Анна Толстова о выставке «Контрапункт» в Третьяковской галерее

В этом году исполняется 150 лет со дня рождения Василия Кандинского (1866-1944). Третьяковская галерея и Эрмитаж отмечают это совместной выставкой "Контрапункт": главные работы Кандинского их тех, что хранятся в России, эрмитажная "Композиция VI" и третьяковская "Композиция VII", встречаются лицом к лицу, вначале в московском музее, затем — в петербургском. Хотя, возможно, правильнее было бы назвать эту выставку "Пунктир".

Василий Кандинский и Казимир Малевич. Какие бы усилия по пропаганде отечественного искусства — русского и советского авангарда в 1990-е и 2000-е, соцреализма в настоящее время — ни предпринимались, а все равно в самой что ни на есть всеобщей истории от России послепетровского времени остаются два имени: Кандинский и Малевич. Кандинский и Малевич как два первоисточника двух родов абстракции, экспрессионистской и геометрической соответственно. Правда, в их национальной принадлежности именно русской культуре периодически возникают сомнения.

До перестройки про Кандинского, обруганного на родине, где в живописи первопроходца абстракции было принято обнаруживать "начальные проявления той эпидемии художественного безумия, которая теперь свирепствует в искусстве капиталистических стран", чаще писали как про немецкого художника. Что, в сущности, справедливо, если принять во внимание его мюнхенскую школу (русских учителей у Кандинского не было — первые профессиональные уроки он брал в частной студии Антона Ажбе, а после продолжил обучение в Мюнхенской академии у Франца фон Штука), его роль в создании авангардистских объединений Мюнхена — и прежде всего "Синего всадника", его преподавание в Баухаусе. И, главное, рождение его теории и практики из духа немецкой — от Рихарда Вагнера до Арнольда Шенберга — музыки, из антропософии Рудольфа Штайнера, из преломления в ней теорий цвета Гете и Филиппа Отто Рунге, из традиции народной баварской живописи на стекле. Пусть он в те годы был не один такой "русский немец" и многократно — до и после революции — пытался учредить нечто вроде германо-российского интернационала авангарда. Особенно активно — после, в качестве члена худколлегии ИЗО Наркомпроса, директора Музея живописной культуры, организатора Инхука и вице-президента Академии художественных наук. Но в 1921-м Кандинский вернулся в Германию, и по большому счету до перестройки Россия на него, как и на многих других эмигрантов, не претендовала.

Меж тем возвращению Кандинского в строй русских художников способствовала не одна только перестройка, но и наступление эры постколониальной толерантности, когда в щекотливом вопросе национальности художника место рождения и национальное происхождение сделались важнее школы — и в смысле учения и учительства, и в смысле вхождения в художественную культуру той или иной страны. Правда, тогда же Малевича, в чьей "российскости" ранее никто не сомневался, стали все чаще аттестовать как украинско-польского художника. И это вызывает бурное негодование отечественных искусствоведов, указывающих на то, что Малевич сделался Малевичем не в Киеве, а в Москве и Петербурге-Петрограде-Ленинграде (ради исторической справедливости Витебск тоже стоило бы упомянуть). Впрочем, споры о пятом пункте и крови москвича Василия Кандинского и киевлянина Казимира Севериновича Малевича лучше оставить националистам — национальный вопрос в отношении великих авангардистов должен звучать иначе: не как много они сделали для отечественной культуры — это понятно, а как много отечественная культура сегодня делает для них, чтобы иметь основания для притязаний и великодержавной гордости. И тут Кандинский и Малевич с нынешними их круглыми датами оказываются как нельзя более кстати.

Конечно, "датские" выставки — бюрократический пережиток, но так устроено музейное финансирование — и не только в России — что к юбилеям проще мобилизовать денежные и интеллектуальные капиталы. В прошлом году отмечалось столетие "Черного квадрата", иконы искусства XX века. Главная выставка к этому важнейшему для русского искусства юбилею прошла в Базеле, в Фонде Бейелера: там, собрав работы со всего света, попытались по возможности реконструировать состав легендарной выставки "0,10", где впервые экспонировался виновник торжества. В Третьяковской галерее сделали изящную, но весьма камерную выставку графики Малевича и учеников, а кроме того, выпустили новую книгу о "Черном квадрате", основанную на последних технико-технологических исследованиях картины, произведя даже нечто вроде медийной сенсации.

Нет, нельзя сказать, чтобы Малевич был обижен музейным вниманием в России, и лидирует здесь Русский музей. Пятнадцать лет назад он устроил эпохальную выставку самого Малевича, на которой искусствовед Елена Баснер пересмотрела авторские датировки работ, показав, как великий мистификатор выстраивал собственную творческую биографию, и новаторская ретроспектива сопровождалась не менее интересной выставкой художников круга Малевича. Десять лет назад в Русском прошла выставка "Приключения "Черного квадрата"", представившая целую энциклопедию отражений, преломлений и аллюзий на картину в неофициальном советском и современном искусстве. Но и сказать, что тема исчерпана, тоже нельзя. Отечественные искусствоведы по-прежнему продолжают возмущаться количеством подделок Малевича, внесенных в изданные на Западе "полные научные каталоги", однако предъявить catalogue raisonne собственного производства до сих пор не могут. А ведь это был бы неплохой подарок к юбилею "Черного квадрата", да и реконструкцию петроградской выставки "0,10" приятнее было бы увидеть в Петербурге, чем в Базеле.

С Кандинским остается какая-то недоговоренность — и хочется вещественных подтверждений, что "шестая" и "седьмая" точно самые-самые важные, но взять их неоткуда

В этом году подоспел другой юбилей — 150-летие Кандинского. Его отмечают одной-единственной третьяковско-эрмитажной выставкой двух картин, к которой обещан какой-то международный круглый стол в "Гараже". Кураторы утверждают, что "Композиция VI" и "Композиция VII", написанные в 1913 году в Мюнхене, суть главные шедевры Кандинского, и рассуждают о живописном контрапункте как главном формообразующем принципе художника, множа музыкальные метафоры. Шедевральность обеих "Композиций" подчеркнута стильным экспозиционным дизайном работы Сергея Чобана, едва ли не единственного российского архитектора, которому удалось преуспеть на Западе, а именно — в Германии, под стать Кандинскому. Действительно, об эрмитажной "Композиции VI" Кандинский написал по-немецки, как и многие другие программные сочинения, небольшую статью с объяснением ее структуры и замысла — такой чести удостаивались далеко не все его произведения, но в 1913-м он много писал об отдельных работах. И благодаря тексту Кандинского мы видим в "Композиции VI" образ вселенской катастрофы и обновления, воспринимая ее как манифест творения нового мира и нового живописно-музыкального языка. Действительно, 1913-й был мистическим годом, когда многие художники словно бы в предчувствии грядущей катастрофы и обновления вплотную подошли к чистой абстракции. Из русских, помимо Кандинского и Малевича, это был, например, Георгий Якулов, но его недавнюю третьяковскую ретроспективу почему-то сделали так, что даже мысли об абстракции не возникало — журналисты на голубом глазу писали, будто бы Якулов далек от беспредметничества, хотя его абстрактная композиция 1913 года преспокойно висит в Центре Помпиду. Вот и с Кандинским остается какая-то недоговоренность — и хочется вещественных подтверждений, что "шестая" и "седьмая" точно самые-самые важные, но взять их неоткуда.

А ведь Кандинский, в отличие от Малевича, выставками у нас совсем не избалован. Первая и последняя ретроспектива с работами из отечественных и западных музеев состоялась в 1989 году — в Третьяковской галерее и Русском музее. Через десять лет в тех же музеях прошла выставка про Шенберга и Кандинского. А пять лет назад в ГМИИ имени Пушкина показывали Кандинского и художников "Синего всадника" из собрания мюнхенского Ленбаххауса — коллекция гастролировала, пока музей был на ремонте. Вот и все. Ясно, что в силу политических и экономических обстоятельств ждать сегодня большой выставки с работами из Гуггенхайма и Помпиду не приходится. Но, возможно, имело бы смысл поскрести по сусекам столичных и провинциальных музеев. Или, скажем, сделать выставку о Кандинском и абстракции в неофициальном советском и современном искусстве Сибири — не случайно же во второй половине XX века по ту сторону Урала Кандинский с его тунгусско-мансийскими кровями был выбран в качестве культурного героя множеством художников, вспомнить хотя бы красноярца Андрея Поздеева. Однако все силы столичных музеев и выставочных залов брошены на то, чтобы выставлять соцреализм во всем его многообразии, заставляя зрителя упражняться в, казалось бы, давно забытом искусствоведческом мастерстве сталинских лет — находить сто десять различий между обоими Герасимовыми, Александром и Сергеем. Судя по энергии, вложенной в это дело, соцреализм и есть "наше все". Что же до Кандинского, он все еще остается немцем, тогда как Малевич потихоньку отъезжает в более западные европы.

«Василий Кандинский. Контрапункт: "Композиция VI" — "Композиция VII"». Третьяковская галерея на Крымском Валу, до 13 июня