа Мирослава Слабошпицкого, отмеченная наградами многих кинофестивалей. Обозреватель "Огонька" размышляет об очередном возвращении на экраны темы моральной глухоты

Алена Солнцева

"А напротив моей школы стоял интернат для слабослышащих. Мы с ними иногда дрались в детстве. Тогда же я впервые увидел жестовый язык — а это достаточно завораживающее действие". Так режиссер фильма "Племя" Мирослав Слабошпицкий рассказывает о причинах, по которым снял свой дебютный фильм — об интернате для слабослышащих. И в этом признании, которое он делает во всех интервью, два ключевых слова: "дрались" и "завораживающее". Третье важное обстоятельство — это впечатление детства, когда все эмоции свежие и запоминающиеся, зачастую именно они формируют восприятие. Возможно, поэтому фильм получился визуально очень выразительным, его можно назвать красивым, стильным, даже эстетским, но при этом чрезвычайно эмоциональным.

Жестовый язык, который показался автору столь "завораживающим", на экране подобен балетным па. Персонажи жестикулируют и двигаются очень пластично и выразительно. В большинстве ролей фильма заняты глухонемые люди, сценарий был переведен на их язык. Это молодые ребята, не актеры, хотя ведь существуют театры слабослышащих, где работают профессионалы, но Слабошпицкому нужна была не выучка, а нечто, что заставило бы зрителей его фильма не отрывать глаз от героев. Потому что фильм снят без слов, без титров, без закадровых пояснений, все напряжение сюжета передано исключительно визуальными средствами. При этом история слабослышащего подростка Сергея, нового воспитанника интерната, где правят жестокие законы племени, не самое для фильма главное, хотя она вполне годится для триллера. Но в центре внимания режиссера не сюжет, а образ некоего мира, обходящегося без слов, без названий, без абстрактных понятий, очень конкретного мира, где есть сила, эмоции, отношения и регулирующие их обычаи, но нет разума.

Этот фильм, собственно, показывает, как устроено архаическое общество. Без сложных систем и символических ограничений. Без всего, что называется культурой. Как ни странно, на каком-то инстинктивном уровне общение без звучащей речи кажется угрожающим, опасным, это глубинный страх, не вполне контролируемый рассудком. Отсутствие возможности объясниться с другим человеком — основа агрессивности по отношению к "чужим", кстати, не случайно в древности на Руси любых иностранцев называли "немцами", немыми. Конечно, этот фильм совершенно неправильно рассматривать как реальность, как социальную драму о житейских проблемах инвалидов по слуху. Немые в "Племени" — это метафора.

В начале фильма мы видим школу для глухих через стекло двери глазами новенького. Видим, но не слышим. Линейка, старшеклассники несут первоклашек на плечах, девочки дарят цветы учительнице, это обычные признаки нормальной жизни. Но потом мы вместе с камерой входим внутрь, но не начинаем слышать, только видим — урок, первые контакты с лидерами, потом новичка ведут на инициацию, и с этого времени мы попадаем в мир очень простых вещей. Драка — все гуртом на одного, грубые шутки — втолкнули парня в комнату к девочкам, пьянка, случка. Подавление и унижение: именно на этих инстинктах и построен социум, который нам, зрителям, показывает режиссер в этом кино.

В аннотации к фильму есть объяснение: племенем называется иерархическая система внутри школы-интерната, где есть строгая вертикаль власти, при которой наверху сильные, внизу слабые. Племенной, родовой, пещерный закон: слабые выживают, только если полностью готовы подчиниться. Не можешь — заставим. Без слов, без абстрактных понятий, без языка этот мир выглядит страшновато, по-звериному. Его первобытная сущность предельно обнажена. Образ получился сильным и кинематографически выразительным.

Правда, автор, выбрав для своего дебюта эту тему, вступил на зыбкую почву. Внимание к фильму, где в главных ролях глухонемые, к фильму, снятому на Украине во время Майдана украинским режиссером, было обеспечено. Но и претензии тут же были сформулированы. Слабошпицкого упрекали в циничном использовании исполнителей, в спекуляции темой, даже в очернении образа жизни глухих. Все это очень знакомо. Любое сложное высказывание неминуемо вступает в конфликт с нынешней системой межнационального напряжения. Фильм показали на Каннском фестивале, в престижной программе "Неделя критики", публика его очень ждала, билетов было не достать. Еще до премьеры во многих французских газетах появились статьи о фильме. Картина получила Гран-при, приз канала France 4 "Открытие" и приз La Foundation Gan (помощь в дистрибуции картины). Количество фестивальных приглашений после Канна росло с каждым днем. Фильм был продан в 26 стран — для французских глухих, например, был сделан перевод на французский жестовый язык. Глухие всего мира стали фан-группой, режиссер признался: "Они восприняли этот фильм как победу глухих. Чтобы глухие сыграли в фильме, награжденном в Канне,— такого прежде не было". Надо сказать, что едва ли не большую часть денег на фильм в октябре 2010 года выделил Фонд им. Хуберта Балса Роттердамского кинофестиваля после показа короткометражной картины Мирослава Слабошпицкого "Глухота". Основной эффект этого 10-минутного фильма достигался за счет короткого, но весьма экспрессивного монолога героя в финале, когда после показательных экспресс-пыток в салоне автомобиля он выкрикивает вслед мучителям поток ругательств, на языке жестов, разумеется. Странно было бы, если после всего этого автора не упрекнули бы в эксплуатации темы.

Конечно, награды (включая номинацию на открытие года в Европейской киноакадемии) фильм получал не из соображений политкорректности, в нем есть необходимое для фестивалей совпадение темы с новизной киноязыка, расширением его границ, но, безусловно, счастливое сочетание всех обстоятельств прибавило картине привлекательности на Западе. Зато на родине это настроило против фильма часть кинематографического сообщества, которое и так весьма непросто взаимодействует. Например, украинский оскаровский комитет фильм не выдвинул, предложив другую картину, что в результате привело к расколу внутри самого комитета.

Конечно, каждый режиссер, особенно сегодня, когда пресыщенность информацией делает нас если не глухими, то как минимум тугоухими, стремится использовать все шансы, чтобы его заметили. Слабошпицкий слишком долго ждал своего часа, чтобы этого не понимать. Мы, к счастью, пока еще живем в сложном мире, не таком примитивном, как тот, что существует в "Племени". Тут все одновременно могут пытаться быть совершенно искренними, при этом немного манипулируя другими, поэтому фильм 40-летнего украинского режиссера — и о нем самом тоже. Да и о нас всех.