В Смоленской цитадели, возможно, найдены останки одного из любимых генералов Наполеона

Если ДНК-экспертиза подтвердит, что найденные по итогам направленного поиска в Смоленской цитадели останки и впрямь принадлежат одному из любимых генералов Наполеона, в российско-французских отношениях может возникнуть новый политический жанр — историческая антанта. «Огонек» присмотрелся к амбициозному археологическому проекту.

Дмитрий Сабов

В предсказуемый ассортимент июльских событий, когда масс-медиа, независимо от калибра и редакционного представления о приличиях, из последних сил поддерживают нерв интереса читателей ко всему, что не отпуск, эта новость из Смоленска влетела как пушечное ядро. Хотя по большому счету и была ожидаема: генерала, павшего у деревни Лубино в боях с русской армией в августе 1812-го и скончавшегося на руках Наполеона, четыре недели с мая по июль искала могучая команда из десятков французских и отечественных ученых первой величины — археологов, антропологов, топографов, географов. И это не считая студентов обеих стран, призванных на непосредственные раскопки, которые на финальной стадии велись, как с уважением выражались иностранные коллеги, «по-русски» — без механизации, лежа, с кисточками…

Еще деталь. «Один из крупнейших археологических проектов, когда-либо осуществлявшихся между нашими странами» (так квалифицировал совместную экспедицию французский военный историк Пьер Малиновски, один из главных организаторов) — пробный камень. В планах — ряд не менее громких исторических инициатив, рожденных под патронажем форума «Трианонский диалог», основанного по инициативе президентов Франции и РФ в 2017-м (поиски клада Наполеона в Семлевском озере, исследования в Крыму территорий, где шли бои в 1853–1856 годах). Оба лидера, подчеркивают организаторы, следят за новостями с исторического фронта. Так почему же столько внимания павшему два века назад генералу?

Смоленский прецедент

Найти дивизионного генерала Гюдена — это вам не спасти рядового Райна. В ту нашу первую Отечественную 1812-го (которая, исходя из числа задействованных армий и наций, «тянет», в принципе, и на первую мировую) генералы с обеих сторон оказывались на передовой чаще, чем сегодня военные доктрины предписывают оказываться солдатам. Потому и найти их могилы так трудно: если анализ ДНК подтвердит подлинность останков, смоленский прецедент станет полной премьерой. «Это исключительно, — говорят специалисты из INRAP (Национального института превентивной археологии Франции).— Мы еще не находили могилы командиров такого ранга, павших на поле брани». Все верно: их либо не находили, либо хоронили во Франции.

«Исключительно» — вообще верный термин для всей этой истории, завершающейся уже в нашу эпоху, когда на передовой давно не генералы, не солдаты, а памятники, вокруг которых по всей восточной части Европы то и дело вспыхивают жаркие битвы.

Когда кончились войны, когда пали герои — сегодня не важно; важно то, по какую сторону баррикад их расставят сегодня потомки.

Что касается смоленской экспедиции, то она словно задумана против этого: в городе, который пять веков оборонял Россию от тех, кто хотел захватить ее с запада, от поляков до немцев, потомки противостоящих тогда сторон ищут исключительно то, что примиряет: общую историю.

Если поиск настроен на факты, а не на версии, история не шифруется. И дело не только в финальном аккорде — совместном поиске могилы несостоявшегося завоевателя Москвы и ее (будем надеяться) примирительном обнаружении под танцплощадкой советских времен в Лопатинском городском саду на месте бывшего Королевского бастиона Смоленской цитадели (не путать со Смоленской крепостью — та намного больше). Поразительно, но те символы, которые мы ищем сегодня, похоже, закладывались изначально: тот же Наполеон распорядился похоронить в цитадели и другого генерала французских кровей — командира Иркутского драгунского полка Антона Скалона, павшего в Смоленском сражении за Россию против польского корпуса Понятовского (его могила, к слову, еще не найдена). Догадался, что ли, император по ожесточенности смоленских боев, что мы зря воюем? А может, к тому подтолкнула утрата Гюдена?

Маршальский резерв

Личность этого генерала, как и история его семьи,— еще один символ. 47-летний Альберик д’Орлеан, праправнук генерала Гюдена, уже обратившийся к президенту Макрону с просьбой о почетной церемонии прощания с останками предка во Дворце инвалидов, где близ могилы Наполеона расположен главный военный некрополь Франции, говорит об этом символе так.

— Он воевал против русских. А я сегодня женат на русской. У нас трое детей, которые говорят на обоих языках и которым дорога и французская, и русская культура.

Всего-то пара веков и нужна, чтобы понять эти истины — 207 лет, если считать от Смоленского сражения.

Битва, конечно, не единственно возможная точка отсчета, но с какой ни смотри, вывод праправнука генерал звучит весомо.

Судите сами, если отсчет вести от того, что павший под Смоленском Сезар Шарль Этьен Гюден де ла Саблоньер был однокашником Наполеона Бонапарта по военной школе в Бриенн, после чего успел послужить королю Людовику XVI, Республике и Империи, то перед нами доверенный соратник Наполеона, произведенный им в графы и назначенный комендантом императорского дворца в Фонтенбло. Если судить по боевому опыту, который включает бесчисленное число боев, от перевала Сен-Готар, где Гюден отступил под натиском суворовских «чудо-богатырей», до Ауэрштадта, Прейсиш-Эйлау, Ваграма, где его дивизия и в численном меньшинстве переламывала ход боя, то перед нами кандидат в маршалы, о чем прямо говорил император.

В Смоленск генерал Гюден вошел командиром 3-й дивизии корпуса маршала Даву, но был оперативно переподчинен Нею, который нетерпеливо бросил его на части генерала Тучкова, прикрывавшего отступление русской армии. У деревни Лубино (французы называют это боем при Валутиной горе) он оспорил приказ о поспешном форсировании реки Колодни, но отправился его выполнять: у разрушенного моста, который затормозил его дивизию, генерал сошел с лошади, чтобы поторопить саперов, и русское ядро оторвало ему ногу (по этой примете и искали захоронение). Ампутация не помогла: однокашник умер на руках императора; тот распорядился похоронить его в саване, отправив мундир, ордена и сердце в Париж. Мавзолей построили на четырех опрокинутых пушечных жерлах (следы от них также удалось обнаружить) — на них настелили железную крышу. «Все были до того опечалены,— писал в мемуарах адъютант императора Поль де Сегюр,— что победа при Валутиной горе уже не казалась победой».

Наполеон обратился к вдове с письмом из Москвы (редкий случай — не до того уже было!). Написал, что разделяет ее горе, назначил пенсию и определил старшего сына в пажи. Сын успел повоевать при Ватерлоо (он был в последнем каре, расстрелянном англичанами), вышел в отставку в 1870-м и выдал свою дочь за графа Альберика Орлеанского (древней, но не королевской ветви). Это его потомок требует сегодня последних воинских почестей для своего прапрадеда, чьи останки вернутся во Францию через Москву, до которой он так и не дошел 207 лет назад.

Почести, надо думать, будут оказаны: трудно представить, на каком основании в них будет отказано одному из лучших генералов наполеоновской армии, чье имя выгравировано на Триумфальной арке на Елисейских полях и носит улица в респектабельном XVI округе Парижа. Французская пресса уже гадает, соберутся ли по этому поводу во французской столице два президента. Впрочем, как бы ни сложилось, захоронить своего предка Альберик д’Орлеан хочет подальше от этих споров — рядом с близкими, в кругу семьи, в которой теперь уже есть и русские, и французы.