Откуда взялись два миллиона нигде не учащихся и не работающих молодых граждан, разбирался Александр Трушин

Их почти 2 млн по данным Росстата. Они не учатся и не работают. И еще — очень молоды. За рубежом их называют NEET (Not in Education, Employment or Training), или — еще — поколение "ни-ни". "Огонек" разбирался, как и почему у нас появились "лишние люди"

Владимиру 24 года. В 2015-м он окончил Московский государственный университет пищевых производств по направлению "прикладная информатика". Получил квалификацию "специалист технической поддержки". Сразу после диплома искал работу больше года — на Superjob, HeadHunter и других сайтах... Полсотни раз ходил на собеседования. Ему казалось, работодатели были чем-то недовольны. Пообещают сообщить результат — и молчат. Ни отказа, ни объяснений.

"В сентябре 16-го,— рассказывает Владимир,— удалось устроиться в компанию, которая занималась архивированием документов. Работа была интересной, начальник меня хвалил. Чуть больше года прошло, началось сокращение штатов, и меня уволили — опыт был самый маленький. С января 18-го опять начал искать работу. Прошел уже десяток собеседований — все то же. Знаете, я давно понял, что во время учебы не получил никаких практических навыков. Конечно, на меня очень давит, что я один в семье не работаю. Ужасное состояние".

Приятель и однокурсник Владимира Георгий через год безуспешных поисков работы пошел получать второе образование. Мама Георгия работает в Минобрнауки, и молодой человек рассчитывал, что проблем с трудоустройством не будет, а вышло по-другому.

А вот что пишут подростки в соцсетях. Анна: "Мне 17 лет. Я нигде не учусь и не работаю. Сижу дома с 9-летним братиком уже второй год. Он не ходит в школу, потому что сильно отстает в развитии, и я вынуждена с ним нянчиться. Мама содержит нашу семью. Я с нею говорила, она ни в какую: если она будет сидеть дома, некому будет зарабатывать. Я устала от всего этого. Пыталась записаться на онлайн-курсы в интернете, не получилось. Не могу найти что-то для себя. Хочу работать консультантом в магазине, но у меня нет среднего образования. Иногда кажется, так и буду вечно с братом сидеть. И превращусь в овощ. Это замкнутый круг. И я не знаю, как выйти из него".

Василий, 24 года: "Жизнь давно превратилась в каторгу. Отец умер, без него настал завал полный, мать алкоголичка, психопат... С утра и до вечера сижу в интернете, больше интересов никаких... Друзей нет, подруги нет, квартиры нет своей... С родственниками давно не общаюсь, считают меня за дурака и нищеброда... Мать кричит, что-то требует с меня, сама тоже не работает, но я уже не могу жить... Детство было несладкое, в школе издевались как могли, ушел оттуда подавленный... Прошло уже 10 лет, а я все безработный и озабоченный. Суицидом не могу закончить — очень страшно, но и жить так невозможно. Противно все. Если бы умереть во сне. Кому-то все в жизни, а кому-то ничего и медленное гниение".

Ни на учебу, ни на работу

Поколение NEET — по-английски Not in Education, Employment or Training; по-испански La generacion Ni-Ni: los que ni estudian ni trabajan. По-русски — не учатся и не работают.

Кто они? Тунеядцы-бездельники, которых надо отправлять за 101-й километр в Петушки? Или несчастные, от которых отказалась школа? Или смогли окончить техникум, либо вуз, но не сумели найти работу? И чем живут? И почему соглашаются с такой жизнью?

Если перефразировать классика, все счастливые похожи друг на друга, но каждый несчастный несчастлив по-своему. Российских исследований этой проблемы очень мало. В других странах неработающей и не учащейся молодежи уделяют больше внимания. С 2015 года показатель NEET стал появляться даже в докладах ООН об устойчивом развитии, хотя межстрановые сравнения проводить сложно, потому что в каждой стране критерии NEET различаются. Эксперты пока говорят очень обобщенно: в России уровень NEET выше, чем в развитых странах Европы (17 процентов от общего числа молодежи этого возраста против 9-12 процентов), но ниже, чем в Испании, Греции и Португалии (более 20 процентов).

В российской статистике поколение "ни-ни" обычно разделяют по возрасту на две группы: 15-19 лет и 20-24 года. Среди них выделяют группы с высшим образованием, со средним профессиональным (специалисты среднего звена и квалифицированные рабочие), подростки с полным общим средним, с 9-летним образованием и не окончившие 9 классов. Эти группы включают безработную молодежь (по методике МОТ), тех, кто занят в домашнем хозяйстве, и инвалидов. Наконец, их делят на тех, кто активно ищет работу, и тех, кто ее не ищет (экономически неактивные).

Как попасть в 10-й класс?

Группы 15-19 и 20-24 года очень разные. Младшие, как правило,— это те, кто плохо учился в школе. Или кого плохо учили. Елена Авраамова, заведующая лабораторией исследований социального развития Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, рассказывала об опросе учителей в рамках ежегодного мониторинга, проводимого Центром экономики непрерывного образования.

— По оценкам школьных педагогов, примерно 15-20 процентов детей в средних классах — неуспешные. Они плохо учатся еще в начальных классах. А дальше все хуже и хуже, к 9-му классу переходят в разряд безнадежных.

Большинство после этого уходит из школы, какая-то часть все же остается, родители находят способы дотянуть детей до ЕГЭ. Но о поступлении в вуз речь не идет.

Это относится в основном к небольшим городам и сельской местности. Елена Авраамова обращает внимание на то, что подростки оказываются в замкнутом круге. Они не могут никуда уехать из своего городка, где суженный рынок труда. Это значит, что работы для них нет или она будет малооплачиваемой, без перспектив, без вертикальной мобильности. И подростки думают так: зачем вообще работать за маленькую зарплату, которой не хватает на самую непритязательную жизнь?

На что может рассчитывать недоучившийся подросток, или окончивший 9 классов, или даже сдавший ЕГЭ? Эксперты говорят: ни на что. Рабочие места, не требующие квалификации, заняты мигрантами.

— Ситуация просто безвыходная,— продолжает Елена Авраамова.— Нет в малых городах и селах никаких программ поддержки неработающей молодежи и подростков, никто не направляет их на учебу в специальные учебные заведения, где они могли бы получить профессию. Никто ими не занимается. Раньше, в советские времена, были крупные проекты — БАМ, целина. Это были именно социальные проекты, в них участвовали молодые люди, они там находили себя. Сейчас таких проектов просто нет.

Многие семьи, особенно в городах, сейчас сталкиваются с проблемой перехода детей из 9-го класса в 10-й. Вот что пишут родители: "Подходит к концу обучение в 9-м классе. В школе учителя организовали массовую травлю учеников: "Мы вас не переведем в 10-й класс!" В школе из трех 9-х классов формируют два 10-х. Ученики в трансе. Разговоры у них только на эту тему. Ходят как в воду опущенные. Законно ли будет решение о непереводе в следующий класс? Что делать?"

"Наша школа — обычная общеобразовательная, расположена в Новой Москве. Из четырех 9-х хотят сделать два 10-х класса. И говорят: "Кто получит тройку хотя бы по одному из предметов ОГЭ, приглашаются на собеседование, где будут решать, может ли человек учиться в 10-м классе". У нас работает новая команда, которой нужны только рейтинги. Теперь все напуганы, что ребенка не возьмут в 10-й из-за одной тройки".

"Моей дочери (а она учится на 5/4, занимается спортом, совершенно не конфликтная девочка) в 9-м классе внезапно заявили, что она учится не по месту жительства (с 1-го класса, кстати), поэтому должна перейти в новую школу, построенную в нашем микрорайоне. А в нашей школе 10-й класс сформировали один. "Углубленка" — математика-физика, которые нам и не нужны, дочь хочет сдавать ЕГЭ по химии-биологии, но школ нужного профиля в городе нашем нет".

Вроде бы по закону об образовании у нас основная школа — обязательная (хотя есть дети, которые уходят из школы и раньше 9-го класса). Но нигде не написано, что в 10-й надо брать только отличников. И даже если есть "углубленка", общеобразовательный класс должен оставаться. В школах же это правило просто игнорируют. Юристы советуют родителям в таких случаях писать в прокуратуру. Говорят, может помочь. Но значит, может и не помочь?

Фактически сейчас в 10-е классы переходит только половина 9-классников. По данным Минобрнауки, в текущем учебном году в 9-х классах учатся 1370,8 тысячи детей. В 10-х — 693,8. Если цифры не изменятся до лета (а это вряд ли случится), то 677 тысяч 9-классников должны уйти из школы. Куда? Ответ напрашивается — например, в колледжи, учиться на квалифицированных рабочих. Но там прием в 2017-м, по данным Росстата, составил 219 тысяч человек (сокращение к 2016-му на 2 процента). По данным Минобрнауки, в 2017 году в России рабочим профессиям обучались 338 513 человек (цифры двух ведомств плохо согласуются друг с другом). Да, есть еще музыкальные, художественные, педагогические и прочие колледжи. Но там с прошлого года введено платное обучение. В Москве, например, бюджетных мест в педколледжах с этого учебного года — ноль. И, как ни считай, все равно остаются подростки, которые нигде не учатся. Росстат насчитал в 2017 году 263 тысячи таких ребят, окончивших 9-й класс и оказавшихся... нигде.

Эксперты убеждены: это прямое следствие "профилизации" старшей школы. Директора очень озабочены высокими баллами ЕГЭ, которые обеспечивают рейтинги, а значит, и повышенное финансирование. А для этого создают так называемые профильные классы, или "углубленку" (об этой проблеме "Огонек" писал в N 8 за 2018 год).

Детская комната

Многие из этой "ничейной" категории взяты на учет в подразделения по делам несовершеннолетних (ПДН) при управлениях внутренних дел (полиция) — то, что раньше называлось детской комнатой милиции. Подполковник полиции Ольга Данилина, начальник подразделения ПДН УВД Северо-Западного округа Москвы, говорит, что ПДН сегодня — ключевая структура, занимающаяся юными "ни-ни".

На учет в ПДН попадают подростки, уже совершившие административные правонарушения. Их выявляют в основном сотрудники патрульно-постовой службы во время своих дежурств: то выпивающих в подъездах, то дерущихся на улице, то одурманенных наркотой. Именно таким образом ставят на учет 90 процентов подопечных Ольги Данилиной. Еще 10 процентов — подростки, которые попадают в поле зрения полиции по ходатайству образовательных учреждений (школы жалуются, что с ними нет никакого сладу, направляют их в ПДН). В Северо-Западном округе столицы (одном из самых небольших в Москве) из общего числа стоящих на учете 28 человек не учатся и не работают, 25 из них окончили 9-й класс, 3 — не получили основного общего образования.

"Эти подростки,— говорит подполковник Данилина — из разных семей. Есть неблагополучные, где родители пьют и сами не работают, есть из вполне состоятельных семей — и среднего достатка, и выше. Но общая черта у всех: родители, ссылаясь на занятость, личные проблемы, тяжелое материальное положение, не хотят, не могут, не умеют заниматься своими детьми. И почти все считают, что воспитывать должны школа и полиция".

Ольга Данилина рассказала историю одного такого подростка. Саша числится в 9-м классе одной из школ. С прошлого учебного года в школу не ходит. Объясняет это тем, что учиться не хочет, ничего на уроках не понимает. Он постоянно конфликтует с учителями и с одноклассниками. Сидит дома, присматривает за малолетними детьми старшей сестры, вечерами гоняет в футбол или играет в компьютерные игры. Говорит, что хочет устроиться на работу. Сотрудники ПДН предлагали ему много вариантов, давали направления, но он всегда отказывался.

О ребятах, стоящих на учете, рассказывает Ольга Данилина, ПДН сообщает в районные комиссии по делам несовершеннолетних при муниципалитетах. Вместе с полицией члены комиссий пытаются помочь подросткам, например ищут возможности трудоустройства, перевода в другие школы и т.д. Но это не всегда удается. Раньше было проще перенаправить ребят в колледжи, где они получали рабочие профессии. Сейчас там требуется документ о сдаче ОГЭ. Сдавать же надо 4 предмета — это далеко не каждый из "контингента" потянет. Но главное — у большинства уже нет охоты учиться. Бывали случаи, когда сотрудники ПДН устраивали такого в колледж, он все равно на занятия не ходил, а потом забирал документы.

Некоторые подростки просто тянут время до призыва в армию — и для кого-то это хороший выход. Ольга Данилина утверждает, что знает одного такого парня: после 11-го класса не поступил ни в вуз, ни в колледж, пошел в армию и, отслужив, пришел в УВД СЗАО, попросился на работу, состоял в патрульно-постовой службе, сдал ЕГЭ, поступил и окончил Институт МВД, сейчас служит в полиции.

Что на это сказать? Да только одно: очень хочется Ольге Данилиной верить.

Плоды "массовизации"

У старшей группы "лишних людей" другие проблемы. Константин Лайкам, заместитель руководителя Федеральной службы государственной статистики, считает, что проблема кроется в образовании, не ориентированном на рынок труда (см. "Прямую речь").

Казалось бы, человек поступает в техникум или вуз, учится, получает профессию и диплом, который должен защитить его, обеспечить дальнейшую карьеру. Не тут-то было. Среди тех, кто не учится и не работает, 534 тысячи человек имеют среднее профессиональное образование. 292 тысяча — люди с вузовскими дипломами (это данные Росстата за 2017 год).

Эксперты отмечают, что в развитых странах профессия — гарантия уверенного будущего. У нас тоже так было, когда российская экономика росла на нефтяных доходах. И считалось, если человек получил диплом — он не пропадет. В те тучные времена число вузов росло как на дрожжах. Произошла, как говорят эксперты, "массовизация" высшего образования. Когда наша экономика прекратила расти, дипломированные молодые специалисты оказались не нужны. Но машина профессионального образования продолжает ковать кадры.

Анна Зудина, научный сотрудник Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ, объясняет:

— Сегодня диплом колледжа или вуза не защищает молодых людей, напротив, увеличивает вероятность их попадания в категорию "ни-ни". Все больше молодых специалистов испытывают трудности с поиском рабочего места.

К сожалению, статистические исследования не позволяют отделить влияние качества образования от собственных способностей молодых людей. Но очевидно, что сейчас вузовский диплом перестал быть для работодателей сигналом, обеспечивающим успешный прием на работу выпускника колледжа или вуза.

В последние годы Рособрнадзор серьезно почистил систему высшего образования, многие вузы-помойки, выдававшие фальшивые дипломы, ликвидированы. Но, видимо, качество подготовки специалистов даже в государственных вузах оставляет желать лучшего. Так считает, например, Елена Авраамова:

— В докризисные времена у нас бурно развивалась сеть вузовских филиалов. Бум высшего образования проявился не в качестве подготовки кадров, а в их количестве. Абитуриенты поступали в филиалы госвузов, но выходили с неконкурентоспособным образованием. Представьте, в небольших городах учили на менеджеров, социологов, конфликтологов... Не нужны там такие специалисты, нет для них рабочих мест. Но это обеспечивало заработки преподавателям. Между тем, по нашим наблюдениям, сейчас в моногородах нет спроса даже на инженерные дипломы — производства сворачиваются. Что уж говорить о гуманитариях...

По словам Елены Авраамовой, выходы для молодых людей из этой ситуации возможны, но сильно ограничены. Например, можно поменять профессию: у нас в начале нулевых была создана система дополнительного профессионального образования. Правда, сейчас из-за резкого падения спроса она сворачивается. К тому же услуги дополнительного образования, как известно, платные. И не ясно, кто будет платить за переквалификацию людей, недавно окончивших вузы: у работодателей денег нет, у неработающей молодежи — тем более.

В службу занятости молодежь идет неохотно. Зарегистрироваться — значит сесть на пособие по безработице. Сейчас это от 720 до 4900 рублей. Ходить туда, отмечаться регулярно, а то и ехать в райцентр — да ну его! Так, глядишь, где-то найдется разовая подработка, где-то временная работа без договора. Как-нибудь проживут...

Невидимая армия

По данным зарубежных исследователей, в ЕС расходы на молодежь "ни-ни" составляют около 1 процента европейского ВВП, или 200 млрд евро. Это и содержание специальных служб, и пособия по безработице, и обучение, и переобучение... Конечно, полностью с проблемой не справляются нигде. И всегда найдутся те, кто просто не хочет ни учиться, ни работать, хотя их не так много.

Эксперты, с которыми говорил "Огонек", не знают, сколько наше государство тратит на "лишних людей" — никто этого и не считает. "Ни-ни" не нужны стагнирующей экономике. Нужны ли они цифровой, роботизированной? Вопрос, похоже, риторический. Сейчас у нас никто не может толком сказать, сколько вакансий на рынке труда. Мы гордимся нашей низкой безработицей — "каких-то" 4 млн человек, по данным Минтруда. Почти 2 млн людей из категории "ни-ни" в этой ведомственной статистике никак не отражены — они не считаются. И значит, государство их просто не видит.

Это легко: нет людей — нет проблемы...

Александр Трушин