За каким опытом Константин Черненко ездил в Америку

Леонид Максименков, историк

Перестройка от нас все дальше. Архивных тайн в подвалах нашей новейшей истории открывается все больше. И дивные порой обнаруживаются сюжеты.

Ну вот, например, сегодня выясняется, что монолит советской партийно-административной системы годами подтачивал (как в прямом, так и в переносном смысле) архивный червь. Речь о том, что аппарат оказался в итоге не в состоянии справиться с чудовищными объемами бюрократических бумаг, порождаемых партийными и советскими структурами,— документы с несметным числом грифов и регламентаций буквально хоронили эффективное делопроизводство, вынуждая власть заниматься бумажными проблемами, а не реальными.

Кризис документооборота стал приобретать очертания грядущего коллапса в конце 1960-х. В эпицентре бумажного цунами оказалась важнейшая и засекреченная от простых смертных структура — всемогущий Общий отдел ЦК КПСС. Во главе его с 1965 по 1982 год скромно трудился Константин Устинович Черненко, будущий генеральный секретарь ЦК КПСС. Его карьера впечатляла: человек с незаконченным низшим образованием (три года в школе крестьянской молодежи), выпускник высшей школы партийных организаторов, кадровый аппаратчик, он стал заведующим канцелярией Леонида Брежнева в бытность того председателем президиума Верховного совета СССР. Когда босс стал первым секретарем ЦК, Черненко перешел на работу в главную канцелярию империи. И превратился в аппаратного серого кардинала.

Бумажный вихрь

На рубеже 1970-х именно Черненко забил тревогу по поводу канцелярского урагана. Во всем мире уже полным ходом шла научно-техническая революция с ее кибернетикой и ЭВМ. А в Кремле и на Старой площади работали по старинке, мусоля и чуть ли не вручную расписывая по карточкам каждую бумажку.

В ЦК КПСС в год (то есть каждый год) приходило около 600 тысяч официальных документов с грифами «секретно» и «совершенно секретно». Это несколько тысяч в день плюс по 1,5–2 тысячи «писем трудящихся». По словам самого Черненко, все эти бумаги нужно было «прочитать, соответствующим образом определить их направление, дать на анализ и дать им, как говорят, ход». В государстве, где для работы с любой секретной бумагой нужны были сверхдопуски и спецпроверки (вплоть до родственников жены до третьего колена), сделать это было не так просто. И стоит ли удивляться: по мере того как нарастал «бумажный вал», аппарат стал спотыкаться и хронически пробуксовывать: помещения «затаривались», в оформлении документов все чаще случались сбои. Доходило порой до вопиющих аппаратных проколов. Однажды в задушевной беседе с подчиненными Черненко привел конкретный пример.

«И вот на днях я встречаюсь, например, с таким фактом: готовится в Отделе проект постановления ЦК КПСС о распространении одного из решений на "Интурист". Получили этот документ в III секторе и не удосужились посмотреть, какой же документ был первичным. Послали его во II сектор. Во II секторе механически, получив документ, зарегистрировали, дали его на голосование секретарям ЦК, не доложив о том, что первичное по этому вопросу решение принималось Политбюро и Советом министров. Таким образом, при таком механическом подходе получилось, что решением Секретариата изменяется решение Политбюро ЦК и Совета министров. Факт недопустимый в нашей практике, причем его ничем абсолютно нельзя объяснить, кроме как безответственностью людей, через которых проходил этот документ, в том числе и в I секторе».

Объяснить это можно очень просто: у девяти секторов Общего отдела ЦК не было общей базы данных документов. Работали вручную, не мудрено, что запутались. Не заметили подвоха и два десятка членов политбюро и секретарей ЦК — в два приема дважды проставили свои подписи на одном и том же документе…

Кабинеты сотрудников отделов и секторов ЦК, шкафы и сейфы, столы и тумбочки были под завязку забиты документами. В секторе учета кадров хранилось свыше 300 тысяч личных дел, в том числе 274 тысячи расформированных. В секторе информации мариновались 35 тысяч единиц хранения протоколов местных партийных органов за 1958–1968 годы. В секторе единого партбилета стерегли десятки миллионов (!) учетных партийных карточек и регистрационных бланков за 1922, 1926, 1936 и 1954 годы. В секторе организационно-уставных вопросов — тысячи папок различных статистических материалов. Международный отдел ЦК едва разобрал огромную свалку документов, превышавшую 60 тысяч папок, как из Отдела ЦК по связям с соцстранами приволокли еще 4 тысячи личных дел. В Комиссии по выездам за границу — 220 тысяч досье за 1937–1968 годы, в том числе 14 300 постоянного хранения. В архиве Комитета партийного контроля — 660 тысяч персональных дел. А ведь аппаратные сектора постоянно клонировались. Появился и такой: сектор хлорорганических и кремниевых органических производств Отдела химической промышленности ЦК КПСС со своим гигантским документооборотом.

Чтобы приведенные цифры не казались случайными или «вырванными из контекста», отметим: они заимствованы из серьезного документа — «Стенограммы служебного совещания у заведующего Общим отделом тов. Черненко о работе Общего архива ЦК КПСС 19 марта 1969 г.» (РГАНИ. Ф. 83. Оп. 1. Д. 50. Л. 53–54).

Час архивного «Чернобыля» был вопросом времени. Именно тогда (уж не от отчаяния ли?) у Черненко родилась розовая мечта: «принять один раз, но такое решение, которое исключило бы всякую возможность загромождения аппарата ненужными документами и отвлечения внимания от главных вопросов, которые стоят перед аппаратом ЦК партии и вытекают из решений XXIV съезда».

Миссия засекречена

Для решения вопроса политбюро решилось на неординарный шаг — изучить опыт… вероятного противника. Это не выдумка: крупным сюрпризом в закромах Российского государственного архива новейшей истории (РГАНИ) оказалось дело («единица хранения») под названием «Записки К.У. Черненко о поездке в США для ознакомления с оргтехникой и ее применением в государственных учреждениях США». В официальных и неавторизованных биографиях Константина Устиновича о поездке будущего генерального секретаря К.У. Черненко в США нет ни одного слова. Лишь в телеграммах на сайте WikiLeaks мы нашли упоминание о том, что в апреле 1974 года он был принят в Вашингтоне в Государственном департаменте США.

Главный подарок для историков, впрочем, даже не в самом факте поездки, а в том, что сохранились авторские записи о ней, сделанные самим Черненко. «Огонек» впервые делится с читателями фрагментами из дневника номенклатурного командировочного. Жанр определил сам автор, который предупреждал: «Эти заметки делаются сразу по приезде. Они не претендуют на деловой законченный документ и тем более на материал, требующий опубликования. Это просто отдельные заметки того, что зафиксировалось в памяти человека, видевшего впервые страну и даже не страну, а отдельные, разрозненные стороны ее жизни. Может быть, некоторые заметки пригодятся в работе».

Какое отношение заокеанский вояж имел к кризису советского документооборота? Самое прямое. Черненко вспоминает:

«Как-то вечером при очередном докладе Леонид Ильич спросил меня, как я чувствую себя физически, смог бы я съездить в Америку для того, чтобы посмотреть повнимательнее оргтехнику непосредственно в фирмах, а также ознакомиться с применением ее на практике в государственных учреждениях США с тем, чтобы, может быть, что-то (что подходит нам) приобрести впоследствии для облегчения труда наших работников и для дальнейшего совершенствования работы с документами в партийном и государственном аппарате нашей страны».

Генсек развил свою мысль и дальше: «Леонид Ильич при этом сказал, что т.т. Добрынин (посол СССР в США.— "О") и Громыко (министр иностранных дел.— "О") окажут в этом деле помощь, а может быть, следовало бы, как он предложил, совместить это с предстоящей поездкой в апреле 1974 г. наших товарищей на внеочередную сессию ООН. Я дал согласие на такую поездку, сказав, что буду в ближайшие дни готов, если будет такое решение. Вскоре состоялось решение Политбюро по этому вопросу».

Миссия была засекречена Инстанцией. Товарищ Черненко ехал в составе дипломатической делегации, и ему как «дипломату» американская виза для поездки на сессию ООН была не нужна.

Нью-Йорк, Нью-Йорк

Седьмого апреля 1974 года в 10 часов утра спецборт Ил-62 взял курс из Внуково-2 на Нью-Йорк. Для шестидесятитрехлетнего Черненко это было первое трансатлантическое путешествие: «Я в Америку летел впервые, и это, разумеется, наложило свой отпечаток на все мои последующие впечатления. Каждое малейшее новое явление в пути и на месте приобретало острую и запоминающуюся окраску».

Первое «новое явление в пути» — техническая остановка в Копенгагене. «Разместили нас в комнатах королевы. Это что-то похожее на наши депутатские комнаты на аэродромах. Там был подготовлен чай и другие напитки. Официант, похожий на нашего грузина молодой парень, особенно популяризировал датское пиво, доказывая, что оно лучшее в мире. То же он говорил и о сыре».

В Нью-Йорке делегацию встретил глава советского представительства при ООН Яков Малик. Черненко с удовлетворением отметил, что «наш самолет усиленно охранялся» и «без особых церемоний мы поехали в резиденцию».

Первые впечатления из окна посольского лимузина были мрачноватыми: «Нет скверов, площадей, не видно культурных, спортивных сооружений. Дома стоят впритык, дом к дому». Второй культурный шок — проезд по платным мостам. Каждый раз надо было бросать по доллару. Не бросил — шлагбаум не откроется. Автор записок явно волновался: в воспоминаниях слова «ЗА МОСТЫ И ОТДЕЛЬНЫЕ УЧАСТКИ ДОРОГ ЗАПЛАТИТЬ ПО ПУТИ 140 ДОЛЛАРОВ» выделены жирным шрифтом, написаны заглавными буквами и вдобавок подчеркнуты черной линией. Волнение, впрочем, быстро улеглось: «эскорт машин, сопровождаемых полицейскими машинами, не останавливают, так как полицейские вместо долларов бросают в корзину адрес той организации, куда следует послать чек с указанием количества машин».

Дальше Черненко из окна автомобиля видит впечатляющее здание желтого цвета. Товарищ из группы сопровождения объясняет, что это «дом душевнобольных», в котором находится «много тысяч человек». Будущий генсек отмечает: «выглядит это здание со стороны сиротливо и как-то безмолвно». А сопровождающие его явно не щадят: о каких-то сооружениях говорят, что «до последнего времени в этих зданиях находились концентрационные лагеря» (?). Настроение гостя портится, он чувствует, что «как будто бы втягивается в каменный, железный мешок города»…

Черненко разместили на 12-м этаже представительства СССР при ООН. Рядом с Добрыниным. Комната удобная. Окнами выходит «на какую-то стрит». Почему именно на нее? Да потому, поясняет автор записок, что на другой «стрит» стоят синагога (Черненко поясняет: «еврейская») и пожарная команда.

«Как оказалось впоследствии, оба эти учреждения очень беспокойные — одно днем, другое ночью»,— отмечает он.

Но разве могут ответственному партийцу помешать эти мелочи? Дело прежде всего. В личном архиве Черненко от той поездки сохранился напечатанный текст программы:

«8 апреля (понедельник)

• 9.00–13.00 Осмотр Нью-Йорка (сопровождают Подщеколдин, Журавлев)
• 13.00 Обед
• 15.30 Осмотр зала оргтехники компании "Борроу".
• 19.00 Ужин
• 20.00 Культурная программа (тт. Добрынин, Подщеколдин, Бугров).

9 апреля (вторник)

• 11.00 Открытие сессии ООН
• 11.30 Осмотр ООН, ознакомление с оргтехникой ООН. (отв. тов. Плюшко)
• 13.00 Обед
• 14.00 Ознакомление с оргтехникой компании "Ай-Би-Эм" (IBM)
• 20.00 Культурная программа (ответственный т. Журавлев).

10 апреля (среда)

• 10.00 Посещение Нью-Йоркской биржи (NYSE)
• 11.00 Посещение "Чейз Манхеттен" (Chase Manhatten Bank)
• 12.30 Лэнч в банке "Чейз Манхеттен"
• 15.30 Осмотр оргтехники компании "Сперри ренд" (Sparry Rand)
• 19.00 Ужин
• 20.00 Культурная программа (ответственный т. Журавлев).

11 апреля (четверг)

• 9.30 Осмотр оргтехники компании "Ксерокс" (Xerox Corporation)
• 13.00 Обед
• Вылет в Вашингтон».

Поправок и исправлений нет. Есть комментарий: «Я, не вдаваясь в детали, одобрил эту программу, добавил, что я хотел бы как можно больше посмотреть оргтехники, разумеется, посмотреть и город. Товарищи сказали, что все это возможно сделать и они примут все меры к тому, чтобы все это было организовано».

Оргтехника для номенклатуры

Как это было организовано? Прием пищи опустим, комментарии к досуговым мероприятиям малосодержательны (хотя и дают представление о вкусах и эстетических предпочтениях автора). Зато есть ценные детали. Свидетельствует Черненко (орфография оригинала сохранена):

«В этот же день мы заехали в один из магазинов на 9-й Авеню. Это центр города, более привилегированная его часть. Мы заехали в магазин Мендельсона Исаака Борисовича. Исаак Борисович встретил нас. Тов. Суходрев (легендарный переводчик советских лидеров.— "О") отрекомендовал меня и передал мою просьбу, что я хотел бы купить у него портативный магнитофон. Он ответил на русском языке: "Нет вопроса. Сейчас все устрою". Через некоторое время он появляется с магнитофоном и говорит, чтобы вы были убеждены, что он исправно и хорошо работает, я вам проиграю пленку с песенкой, которую мне напел один из моих нью-йоркских друзей — песню моей родины: "Шаланда, полная кефали…"

Исаак Борисович прокрутил эту песенку и спрашивает: "А теперь вы знаете, откуда я родом?" Когда я уходил, он говорит, что если что-нибудь испортится, если что-то Вам понадобится, то, пожалуйста, обратитесь к моему брату, который живет на проспекте Мира в Москве. Он Вам все сделает. И дал визитную карточку. Мы распрощались и ушли…»

Еще раз, для углубления понимания: выходец из Одессы, владелец нью-йоркского магазинчика продает главному секретчику Советского Союза портативный магнитофон. Одновременно дает визитную карточку с координатами своего брата, который, оказывается, из квартиры на проспекте Мира в Москве проводит гарантийные ремонты купленной у того в США аппаратуры и вообще решает вопросы, «если что-то понадобится». Возникает законный вопрос: не в магазине ли одессита Мендельсона, что на Девятой авеню, ЦК КПСС собирался закупать оргтехнику перечисленных в программе визита американских компаний?

Увы, записки будущего генсека ответа не дают. Зато известно, что в американской продвинутости гостю не понравилось. Например, организация делопроизводства в Госдепартаменте не понравилась очень. Почему?

Есть разъяснения. Во-первых, она была каким-то образом привязана к системе каталога Библиотеки Конгресса США. По-нашему, к Библиотеке им. Ленина. А как же секретность? Допуски? Спецпроверки? (Ход мысли угадывается: в Москве это сделать невозможно — сегодня она библиотекарь в отделе рукописей, а завтра ее племянник эмигрирует в Австралию.)

Во-вторых, работа устроена так, что кадровые головоломки решают не кадровики и первые отделы, как положено, а еще и электронно-вычислительная машина. Какой-то нонсенс. Или вот еще деталь, из разряда вопиющих: Черненко рассказали, что ЭВМ Госдепа способна в долю секунды ответить на самые сложные вопросы, и приводили примеры таких вопросов: «Сколько младших сотрудников руководящей категории следует зачислить в настоящее время, чтобы заполнить вакансии, которые образуются в низшей и средней группах на ближайшие пять лет? Если за будущие два года число консульских постов возрастет на 5 процентов, сколько сотрудников руководящей категории должны быть введены в консульскую категорию в этом году?». Такая оргтехника ЦК КПСС и Советскому государству была не нужна.

Рандеву у Рокфеллера

Самая представительная встреча в Нью-Йорке у Черненко состоялась в здании «Чейз Манхэттен бэнк», точнее, в Рокфеллеровском центре, куда его привезли для «ознакомления» с «уникальным хранилищем современного типа» (в Москве тогда носились с идеей создания единого архива ЦК КПСС). О хранилище гость заметил, что помещения «сделаны с большой выдумкой и довольно хитроумно». Дальше впечатления обрывочны: поднялись на «соответствующий этаж» (отмечено «прекрасное лифтовое хозяйство»), осмотрели «оформление коридоров и апартаментов», ознакомились с коллекцией картин («не только абстракционисты, но есть картины и художников-реалистов»), осмотрели служебные апартаменты Рокфеллера. При осмотре кабинета хозяина Черненко случайно встретил лично Дэвид Рокфеллер. Хотя, наверное, не случайно: в мемуарах есть отрывки из справки-объективки на одного из богатейших людей мира — «он прилетает из своего загородного ранчо часов в 10–11 на вертолете и совершает посадку на 83-м этаже своего "Чейз Манхэттен бэнк", работает 3–4 часа и снова садится в вертолет и улетает к себе за город, где и пребывает большую часть своей жизни».

Состоялась беседа. О ней никогда не напишет ни газета «Правда», ни «Уолл-стрит джорнэл». А «Огонек» теперь может: Рокфеллер сообщил, что несколько дней назад побывал в Конгрессе США, где обсуждались разные положительные аспекты отношений США и СССР, в том числе в связи с намеченным на лето визитом Никсона в Москву. Черненко ответил, что, к сожалению, в США «не все так рассуждают, а рассуждающие не все так делают, как говорят». Хозяин кабинета согласился, но успокоил: «Вы не обращайте на это внимания, главная линия наших взаимоотношений — правильная». Черненко возражает. Вот, например, есть договоренность между Брежневым и Никсоном о предоставлении СССР наибольшего благоприятствования в торговле? Да, есть. А поручение в Америке выполнили? Нет, не выполнили — некрасиво как-то получается. Рокфеллер от этой темы уходит. Зато тепло отзывается об открытии офиса своего банка — первого из американских — в Москве. Вспоминает, что в Кремле его принял премьер Косыгин. Черненко волнует другое: насколько надежно пребывание Никсона у власти? Миллиардер избегает ответа, но заверяет гостя, что, например, еврейский вопрос после «разъяснений» Брежнева «не представляет такой остроты». Хотя делает оговорку: «Но вы сами видите, что этим вопросом некоторая часть людей в Америке интересуется с пристрастием и придает значение». Черненко фиксирует еще одну цитату миллиардера: «Я думаю, что вы поступили мудро, когда выслали за пределы страны Солженицына и некоторых других деятелей. А вот теперь подняли на щит наши газеты Пановых. Я бы считал, что их нужно выслать. И это было бы мудро» (солист Кировского балета Валерий Панов и его супруга тогда были одними из самых знаменитых советских отказников в мире.— «О»). В соответствии с директивными указаниями, полученными в Кремле, Черненко доводит до сведения Рокфеллера, что «шумиха, которая поднимается время от времени вокруг еврейского вопроса, довольно странная. […] Шумные оргии в печати и в других формах не украшают их авторов. […] Все вопросы они высасывают из пальца». Он уполномочен заявить: «У нас, разумеется, никакого еврейского вопроса нет». И еще: «Не в Панове дело, а дело в том, что эту шумиху, организуемую сионистами в Америке, надо прекращать».

Пановых, к слову, вскоре после этого разговора из СССР все-таки выпустят. А вот оргтехнический вопрос на памятной встрече так и не прозвучал…

Домой!

Что в остатке?

Ознакомившись с организацией делопроизводства (в Госдепартаменте, ООН и Рокфеллер-центре), Черненко окончательно понял, что все это не наше, чужое — такая оргтехника нам не нужна. Компьютер выдает данные о перспективных сотрудниках и предложения по их перемещениям по службе, но как можно доверить ЭВМ вопросы подбора, расстановки и воспитания кадров? Или идеологию?

Словом, решения «архивного казуса» у вероятного противника Черненко не нашел.

И общий архив ЦК КПСС так и не появился. И хаос в документообороте продолжал нарастать (после провала путча в августе 91-го в зданиях ЦК на Старой площади встретили «новую эру» горы неразобранных папок в коридорах и мешки с секретными бумагами в кабинетах).

А покидал Америку гость «с ощущениями»: «Когда мы вылетели самолетом домой, это было вечерней зарей, часов в 18–18.30, и примерно после часа полета т. Корниенко (глава Отдела США и член коллегии МИДа.— "О") обратил мое внимание на закат солнца и занимающуюся зарю над городом. Это было удивительное зрелище. Весь небосвод был ярко-желтый. Может быть, это и не связано с определением М. Горького этого города как "Город желтого дьявола", но эти его слова сразу пришли на память…»