Умер Хью Хефнер

В своем лос-анджелесском доме на 92-м году жизни мирно скончался медиамагнат Хью Марстон Хефнер — основатель журнала Playboy и один из самых колоритных бунтарей в новейшей истории прессы.

Странно думать, что Хефнер изобрел эротику: уж что-что, а картинки с голыми бабами нуждающиеся могли раздобыть и до его появления на свет. Сейчас, когда голой грудью на странице печатного издания удивить кого-либо значительно труднее, чем в 1953-м, видеть в Playboy исключительно журнал «про это» совсем нелепо. И сам Хефнер, очевидно, это почувствовал, когда объявил два с небольшим года назад, что начиная с марта 2016 года журнал больше не будет публиковать «полную фронтальную наготу» (хотя в феврале 2017-го руководство издательского дома все-таки отозвало это решение, признав его коммерческой ошибкой).

Вообще, тиражирование образов женской сексуальности, коммерческое или нет, почти всегда сексизм и патриархальная эксплуатация женщины — феминизм давно нам это объяснил. То есть вещь крайне консервативная, извечная, как извечны по своей социальной природе и само существование эротики в тех или иных формах, и разнообразное негодование граждан с оскорбленными чувствами, которые тоже всегда находятся.

И кажется, что имиджевой моделью идеального читателя Playboy должен был быть то ли подросток, то ли «мужская шовинистическая свинья», у которого только и интересов, что пресловутая клубничка, которому, скажем, политика интересна только постольку, поскольку она оберегает право на свободу вот такого печатного высказывания. И которому вдобавок должно безмерно льстить, что его причисляют к сливкам мужского общества. В качестве возможных названий для журнала Хефнер рассматривал смутно аристократичные «Сэр», «Джентльмен», «Цилиндр» (имея в виду шляпу-цилиндр), но и сам итоговый «Плейбой» тоже недалеко ушел от этого ассоциативного ряда: чай не какой-нибудь младший клерк с потными ладонями, а праздный повеса.

Да и сам Хефнер, так любивший демонстрировать, что его рабочее место не кресло в офисе, а спальня (спецодежда же, соответственно, роскошный халат поверх шелковой пижамы), как будто бы подыгрывал этим ожиданиям. В этом смысле его детище, конечно, эталон американского послевоенного глянца, который все свое обаяние строил на возможности хоть издали посмотреть на все самое лучшее и дорогое (причем с ощущением не «я случайно увидел», а «мне показали»). Где-то дорогие наряды, где-то дорогие дома, а вот тут дорогая женская плоть. Плюс разлитое по страницам ощущение не разнузданности, нет, а развеселого гедонизма: наслаждайся, покупай, пользуйся, веселись. Причем высший эшелон своих читателей Playboy сам и увеселял, будь то на гомерических вечеринках в доме Хефнера с дорогим шампанским, наркотиками и сонмами знаменитостей или в роскошных казино и отелях, которые когда-то тоже входили в хефнеровскую империю.

И все же история Playboy — это нечто большее (и, во всяком случае, бесконечно более интересное), нежели циничная эксплуатация и тупая стрижка купонов с низменнейших инстинктов аудитории — а в этом Хефнера обвиняли несчетное количество раз и в прессе, и на заседаниях ревнителей семейных ценностей, и в зале суда. Во-первых, это образцово-показательный казус американского self-made man. 27-летний журналист, выучившийся в Университете Иллинойса на психолога и перебивавшийся на незначительных редакционных должностях, основывает собственное издательство, с грехом пополам собирает $8 тыс. (выпросив деньги в том числе у родных) и делает у себя дома, практически на кухне, журнал, на обложке которого даже не стоит «№1», потому что совершенно не понятно, последует ли второй номер. И журнал расходится 50-тысячным тиражом, и будущее Хефнера сразу оказывается обеспеченным.

Застрельщик сексуальной революции, он не просто боролся с косными нравами пуританской Америки. Это действительно была борьба вполне эпических масштабов — достаточно только вспомнить постные нравы американской масс-культуры 1950-х. Но важный психологический нюанс состоит в том, что Хефнер именно из-за того так близко к сердцу до последнего эту борьбу принимал и потому так удачно ее олицетворял, что у нее было для него в том числе и личное, семейное измерение.

Он до 20 с небольшим был девственником, воспитание получил самое консервативное, а его отец, набожный методист, гордился тем, что по прямой происходит от первого губернатора Плимутской колонии, пуританина практически из «отцов-основателей».

С годами Хефнер-старший кое-как примирился с бизнесом сына и даже работал у него счетоводом, но, говорят, мучился и закрывал глаза, чтобы не видеть картинки, которые публиковал журнал — право, в этом вся история славного американского лицемерия и отношения американского общества к сексуальности, так манящей и так ужасающей одновременно.

Уже на первых порах Playboy стал печатать современную словесность — сначала просто потому, что так уж было заведено в толстых журналах, к которым он худо-бедно относился. Но к этой части своего контента Хефнер очень быстро перестал относиться формально. Журнал Esquire отказался брать «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери, а журнал Playboy согласился — и началось. Перечислять прозаиков, печатавшихся в Playboy,— Воннегут, Апдайк, Ирвинг, Ле Карре, Паланик… — бессмысленно, проще взять справочник по современной литературе. Зато отечественному читателю будет особенно интересно узнать, что поэт в Playboy за все время его существования публиковался только один, и это Евгений Евтушенко. Который как-то раз оказался в гостях у Хефнера и совершенно очаровал хозяина смесью наивности и лоска.

И несмотря на консервативность ситуации «мужчина смотрит на изображение голой женщины», Хефнер сделал Playboy рупором бунтарства, либертарианства, насмешливого вольнодумия и борьбы за свободы — не только сексуальные (по поводу прав секс-меньшинств журнал впервые выступил аж в 1950-х), но и правовые, гражданские, рыночные, всякие.

Журнал мог опубликовать сочувственное интервью с Мартином Лютером Кингом, мог вытянуть из Джимми Картера (оставляя в стороне сам факт того, что от президента США можно было добиться согласия пообщаться с таким изданием) признание, что тот «много раз прелюбодействовал в сердце своем». И при этом к эротике и политике — двум вещам, которые по определению всем интересны,— с самого начала умудрялся примешивать точно отмеренную дозу самой высоколобой интеллектуальности.

В первом же журнальном манифесте Хефнера наряду с коктейлями и джазом буквально через запятую упоминались Пикассо и Ницше. Помимо модных писателей, актеров и спортсменов Playboy запросто мог опубликовать интервью с Бертраном Расселом, Сартром или Набоковым. И это великие интервью — и ловкие, и умелые, и глубокие, как будто бы не для глянца вообще, не говоря уже о глянце программно фривольном.

«И Playboy, и моя жизнь — это как тест Роршаха: все проецируют на мою жизнь свои собственные мечты, фантазии и предрассудки»,— говорил Хефнер в одном из своих последних интервью.

Самый первый номер Playboy разошелся так успешно в первую очередь потому, что обложка сулила «голую Мэрилин Монро», да и не обманывала. Хефнер, которому пока еще можно было только мечтать о будущих продюсерских и издательских мощностях, просто купил у актрисы за пару сотен долларов ее фотографию (сделанную когда-то для календаря), которая стала первой плейбоевской цветной вкладкой-ню. Почти 40 лет спустя, в 1992-м, магнат потратил $75 тыс. на приобретение ниши-склепа рядом с местом последнего упокоения Мэрилин Монро на Вествудском мемориальном кладбище в Лос-Анджелесе. Там, возле своей первой героини, с которой он формально даже не был знаком, он и будет похоронен.

Сергей Ходнев