Василий Корецкий о «Тони Эрдманне» Марен Аде

В российский прокат выходит "Тони Эрдманн" Марен Аде, взрывоопасная драмедия про конфликт поколений, глобальный капитализм и вставную челюсть. Лучший, по мнению критики, фильм Каннского конкурса — 2016

Пожилой и одышливый учитель музыки Винфрид Конради проживает одинокую старость в немецкой глубинке, ведя детские утренники и пугая соседей и родных вставной челюстью. Надевая ее и еще дикого вида парик, Винфрид превращается в комического трикстера, альтер эго по имени Тони Эрдманн. У Винфрида есть дочь Инес, CEO, утверждающая новый либеральный порядок в не очень пока развитых странах Восточной Европы. Сейчас Инес находится в Румынии, где организует массовые увольнения в нефтяной отрасли, и папа, намереваясь сделать ей сюрприз на день рождения, отправляется в Бухарест. Прибыв на место и обнаружив Инес в компании сомнительных типов в пиджаках, Винфрид немедленно вставляет челюсть попрочнее и прилаживает парик. Одновременно нелепая и коварная фигура Тони Эрдманна настигает Инес в самых неподходящих ситуациях: на бизнес-презентациях, на убогих вечеринках с кокаином и экстази, всюду внезапно появляется грузный эксцентричный старик, представляющийся то провинциальным миллионером, то персональным консультантом по вопросам экзистенции. В результате чего богатая, но совершенно безрадостная жизнь дочери превращается в цепь отрезвляющих гэгов, ведущих ее карьеру к катастрофе.

Разыгранный таким оригинальным образом конфликт поколений меньше всего похож на традиционную драму воспитания (пусть и запоздалого). Тони Эрдманн — человек неудобный, неправильный, и рассказ о нем снят неожиданно, неправильно, неуютно, хотя и невероятно смешно. Фильм длится без малого три часа, но не потому, что он настолько уж полон событиями. Марен Аде постоянно экспериментирует с длительностью сцен, с интуитивно комфортным для зрителя делением на части и эпизоды, порой выдерживая длинные паузы, во время которых герои в общем-то не заняты ничем, кроме неловкого ожидания. Чувство неловкости — как у самих героев, так и у зрителей за них,— возникает здесь постоянно. Как, например, в эпизоде "голой вечеринки", которая, вместо того чтобы превратиться в оргию, становится бесконечным абсурдистским спектаклем. В фильме есть и пара сцен, которые можно назвать настоящими прорывами в реальное,— это уже не драма и не комедия, а какой-то тревожный ультрареализм, вторжение настоящего, ошеломляющего и непосредственного потока жизни на территорию экранного изображения.

В Канне фильм Аде стал едва ли не главным событием и получил приз жюри критиков FIPRESCI, хоть и остался без призов большого жюри. Но международная критика, с восторгом встретившая "Тони Эрдманна", практически не заметила довольно странное формальное решение фильма — всеобщее внимание было поглощено самой историей, сочетающей элементы необычной комедии с критикой европейского неолиберализма, уничтожающего не только рабочие места и привычный уклад жизни на окраинах континента, но и человеческое достоинство людей, находящихся в самом центре этой системы. Но в том, как сделан "Тони Эрдманн", не меньше политического, чем в том, про что он.

Режиссер Марен Аде принадлежит к традиции "берлинской школы" — важного явления в некоммерческом немецком кино 1990-2000-х. Режиссеры этого круга (сегодня, впрочем, слишком широкого, давно уже вышедшего за пределы тусовки "берлинской школы" кино и чересчур разнообразного, чтобы считать его единой волной) всегда сознательно отказывались от присутствия в своих фильмах "большой политики", от почти обязательных в сегодняшнем немецком мейнстриме тем Холокоста, национал-социализма и "Штази". Они внимательно исследуют бытовые привычки и образ жизни современников, их интересует пластика тел и пространства квартир, семейные отношения и любовные связи. При этом, если речь идет о проблемах человека в глобальном мире, то все фильмы "берлинцев", безусловно, сняты политически. В "Тони Эрдманне" эти два уровня политического — прямой разговор на тему нового европейского порядка и тонкое наблюдение за тем, как этот порядок трансформирует частную жизнь европейцев,— сосуществуют и переплетаются. И именно это дает героям (и зрителям) возможность выхода в пространство чистой человечности, непосредственного контакта с людьми и с реальностью, слишком сложной, чтобы воспринимать ее и без иронии, и без ощущения горькой утраты — ровно тех чувств, что читаются в зубастой ухмылке грустного проказника Тони Эрдманна.

В прокате с 23 февраля