После того как в Минске задержали и его, многое окончательно стало ясно

9 сентября в Минске продолжались задержания членов президиума координационного совета оппозиции. Так, задержали юриста Максима Знака. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников обращает внимание на то, что были и ложные вызовы. Так, никто в конце концов не забрал нобелевского лауреата Светлану Алексиевич.

Рано утром в чате журналистов и сотрудников штаба Виктора Бабарико появилась информация, что член президиума координационного совета (КС) Максим Знак, у которого на 8:30 утра было назначено интервью в штабе на Веры Хоружей, 25, написал, что кто-то «ломится в штаб», а потом успел добавить еще только одно слово: «Маски». Пресс-секретарь штаба Глеб Герман даже попросил журналистов приехать, при этом не давать информацию об этом пока больше никуда — до полной ясности.

Когда я минут через 15 приехал, ясность была уже полной. Максима Знака увезли из штаба люди, да, в масках. То есть Максим был, считай, последним членом президиума координационного совета в Минске, который не был бы задержан или арестован.

Оставалась только Светлана Алексиевич, но активного участия в деятельности совета она не принимала, чувствовала себя, говорят, неважно и вообще почти не выходила из своей квартиры на улице Сторожевской, 8. Но зато была при этом нобелевским лауреатом.

В прошлый понедельник в штабе на Веры Хоружей в одной из переговорных я встречался с Марией Колесниковой, Максимом Знаком и Антоном Родненковым (см. “Ъ” от 1 сентября). За неделю их всех задержали, и судьба их оказалась хоть и разной, но очень тяжелой у всех (Мария Колесникова тут была, без сомнения и увы, вне конкурса).

На улице, во дворе у входа в здание, я встретил Максима Богрецова, члена штаба, который в мирной жизни работал (впрочем, и работает) старшим вице-президентом крупнейшей в Белоруссии IT-компании (ЕРАМ.— “Ъ”).

— Сейчас там,— он кивнул на окна третьего этажа,— какие-то люди заперлись, мы слышали, когда подошли к двери, какой-то сильный шум. И не открывают. А Максима (Знака.— А. К.) забрали, мне сказали, чуть ли не из дома, он даже с ребенком был, и привезли сюда, но это непроверенная информация.

— Когда в одно утро исчезли Мария Колесникова, Антон Родненков и Иван Кравцов, вас тоже некоторое время же считали пропавшим без вести,— вспомнил я.

— Да, но я нашелся,— засмеялся он.— Просто у нас есть ритуал: оставить в офисе телефоны и пойти поговорить в парк, если назначена серьезная встреча. Вот я и пошел. А когда вернулся, там уже такое было!.. Переполох…

Я тоже поднялся на третий этаж. На двери в штаб висела большая фотография улыбающегося Виктора Бабарико.

Я долго звонил. Как я и предполагал, никто не ответил. И даже шума никакого за дверью не было слышно, так что я даже подумал, что, может, все уже куда-нибудь ушли. Но тут что-то у кого-то там предательски упало. Нет, там действовали.

Когда я вышел, на улице были уже 12–15 журналистов. Кто-то дозвонился до Следственного комитета, и там подтвердили: да, это Следственный комитет проводит обыск в помещении. А не открывает, потому что почему он должен открывать…

В машине рядом со входом сидел средних лет мужчина, и я подумал, что он мог что-то видеть. И он видел и даже рассказал:

— Вот эти два «бусика» (он показал на два микроавтобуса слева от его машины.— А. К.) заехали во двор в 8:30 утра. И люди в масках сразу поднялись наверх. Они все пытались понятых тут найти. В «Санту» обратились (офис компании «Санта Бремор».— А. К.), но те — молодцы: никого из своих не дали для такого дела под разными предлогами. Ко мне подошли, но я тоже своих не дал. Да никто им не хотел давать!

— Странные люди,— пожал плечами стоявший рядом Максим Богрецов.— Только всю прослушку они наладили, и мы вроде не против были, делали вид, что ничего не понимаем, а все всё понимали… А теперь офис нерабочий будет… И надо же, мы только вчера вечером шутили про десять негритят… Казалось, не всех еще взяли… Теперь уже всех…

— Сотрудники штаба теперь еще остались…— все-таки не смог промолчать я, и зря вообще-то.

— Ну и Алексиевич…— произнес кто-то из журналистов.— Вряд ли кто-то из них задерживал когда-нибудь нобелевского лауреата… Это прямо событие для них было бы…

— Это для всех событие было бы…— кивнул Максим Богрецов.

— А кто в чате про Знака написал? — спросил еще кто-то.

— Пресс-секретарь…— сказал Максим Богрецов.— Это же не Антон… Это Глеб… Ну, у нас последние дни текучка пресс-секретарей…

— И членов президиума КС…— добавил один журналист.

Тут метрах в ста от нас показались два человека в полевой милицейской экипировке и в шлемах-сферах. Они вошли в другой вход, но вряд ли могли не иметь отношения к происходящему. Вышли они через минуту и зашли в следующий. Так, не спеша, они исследовали три входа, прежде чем зашли в тот, что, казалось, надо, и поднялись на третий этаж.

Я поднялся вместе с ними. Да, они тоже хотели попасть в штаб Виктора Бабарико. Но на их звонки в дверь никто не открывал. По-моему, свои не обращали на них никакого внимания. Неужели так уж сильно были чем-то заняты?

Или это были не свои.

Появился начальник охраны этого объекта, здания на улице Веры Хоружей, 25. Происходящее касалось его, видимо, не только по работе. Ведь еще некоторое время тому назад, как я потом узнал, он сам работал в охране Виктора Бабарико (не уберег).

— Звонили, никто не открывает! — жаловались люди в шлемах кому-то (видимо, своему руководству) в рацию.

— Еще звоните!

Звонили. Нет, никак.

— Хорошо, ожидайте на месте! — поступил приказ.

Наконец мы исследовали нашивки на рукавах этих двух ребят. Они были из вневедомственной охраны. Видимо, там, внутри, сработала сигнализация, и они просто приехали на выезд. И теперь на них чихать хотели эти люди из Следственного комитета.

— Возможно, сработали приборы ПТС…— говорил начальник охраны.— А может, еще как-то…

Мы стояли сейчас пролетом ниже них, и Максим Богрецов говорил мне:

— Было бы классно, чтобы Россия сохраняла нейтралитет… Иначе может что угодно произойти…

Я был немного удивлен, что он в такой обстановке находит время для таких разговоров, но он, видимо, именно что улучил момент:

— Понимаете, нас всех, кто в штабе Бабарико, да и в координационном совете, подняла эта волна… И мы взвешенные, прагматичные люди… Мы занимаемся экономикой… И каждый считает свои риски, вынужден считать — как владелец вот этих супермаркетов «Санта», к которым сейчас приходили за понятыми… И все равно все делают свой выбор…

Мне казалось, он сейчас скорее говорит все-таки прежде всего про себя.

— И мы не дурнее, да мы умнее тех, кто сейчас занимается всем этим…— продолжал он.

Он имел в виду сразу всех, кто занимается. В том числе ими. В том числе прямо сейчас.

— И всех нас заберут, а потом со стороны людей на улице пойдет другой сценарий, и что тогда? — спросил он меня, хотя разве об этом меня надо было спрашивать?

А может, и меня.

— Вы имеете в виду, что на ваше место придут другие люди, не такие взвешенные и прагматичные? — переспросил я его тогда.

— Не хотелось бы, чтобы такой сценарий начался и чтобы эти люди пришли,— не стал договаривать Максим Богрецов.— Но вы же понимаете…

Сотрудники вневедомственной охраны, больше похожие на тех борцов, которые застывали на высоких металлических решетках, перекрывая по воскресеньям проспект Независимости, между тем опять звонили в дверь.

— Вчера парень оставался на ночь дежурить, говорил мне, что очень хочет пойти на курсы по программированию,— сказал Максим Богрецов.— Вот где он сейчас? Там? Или увели, как Знака?..

— Что думаете, Максима Знака могут надолго задержать? — спросил я.

— Мне кажется,— засмеялся Максим Богрецов,— что он их как юрист так задолбает за пару часов, что они его вернут еще с доплатой!

Начальник охраны тем временем начал разговаривать по телефону с кем-то, кто остался на хозяйстве, где сработала сигнализация:

— Ты пока сними тревогу, чтобы лампочка перестала мигать… Как-как? Приложи чип!.. А кнопка тревожной сигнализации вообще нажата?! Отщелкни ее! Да как-как?! Ключик вставь и проверни, чтобы кнопка отщелкнулась!.. Да нет, это пульты… А тебе кнопка нужна!.. Красная, квадратная… Квадратная, понимаешь?! А, не нажата она вообще?! Это меняет дело… Сейчас дам трубку!..

И он, и я видели, что один из двух сотрудников уже некоторое время хочет принять участие в этом трагическом разговоре.

— Тревогу сняли чем? — жестко спросил он, взяв наконец трубку и желая, видимо, демонстративно быстро решить вопрос.— Написано «Тревога снята»?.. Нет?..

— Ну ладно, я пошел…— засобирался Максим Богрецов.

Взвешенный, прагматичный человек, он не хотел больше терять время, понимая, видимо, что это может продолжаться до бесконечности.

— Так приложи еще раз, чтобы загорелась! — уже неистовствовал боец.— Да вы что, вообще кнопку не нажимали?!

На нервах он с «вы» срывался на «ты», и наоборот.

И вдруг там что-то сработало и загорелось наконец как надо. Подозреваю, само по себе.

— Все в порядке? — недоверчиво спросил сотрудник в трубку и, счастливый, повернулся к товарищу.— Все, на охране!

И они с облегчением спустились вниз и уехали.

То есть офис, в котором были люди из Следственного комитета, поставили теперь на охрану вместе с ними.

Во дворе стояли уже несколько человек из штаба.

— Главное,— расстраивался один,— я приехал только ноутбук забрать…

— Да уже забрали твой ноутбук,— утешали его товарищи.

— Понимаю,— кивал он,— и теперь можно вернуть только с документами на этот ноутбук. А какие могут быть документы? Я что, храню кассовые чеки и паспорт?.. Кто хранит-то? Никто!

Теперь его уже даже утешать не пробовали: он, похоже, тут лучше всех всё знал.

— Да у меня уже один раз просто забирали,— вздохнул он.

— Отдали же, как я понимаю,— сказал я.

— Да, но не мне…— покачал он головой.

Я уж не стал спрашивать кому. Ему от этого было бы еще больнее.

Тут вдруг открылось окно на третьем этаже, и оттуда на асфальт полетели ключи. Какая-то женщина мгновенно подобрала их, села в машину и уехала. По-моему, мы стали свидетелями какой-то блестящей операции. И провели ее не те люди, которые приехали делать обыск. А наоборот.

В это время несколько журналистов уже увлеклись просмотром в своих телефонах выложенного наконец везде полного варианта разговора Александра Лукашенко с российскими журналистами. Ответы белорусского президента местами были просто песней. Вдохновенной песней, да и все тут. Проблема только в том, что Белоруссия прочтет все это и опять примет близко к сердцу. Ибо тут было такое великое нагромождение всего такого, что даже не укладывается в голове, что кажется, он даже превзошел самого себя, хоть это уже и казалось невозможным.

Зато можно было не сомневаться, что цитаты из этого интервью вызовут к жизни невероятное количество плакатов, которых людям хватит еще, наверное, не на один месяц сопротивления.

В это же время обыск проходил дома у Марии Колесниковой, а сама она, уже стало известно, обвинялась по ст. 361. ч. 3 УК РБ («Призывы к действиям, направленным на причинение вреда национальной безопасности Республики Беларусь»). Эту статью ей предъявили еще 20 августа, так что снова оказался прав Максим Знак, который накануне, еще когда сам был на свободе, говорил мне, как опасается, что Марию Колесникову задержат в Белоруссии по статье, которая у нее уже есть.

Тут сработала еще одна «тревожная кнопка». Поступила информация, что Светлана Алексиевич, только выпустившая заявление в связи с задержанием Максима Знака, сама попросила, чтобы к ее дому приехали журналисты: в дверь ее квартиры звонили неизвестные люди.

Мы были на Сторожевской, 8 минут через пять.

В это время из офиса штаба Виктора Бабарико наконец вышли люди. Их было около 20 человек. Вынесли все: документы, стационарные компьютеры… Можно было не сомневаться: там был и тот ноутбук, чья судьба так волновала одного из членов штаба.

У входа в подъезд сидели лишь три дамы в синих рабочих халатах, по всем признакам уборщицы. Я спросил их, действительно ли тут, в таком-то подъезде, живет Светлана Алексиевич.

— Конечно! — сразу согласилась одна.

— Да ты что! — отругала ее другая.— Нам же нельзя говорить.

— Да он и так знает, не видишь, что ли? — огрызнулась первая и все же перешла в наступление: — А вы кто?

— Журналисты,— сказал я.— Светлана Алексиевич попросила поддержать ее, а то ей звонят неизвестные.

— Ага! — обрадованно подтвердила та, первая.— Один тут на скамеечке с самого утра сидел. Долго… Очень странный. Мы же своих всех знаем! Он и звонил, значит!

Она пошла спросить Светлану Алексиевич, действительно ли ей нужна поддержка. И я даже удивился, когда она вышла и сказала, что та и правда подтвердила и что просит проводить ее на седьмой этаж ко входной двери. Через полминуты мы уже звонили в эту дверь. Но никто не открывал. Странно: она же сама сказала, что ей необходима помощь.

Из лифта начали выходить другие журналисты, они прибывали очень быстро. Через четверть часа ими был заполнен весь двор. То есть их было в конце концов человек 150.

— О, «Наша Нiва» пишет, что к Алексиевич прямо сейчас ломятся! — сказал один журналист.— Это, наверное, мы!

Я обратил внимание, как был ухожен этаж. Перед квартирой стояла аккуратная этажерка, на полках которой были корзинка со свечкой, еще одна свечка, и одна… да нет, четыре кружки пива, на стенах висели картины, на которых виделись натюрморты… Даже здесь, в холле, было уютно, хотя уже и очень тесно.

Светлана Алексиевич по-прежнему не открывала. Я подумал, что я уже это где-то видел. А, да, в офисе штаба Виктора Бабарико же, только что!

Тут из соседней квартиры вышел интеллигентного вида мужчина в спортивном костюме с голым животом.

— А я к вам с бейсбольной битой,— приветливо сообщил он.

Ему объяснили, что журналисты пришли поддержать Светлану Алексиевич, но она не открывает.

— И не откроет,— заверил он.— Она уже неделю плохо себя чувствует. Мы ее проверяем каждый вечер, ходим… Балконную дверь закрываем, потому что они стоят иногда, дежурят…

Правда, мы понимаем, что они могут и по-другому проникнуть, как ни закрывай… А сегодня вроде никого не было…

Я негромко рассказал ему про человека, который долго сидел на скамеечке у подъезда и внушал подозрения.

— А,— кивнул сосед,— тогда понятно. Я-то только сегодня из больницы выписался, еще всех подробностей не знаю.

Соседа звали Евгений, и он уже звонил кому-то и говорил, что надо написать в чат жильцов дома, что это журналисты, что не надо вызывать милицию и что все нормально.

— Вообще-то не все нормально,— сказала еще одна подошедшая женщина.

Ее звали Людмила, она была помощницей Светланы Алексиевич, как сказала мне жена Евгения, по литературной части.

— Знаете,— поделилась Людмила,— еще в четверг-пятницу какая-то баба начала Светлане звонить по городскому телефону без конца, спрашивала: «Вы что, все еще здесь?»… Угрожала приехать… Мы даже отключили телефон, включили через несколько дней, и сразу звонок — от нее, конечно! Я даже пригрозила ей, что буду жаловаться в телефонную компанию!

Людмила тоже звонила в дверь, но и ей не открывали. Тут ей самой позвонили на мобильный телефон.

— Юля,— говорила Людмила,— она меня не пустила, нет. Я здесь, под дверью, как и все… Да, нас тут много, человек сорок, и еще во дворе… Нет, никому не открывает!.. Ты не виновата в этом, что ты! Ты тут ни при чем! Это она сама… Да точно, точно ни при чем!.. Она и мне сказала: «Не заходи!»

— Надо,— сказал Евгений,— чтобы Люда с моего балкона поговорила со Светой.

Он пояснил, увидев мое недоумение:

— У нас балконы рядом…

Из двух лифтов вышел еще десяток журналистов.

— Да, прессы много не бывает…— горько вздохнул Евгений.

— С нами дипломаты! — сказал кто-то из вышедших.— Посол Румынии вроде.

— Можете представиться? — сразу спросили тогда посла.

— Не нужно представляться,— с акцентом (похоже, румынским) ответил он и многозначительно добавил.— Пока.

Соседка тем временем подошла к Людмиле и негромко сказала:

— Хотите с нашего балкона?.. Будет слышно…

— Бесполезно…— покачала головой Людмила.— Я попробую по-простому…

Она подошла ко входной двери и вдруг закричала:

— Света, открывай! Это я, Люда! Слышишь меня? Открывай! Тут журналисты и дипломаты! Подойди к двери! Только не волнуйся!..

Я удивился такой внезапной настойчивости, но, увидев лицо Людмилы, понял, что все плохо: по нему текли слезы.

— Только не волнуйся! — снова крикнула Людмила прямо в дверь.— Если только ты слышишь меня…

— Ой, у нее так голова последние дни болела…— вздохнула стоявшая в дверей лифта уборщица.

И вдруг из-за двери что-то, кажется, ответили.

— Нет,— радостно крикнула Людмила,— и в подъезде никого нет! Открывай! Дипломатический корпус с нами!

Дверь и правда открылась. На пороге стояла оживленная Светлана Алексиевич. На журналистов это произвело впечатление: все-таки она не общалась все это время с ними.

— Я рада вам! — как ни в чем не бывало сказала она.— Мне трезвонят с утра какие-то люди…

Светлана Алексиевич, стоя в проеме двери, спрашивала про Марию Колесникову: «Где она, что с ней вы можете что-то знать?» — «К сожалению…» — отвечали ей.

— С обществом надо говорить,— повторяла она,— иначе ничего, кроме гражданской войны, мы не получим. И чем больше мы говорим «Лукашенко, уходи», тем больше мы теряем страну…

Она, видимо, имела в виду, что режим становится с каждым днем все тверже.

Да, Светлана Алексиевич была за более энергичные действия, чем все три оппозиционера, которые сидели передо мной в переговорной штаба Виктора Бабарико неделю назад, вместе взятые.

Она предъявляла претензии российской интеллигенции за то, что «она не помогает моему маленькому народу сохранить свое достоинство и свою страну». Рассказывала, как за ней начали следить еще с президентских выборов.

Ей позвонили, она обрадовалась, на ходу пояснив журналистам:

— Тут ведь и жизнь идет…

На телефоне отобразилась надпись «Дима-строитель».

— Да, Димочка,— говорила писательница,— давай обязательно, только завтра…

Ее снова спросили, что случилось утром такого, что теперь здесь столько журналистов и дипломатов.

— Без конца звонили мне в дверь,— повторила она.

— В дверь или в домофон? — переспросила настойчивая западная журналистка.

— Вы знаете,— призналась Светлана Алексиевич,— их не видно было! Это было удивительно! Обычно видишь. А тут это были профессиональные звонки!

Журналисты были, по-моему, разочарованы. Тревога-то оказалась ложной.

Но репетиция — хорошей.

— Светлана! — выкрикнул из-за толпы журналистов пожилой человек, явно ее хороший знакомый.— Меня вез Мамука, грузинский таксист, низкий поклон тебе передал от всех грузин… Сказал, что приедет, заберет тебя бесплатно… Я уж не говорю, что у меня гроши не взял…

Хотя это, наверное, тоже имело значение.

К Светлане Алексиевич в результате зашли Людмила и посол. Дверь за последним журналистом закрыл сохраняющий бдительность Евгений.

Через несколько минут я вернулся к штабу Виктора Бабарико — из-за отъезда к дому Светланы Алексиевич я не успел стать свидетелем этой драмы до самой ее развязки (хотя развязка на самом деле еще слишком далеко: в этот день новых сведений о Максиме Знаке, вопреки прогнозам Максима Богрецова, так и не поступило, кроме того, что, по слухам, ему уже вменили в вину ту же статью, что и Марии Колесниковой).

Входная дверь теперь была опечатана. Портрет самого Виктора Бабарико, висевший на стене, от души сорвали и бросили на пол.

Портрет-то зачем было срывать?

А вот надо было.

Для души.

Андрей Колесников, Минск