Почему Владимир Путин не стал бить буллит в решающем предновогоднем матче

Накануне Нового года президент России Владимир Путин, в каком-то смысле подводя его итоги, сыграл на ГУМ-катке в хоккейном матче, где, как сообщает специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников, все сложилось настолько драматично, что его судьба, да и судьба самого Владимира Путина, оказалась не ясна до последней минуты. А точнее, до первого и последнего буллита.

Владимира Путина ждали на Красной площади. Тут было все, что ему сейчас было нужно, то есть каток, клюшка и коньки… Правда, из микроавтобуса, который подошел прямо ко входу на стадион со стороны Красной площади, Владимир Путин вышел уже на коньках и в форме. То есть Владимира Путина, выходящего из своей машины в таком виде, можно увидеть только раз в год на ГУМ-катке. Но все-таки зато каждый год.

Хоккеисты в это время были уже на площадке. Все, кажется, были в сборе. То есть и Павел Буре, и Алексей Касатонов, и Александр Якушев, и Виктор Шалимов, и Сергей Шойгу, и Андрей Воробьев, и Геннадий Тимченко, и, конечно, Алексей Дюмин, который наводил страх на противника, в рядах которого должен был оказаться и Владимир Путин, одним своим громоздким вратарским видом и синим свитером с аббревиатурой СКА на груди. Я спрашивал его, почему так. «Где бы я ни играл, я играю за СКА в форме СКА,— коротко объяснял Алексей Дюмин.— И этим все сказано. Я этот свитер не променяю ни на какой другой: ни с Дедом Морозом, как некоторые, ни со Снегурочкой».

При этом, хотя, кажется, все были тут, было такое ощущение, что кого-то не хватало, явно кого-то не хватало, только вот я не мог понять, кого же, ведь вроде все тут… Потом-то я понял.

Владимир Путин вышел в первой смене и забил, можно сказать, быстрый гол. Я подумал, что сегодня, похоже, будет все как обычно, пойдет, так сказать, по накатанной, и что штук восемь-то он набьет точно. Люди на коньках перед ним станут привычно расступаться, как бывает, когда и все без коньков, а бить он умеет и безо всех, этого не отнять (почему-то особенно получается в девятку).

Но было странно, что команда, в которой неформальным (да, по-моему, и формальным) лидером был Геннадий Тимченко, вдруг сравняла счет, а в какой-то момент вышла и вперед: на табло, установленном на катке специально к матчу, счет был уже 3:2 в пользу белых, а не красных. И счет этот следовало признать просто небывалым в матчах такого уровня.

Белые сопротивлялись красным, и хотя по-прежнему казалось, что у белых нет никакой исторической перспективы, они вели себя без сомнения достойно, а их вратарь брал все, что плохо лежало, а также катилось и летело.

В перерыве все собрались в небольшом кафе, где вниманию отдыхающих были предложены мандарины, вареная кукуруза, посыпанная солью, а также пончики в сахарной пудре.

Владимир Путин обратил внимание на кукурузу, и через некоторое сказал сидевшему перед ним Игорю Бутману:

— Вот я съел кукурузу, Шойгу — пончик. Сейчас мы вас порвем.

Впрочем, Игорь Бутман нашел в себе мужество не согласиться:

— Да, но я тоже съел кукурузу, а Геннадий Николаевич (Тимченко.— А. К.) — пончик.

Он, правда, все-таки не нашел в себе мужества договорить.

— Да,— кивнул господин Путин,— но у нашего пончика дырка больше.

— А вы, я заметил, не всю вашу дырку съели,— стоял на своем, как Алексей Дюмин на воротах, Игорь Бутман.

Тут уж и возразить, как выяснялось, было уже нечего.

Между тем кто-то спросил Михаила Куснировича, какого размера площадка.

— 30 на 60,— уверенно ответил он.

— Чего? — уточнил кто-то из бывалых хоккеистов.

— Метров,— поколебавшись, ответил Михаил Куснирович.

Тут следовало и в самом деле быть бдительным: всякий вопрос мог оказаться с подвохом, а главное — и был с ним.

— Не похоже,— пожал плечами Геннадий Тимченко.— По ощущениям — больше.

— 40 на 60,— так же уверенно и молниеносно отреагировал Михаил Куснирович.

— Другое дело,— одобрил Геннадий Тимченко.

— Ну это как еврейский учитель музыки мне говорил: вот тут пошире, пошире, а тут покороче, покороче! — господин Путин скопировал интонацию еврейского учителя и засмеялся, а потом рассказал эту историю еще раз, потому что не все услышали (или, может, поняли) с первого.

Алексей Дюмин, с которого градом катился пот («А как,— говорил он мне потом,— если игра шла в одни ворота?!»), предложил выпить за «легенду современного хоккея». Все посмотрели на Владимира Путина (а не на Романа Ротенберга, например) и выпили после «двух коротких и одного длинного… ура, ура, ур-р-ра!..» В картонных стаканчиках был прежде всего чай (хотя ладно, пару хоккеистов я заметил уходящими от прилавка с глинтвейном). Владимир Путин пил отвар из своей кружки, которой он пользуется на больших пресс-конференциях (и на небольших тоже).

Тут-то я, кстати, и понял, кого здесь недостает. И когда Владимир Путин выходил на площадку, спросил у него, где Вячеслав Фетисов и может, это его тут все-таки не хватает для победы, которая уже казалась сомнительной.

— А вроде же был в первом периоде! — удивился президент.— Да точно был, я же видел!

— Не было… — сокрушенно сказал один из тренеров Ночной хоккейной лиги.— В Америке он. Или на полюсе.

— Каком? — удивленно переспросил президент.

— Северном или Южном,— уточнил тренер.

— А-а… — кивнул Владимир Путин.

— Наверное, с Касатоновым перепутал,— подумав, констатировал тренер, когда президент уже стоял на вбрасывании.

Так я понял, что Фетисова можно перепутать с Касатоновым.

Через некоторое время счет был уже 4:4. Команда Геннадия Тимченко стояла насмерть. Алексей Дюмин казался (а главное был) непробиваемым.

Тут я широко открыл глаза, ибо на табло вдруг сменилась цифра, и счет стал 5:4 в пользу красных, то есть команды Владимира Путина. Дело в том, что гола-то не было.

То есть за красных играл уже кто-то еще (уж не Росстат ли?). Своими силами они, видимо, не справлялись.

Но белые сравняли и этот счет! И тут вдруг стало не до шуток.

Со своей скамейки со словами: «Сейчас будет кровавая разборка!» — с места встал Сергей Шойгу и, широко шагая, направился к скамейке белых. Я еле успевал за ним.

То, что я услышал, пересказывать не стану. Претензии были обращены прежде всего к Роману Ротенбергу, который, по мнению Сергея Шойгу, слишком быстро и резко двигался по площадке.

— Вы че творите-то?! Возраст-то у всех разный! — кричал Сергей Шойгу.— А ты летишь! … В поле дым!.. Ну и у нас кто-то так может! И чего?! Переломаем же друг друга!

Андрей Воробьев, Игорь Бутман и Роман Ротенберг, сидевшие на скамейке, молчали, потому что видели: у Сергея Шойгу все тут слишком серьезно.

Министр обороны уже вернулся к себе на скамейку, а здесь люди все еще молчали. И только когда подъехал Геннадий Тимченко, их наконец прорвало:

— Геннадий Николаевич, на нас наехали!

Геннадий Тимченко посмотрел грозно почему-то на меня и сказал:

— Хотели, чтобы мы поддавались? Не будет этого!

Я пожал плечами, а Роман Ротенберг уточнил:

— Кужугетович наехал!

Геннадий Тимченко многообещающе глядел теперь в сторону скамейки запасных противника.

Между тем в ворота Алексея Дюмина назначили буллит.

— Сергей! — крикнул Владимир Путин.— Пробей.

Министр обороны услышал не сразу, он кому-то что-то еще объяснял. Все на площадке вдруг обострилось не на шутку.

Почему Владимир Путин отдал буллит Сергею Шойгу? Кажется, он хотел его успокоить. Тот и правда, видимо, нервничал. Ну да, могли ведь в конце концов травмировать одного человека… Не за себя же…

— И не одного могли,— торжественно согласился потом со мной Игорь Бутман.— Но заметьте, не я. Я — государственник.

Сергей Шойгу забил, можно сказать, красиво, но и Алексей Дюмин, надо сказать, не сильно сопротивлялся.

— Да нет, пропустил честно,— сказал он, когда я его спросил.— Но с другой стороны, кому охота ехать губернатором в Магадан?.. Тем более что Шойгу с такими глазами играл, как будто не Новый год, а война в Сирии…

После этого гола Владимир Путин забил еще два, и один из них — в пустые ворота, когда команда противника (а это была команда именно противника, а не соперника) сняла вратаря в пользу шестого полевого игрока. Дотянулся до шайбы, мог не попасть, и даже трудно было попасть, но дотянулся.

По-моему, нападение министра обороны деморализовало все-таки белых, хоть они в этом ни за что и не признаются. В этом смысле он достиг цели.

Хотя даже раздевалке после матча Сергей Шойгу все не мог успокоиться. Теперь он сосредоточился на нападающем белых Андрее Коваленко:

— Нет, ну в нем за 100 килограммов, а он на всех прет!

С Сергеем Шойгу по-прежнему не спорили, хотя кто-то все-таки высказался в том духе, что надо уметь проигрывать достойно…

И через несколько минут в кафе, где еще пользовалась успехом вареная кукуруза с солью, я вдруг застал странную картину. Возле одного стола, держась рукой за его край как за концертный рояль, стоял Стас Михайлов в костюме. И что характерно, молчал. На лице его виднелись сложные чувства. Надежда боролась с отчаянием. Все было так видно на этом лице, что даже Дмитрий Песков, на секунду заглянувший в кафе, уезжая, просил остающихся:

— Берегите Стаса!

Через полчаса хоккеистов ждали в Большом Кремлевском дворце. Они там перекусили. Игорь Бутман сыграл на саксофоне. Гитарист Евгений Побожий, которого он пригласил, соответственно, на гитаре. Владимир Путин рассказал не самый приличный анекдот: про палец, если кто в курсе… Его с готовностью поддержали парой таких же.

Заканчивали, к удовольствию Андрея Воробьева, пением хором «Подмосковных вечеров». Без удовольствия по понятным причинам подпевал даже Алексей Дюмин.

— Ну а что такого? — спросил я его на следующее утро.— В конце концов, нет же песни про Тулу.

— Как это нет? — переспросил он.— Есть. Слова мои. Поет «Любэ».

Оказалось, есть такая песня. Называется «Песня о Туле». Вот они, строчки:

Если призывала Родина к сраженьям,

Если нам противник грозный угрожал,

Чудеса творили в цехе оружейном

Золотые руки наших тульских горожан!

А вы говорите, Шойгу.