Анна Толстова о самой большой выставке Яна ван Эйка в истории

В Музее изящных искусств Гента открылась выставка «Ян ван Эйк. Оптическая революция» — самая большая выставка нидерландского мастера в истории и центральное событие года ван Эйка во Фландрии

В феврале болезнь еще не развернется в полную силу, но с марта Гент охватит тяжелейшая форма ванэйкомании. Во всех музеях и некоторых храмах начнут открываться посвященные Яну ван Эйку (около 1390–1441) выставки — даже в таких, казалось бы, непрофильных, как Музей дизайна, где исследуют его дизайнерский подход к цвету, или Музей современного искусства SMAK, где покажут ретроспективу Криса Мартина, прославившегося концептуальным ландшафтным объектом — пустой рамой-полиптихом, точно повторяющей очертания створок Гентского алтаря. Сейчас объект установлен напротив собора Святого Бавона — сам же храм готовится к архитектурной интервенции, согласованной с церковным начальством и охраной памятников: осенью здесь заработает выстроенный по проекту бюро Bressers Architecten выставочный центр, где, переварив порцию образовательно-развлекательного мультимедиа, посетители смогут обойти кругом алтарь — ему третий раз в его истории суждено переместиться в церковном пространстве. Весь год в Генте будут идти тематические спектакли и концерты — Мило Рау, недавно возглавивший Городской театр Гента, посвятит алтарю свою мартовскую премьеру, Арво Пярт пишет по заказу города «Agnus Dei», в сентябре в Святом Бавоне сочинение прозвучит в исполнении Collegium Vocale Gent под управлением Филиппа Херревеге. Но это далеко не все: гентские дизайнеры готовятся завалить туристов ванэйковскими сувенирами — от нарядов и украшений до печенья и мыла, гентские повара увлеклись кулинарной археологией и начнут кормить по рецептам XV века, а гентские экскурсоводы водят туры по ванэйковским местам. Словом, для полного погружения в эпоху не хватает только казней на мосту у Гравенстена, замка графов Фландрских, и небольшой эпидемии чумы, которую художник пережил в Брюгге.

Год ван Эйка — завершающий в программе чествований великих фламандских мастеров, придуманной фламандским культурно-туристическим руководством. Антверпен стал городом Рубенса в 2018-м, Брюссель — городом Брейгеля в 2019-м (праздник, впрочем, подпортила Вена, устроившая у себя главную брейгелевскую выставку), а Гент назначили городом Яна ван Эйка в 2020-м. Никаких круглых дат, связанных с ван Эйком, в этом году нет, если не считать кое-каких юбилеев Гентского алтаря. Сто лет назад по условиям Версальского мира последние створки многострадального полиптиха, который буквально каждый иноземный захватчик норовил вывезти из города частями или полностью (и это не учитывая краж — о событиях 1934 года, когда была похищена створка с «Праведными судьями», до сих пор не найденная и замененная копией, рассказывает замечательная детективная экспозиция в Музее истории Гента), вернулись в собор Святого Бавона. А 75 лет назад алтарь, во время Второй мировой перехваченный гитлеровцами на извилистом пути в Ватикан, где его надеялись спрятать бельгийцы, окончательно возвратился из плена на родину и более ее не покидал. Собственно, в Гентском алтаре и состоит ответ на вопрос, почему выбрали именно Гент, а не Брюгге, где художник прожил большую часть своей беспокойной, поскольку в качестве придворного бургундского герцога Филиппа Доброго бесконечно разъезжал по свету с артистическими, дипломатическими и, очевидно, шпионскими поручениям, жизни. (Ответ на вопрос, почему чествуют только Яна ван Эйка, а его старший брат Хуберт, получивший заказ на алтарь, но не успевший завершить начатое по причине смерти, остался не у дел, заключается, видимо, в маркетинговом удобстве — дескать, гений должен быть одинок.)

Алтарь реставрируют с 2012 года: работами ведает Королевский институт культурного наследия (KIK-IRPA), все делается под надзором международного экспертного совета, а общественность могла наблюдать за процессом воочию, потому что реставрационную мастерскую оборудовали в двух залах гентского Музея изящных искусств, устроив этакое шоу «за стеклом». На первом этапе отреставрировали восемь створок алтаря в закрытом виде, на втором — нижний регистр открытого алтаря с центральной панелью «Поклонение мистическому Агнцу». Теперь предстоит реставрация верхнего яруса алтаря в открытом виде — ее обещают начать по завершении праздничного года, если, конечно, наберут необходимые миллионы (первые два этапа обошлись почти в €2,2 млн). KIK-IRPA постоянно отчитывался перед налогоплательщиками и спонсорами в расходах до последнего цента, публиковал фотографии до и после, а особенно интенсивно стал рекламировать свою работу в преддверии года ван Эйка. С рекламой даже переборщили: соцсети взорвались, увидев фотографию отреставрированного Агнца с человеческим лицом, так что теперь реставраторам, удалившим поздние записи, которыми ванэйковская живопись была покрыта на 70%, приходится оправдываться. Хотя оправдываться не в чем: вторая, ванэйковская, пара ушей в трубочку, открывшаяся при предыдущих реставрациях, отныне станет единственной, посторонние наслоения убраны полностью, и под ними явился авторский антропоморфный лик глазастого Агнца, написанный таким образом совершенно сознательно, чтобы указать на богочеловеческую природу Христа. «Поклонение мистическому Агнцу» останется в соборе Святого Бавона, но несколько пар отреставрированных створок отдали на крупнейшую в истории выставку Яна ван Эйка.

Сразу надо сказать, что те, кому одни только картинки из альбома «сто шедевров всех времен и народов» живьем подавай, будут разочарованы: ни «Портрета четы Арнольфини» из Национальной галереи в Лондоне, ни «Мадонны канцлера Ролена» из Лувра, ни даже «Мадонны каноника ван дер Пале» из Музея Грунинге в Брюгге им не покажут. Зато им покажут части Гентского алтаря, причем так близко, что, упершись носом в стекло защитных саркофагов, можно рассмотреть все мельчайшие детали собственными глазами. К тому же в Генте впервые встретятся два «Благовещения»: нарядное, как миниатюра, вашингтонское (то, что в 1930-м продали из Эрмитажа) и гризайльное мадридское. А еще — две «Стигматизации святого Франциска», из Турина и Филадельфии,— найдите десять отличий. А также две «Мадонны у фонтана», только ту, что из Антверпена, приписывают самому ван Эйку, а совершенно аналогичную из частной коллекции — ему же и мастерской. Из палаццо Мадама приедет Турино-Миланский часослов, в двух миниатюрах которого принято видеть руку Яна ван Эйка: в первые полтора месяца работы выставки его раскроют на «Рождестве Иоанна Крестителя», а во вторые — на «Заупокойной мессе». А в конце зрителя ждет целых пять (!) ванэйковских портретов: «Портрет Яна де Леува» из Вены, так называемый «Тимофей» из Лондона, «Портрет Бодуэна де Ланнуа» из Берлина, «Портрет мужчины в голубом шапероне» из Сибиу и, наконец, «Портрет Маргариты ван Эйк» из Брюгге — супруга художника пробудет в Генте лишь до 9 марта, поэтому стоит торопиться. Вернее, портретов будет не пять, а семь: пять маленьких погрудных портретов выставляются вместе с теми створками Гентского алтаря, где в полный рост, коленопреклоненными, как и подобает смиренным донаторам, изображены заказчики — потомственный гентский купец Йодокус Вейд и его жена Лизбетта Борлют.

Выставка так выстроена, что каждая пара алтарных створок вводит одну или несколько «оптико-революционных тем». Скажем, «Адам» и «Ева», которых в экспозиции можно обойти кругом, говорят не только об открытии обнаженного тела, впервые явленного к северу от Альп в таком монументальном масштабе, но и об открытии пространства. И дело не только в том, что за окном комнаты, написанной на оборотной стороне прародителей, представляющей собой место действия «Благовещения» и видной, когда алтарь закрыт, простирается городской пейзаж, причем в нем легко узнается Гент, так что ван Эйка сходу записывают в пионеры ведуты. Но и в том, что, выступая на свет из тьмы своей ниши, «Адам» выходит за раму картины — пальцы его ноги словно бы повисают в воздухе, каковой прием впоследствии доведут до обморочного натурализма художники барокко, от Караваджо до Рубенса. Кураторы проекта во главе с Йоханом Де Сметом не скупятся на слово «впервые»: глазами Яна ван Эйка мы видим видимый мир как в первый раз, и в целокупности, и в мельчайших подробностях — вплоть до луны, которую он, кажется, и правда изобразил первым (в сцене «Крещения» из Турино-Миланского часослова). Работы ван Эйка сопровождает свита из повторений, выполненных в мастерской, учениками, копиистами, подражателями, и мы замечаем, что его открытия как круги по воде расходятся по всей Европе. И буквально к каждому ванэйковскому сюжету подобраны работы его современников, великих итальянцев Фра Анджелико, Мазаччо, Беноццо Гоццоли, и всем, кто верит в прогресс в искусстве, эта живопись доказывает, насколько Италия в тот момент отстает от Бургундии, пребывая в плену средневековых канонов и схем. Убежденность в первенстве Яна ван Эйка во всем, что касается живописи маслом (эту технику он не изобрел, но значительно усовершенствовал) и живописи вообще, постепенно завладевает всем вашим существом, и вы гоните шальную мысль о Флемальском мастере, чье появление на этой выставке могло бы смягчить пионерский пафос.

Выставка «Ян ван Эйк. Оптическая революция», готовившаяся восемь лет, пока шла реставрация Гентского алтаря, сделана на высочайшем научном уровне. Она начинается с картины эпохи, предъявляет множество документов, проливающих свет на все еще темную биографию художника (и по разнообразным финансовым бумагам — налоговым декларациям, накладным, описям имущества, и по письму самого Филиппа Доброго видно, что ван Эйка высоко ценили — во всех смыслах), развенчивает романтические мифы (целый зал посвящен сложению культа ван Эйка в XIX веке). Однако, развенчивая мифы, она в то же время создает главный — о Яне ван Эйке как первом не только по северную сторону Альп, но вообще, в объединенной Европе, художнике Нового времени, в одиночку совершившем эту свою «оптическую революцию». И тут история культуры вступает в конфликт с историей искусства, о чем в связи с ван Эйками говорил еще Йохан Хёйзинга: хваленый натурализм братьев, в коем искусствоведы давно увидели предвестье Ренессанса, для автора «Осени Средневековья» был признаком последнего взлета средневекового духа, способного в живейших натуралистических подробностях описывать и адские мучения, и путешествия души к Богу. И приехавшая из Антверпена «Святая Варвара», возвышаясь над тварным миром, как собор за ее спиной, с которым она словно бы срастается, всем своим жизнеподобием свидетельствует о подлинности другой, высшей жизни. И наделавший такого скандала «новый» Агнец, глядящий сквозь нас человеческими глазами, пока святая кровь изливается из его груди в чашу Грааля, напоминает, что употребление сосисок по рецептам ванэйковской эпохи все же не способно открыть нам все ее тайны. Да, и жена художника, и его друг, брюжский ювелир Ян де Леув, смотрят на нас, как будут смотреть все люди с портретов на протяжении следующих шести веков. Но в то же время они смотрят вглубь себя — со времен Яна ван Эйка мы изрядно преуспели в оптике, но растеряли инструменты, необходимые для такого рода наблюдений.

«Ян ван Эйк. Оптическая революция». Музей изящных искусств, Гент, до 30 апреля