Много ли в стране обреченных на увольнение?

Социологи рассказывают о новом феномене — «обреченных на увольнение». Как изменится наша занятость, изучал «Огонек».

Ольга Филина

Мы входим в ноябрь с тревожными предупреждениями международных светил. Скажем, эксперты Всемирного экономического форума обещают «двойное разрушение» — и речь не о внезапной атаке из космоса, а о рукотворной ситуации на рынке труда. А именно: противовирусные меры вкупе с ползучей цифровизацией большинства сервисов и услуг уже к 2025 году должны привести к потере 85 млн привычных рабочих мест. Управляющий директор Всемирного экономического форума Саадия Захиди поясняет, что «пандемия также свела на нет прирост занятости, наметившийся после финансового кризиса 2007–2008 годов», и хотя новые вакансии и даже профессии будут появляться, но гораздо медленнее, чем хотелось бы и чем того требует субъективное благополучие отдельной семьи. Международная организация труда, посчитав что-то свое, решила, что работы во всем мире лишатся аж 300 млн человек, причем 1,6 млрд (!) потеряют средства к существованию. Появился даже термин «зомби-работники» — люди, чьи дни трудоустройства сочтены: они еще не уволены, но уже обречены. Безработица бьет рекорды в Америке, Испании и Швеции, готовится накатить на мир…

И только российский Минтруда умеет хранить спокойствие в ситуации идеального шторма. Глава ведомства Антон Котяков, конечно, заметил, что «пик роста безработных пришелся на сентябрь», но тут же заверил, что «ситуация на рынке труда стабилизируется», а снижение числа безработных и улучшение всех показателей — уже в надежном прогнозе.

Как на вулкане

Что происходит в стране с рынком труда, занятостью и самоощущением работающих на самом деле, пытаются выяснить социологи. О своих первых наблюдениях они рассказали на секции Х Грушинской социологической конференции, дав понять, что апокалипсис наступит, может, и не завтра, но пару казней египетских мы перенесем.

— Количество трудовых протестов в стране растет, хотя вообще-то карантин и пандемия должны были привести к обратному: сложно протестовать из дома,— рассказывает Петр Бизюков, руководитель проекта «Мониторинг социально-трудовых протестов» ФНИСЦ РАН.— Если с апреля по сентябрь 2019 года нами было зафиксировано 174 трудовых протеста, то за соответствующий период 2020 года — уже 231, причем пик всей протестной активности пришелся на май. С одной стороны, объяснение в том, что активнее стали протестовать медики (из-за невыплат ковидных надбавок, отсутствия средств защиты и т.д.), с другой стороны — и прочие отрасли (транспортники, строители) серьезно не затихали.

Несмотря на то что ковид сказался на росте напряженности среди тех же медиков, не он один усложнил трудовые отношения. Как показывают исследования Бизюкова, тенденции к нарастанию протестов в здравоохранении вот уже три года, просто с 2017 до конца 2018 года рост был плавным, а с 2019 года (когда ковида еще не просматривалось) приобрел форму экспоненты.

— Я показывал этот график математикам, те заметили, что он очень напоминает визуализацию подземных колебаний накануне извержения вулкана: волна, серия толчков, спад, опять волна...— поясняет Петр Бизюков.— Поэтому я смотрю на ситуацию с тревогой. Тем более что меня беспокоит еще один фактор — изменение качества протеста. Во-первых, стало больше стихийных акций, за которые не отвечает никто, включая независимые профсоюзы (рост на 10 процентов за год), во-вторых, почти вдвое (с 28 до 58 процентов от общего числа жалоб) возросло количество обращений к властям со стороны трудовых коллективов. То есть Трудовой кодекс, который, по идее, существует для того, чтобы работники могли решать конфликты внутри своей организации, не вынося проблемы вовне, перестает действовать.

Поскольку в текущую ковидную осень надбавки медикам планируют раздавать «посменно», то есть каждый рубль — только за определенное количество минут, проведенных в непосредственном контакте с коронавирусным больным, конфликтов может только прибавиться. Речь будет идти уже не о фиксированных выплатах (или их задержках) всем, а о подсчетах кому, кто и сколько должен.

Впрочем, тревога знакома не только медикам и социологам, но и большинству российских трудоспособных граждан. Согласно исследованию ВЦИОМа, 40 процентов россиян относятся к числу «взволнованных и обеспокоенных» своим собственным будущим, а среди 60 процентов «уравновешенных» очень много тех, кто уже лишился работы: их равновесие — не признак эмоционального подъема, а предвкушение затяжного плато проблем.

— Среди страхов паникующих россиян один из основных — потеря работы и невозможность устроиться в будущем (он характерен для 71 процента),— отметила Ксения Таракановская, исследователь ВЦИОМа.— Действительно, не паникуют уже те, кто всего лишился. Но интересно, что негативные изменения на работе (не только сокращения, но и перевод на неполный рабочий день, частые неоплачиваемые отпуска) сильно влияют на возможность человека что-то планировать, продумывать собственную жизнь на несколько шагов вперед.

С учетом того, что узкий «горизонт планирования» в стране был и так одной из насущных проблем, отказ потерявших стабильность на работе от видения будущего (почти 70 процентов из них не строят никаких планов) — уже не сужение, а скукоживание.

И все это имеет свои отложенные последствия. Как заметили экономисты, рост ВВП страны, технологические и другие успехи сильно зависят от так называемого параметра терпеливости (в научном дискурсе — субъективной ставки дисконтирования), то есть времени, которое люди готовы потратить здесь и сейчас на учебу, повышение квалификации и прочее, чтобы потом достичь большего в карьере и жизни. Иными словами, зависит от способности людей планировать свою жизнь и играть «вдолгую» (в России этот «параметр терпеливости» и так в 5–6 раз хуже, чем в развитых странах) — теперь же все разговоры о «долгом взгляде» становятся и вовсе приметами несостоявшейся модернизации, тучных 2000-х или еще какого-то былинного времени.

— Негативные внешние факторы, влияющие на настроения трудоспособного населения, были заметны уже до пандемии: коронавирус все просто подчеркнул,— полагает Вера Харченко, доцент Уральского государственного экономического университета.— Мы с коллегами по заказу крупной финансовой корпорации проводили исследование мотивации и вовлеченности ее сотрудников в 2019–2020 годах. Последняя волна — в начале 2020 года — показала резкое падение (с 18,8 до 12,8 пункта) «уровня абсолютной мотивации» работающих, так как усилилась роль «внешнего негатива».

Такими же мало оптимистичными прогнозами делится и Финансовый университет при правительстве РФ: до 60 процентов работающих граждан, участвовавших в его опросе, признаются, что ждут усиления конкуренции на рынке труда.

— Тут большую роль играет еще, конечно, пенсионная реформа,— поясняет Ольга Осипова, профессор Финансового университета.— Рынок труда динамично меняется, а оставаться на нем предложено тем, кто уже морально готовится к большей стабильности жизни,— возрастным работникам. Дисбаланс задач и ожиданий порождает много проблем, особенно страдают мужчины: они чаще не удовлетворены своей работой и испытывают межпоколенческую напряженность на рабочем месте.

Все «гигнулись»

Масштабность потрясений на рынке труда заставляет задуматься, вернется ли все когда-нибудь к «норме» или то, что мы сейчас называем «кризисом», и станет нормой на годы вперед. Пророки гиг-экономики уверены: как раньше, уже не будет.

— Согласно авторитетным международным оценкам, к 2050 году более 80 процентов работников в мире будут заняты в гиг-экономике,— уверяет Галина Банных, доцент Уральского федерального университета им. Б.Н. Ельцина.— Это экономика краткосрочных контрактов, внештатной работы и нестабильности, возведенной в принцип. Россия идет семимильными шагами к общему будущему: если в 2014 году у нас было около 2,5 млн фрилансеров, то в 2017-м — уже 5 млн человек, а в 2020 году — не менее 14 млн. Получается, что 20 процентов от численности всех занятых — уже в гиге.

Выиграют, по мнению социолога, те, кто первыми поймают тренд: раз 67 процентов российских компаний заинтересованы в возможности быстрого (и срочного) привлечения отдельных специалистов с гибким графиком работы, нужно подстраиваться. Конечно, многим для «подстройки» придется сменить специализацию, опробовать себя в новом качестве, и тут тоже есть данные опросов: оказывается, масса россиян проходит через «смену профессии» в 30–49 лет — и ничего страшного. В наиболее выигрышном положении пребывают те, кто сразу учится чему-то цифровому: до 90 процентов из них устраиваются по специальности. О перспективности новых отраслей хозяйства уже аккуратно сообщил и Минтруда: этой осенью ведомство пополнило топ-50 самых востребованных профессий специалистами «по машинному обучению», «по сбору цифрового следа» и «по интеллектуальным интегрированным системам».

Но все-таки российская специфика и здесь дает о себе знать. Зарубежные «фрилансеры» — они же русские самозанятые, а потом, глядишь, они же — наши представители гаражной экономики и разных неформальных видов занятости. Пока мир совершает решительный поворот в сторону гига, отечественные люди подстраиваются, но за всеми этими поворотами едва ли успевает система.

— Согласно опросу нашего центра социально-политического мониторинга, действительно, в России сегодня около 15 млн самозанятых людей, но в целом более 50 процентов из них работают без какого бы то ни было оформления,— рассказывает Андрей Покида, директор НИЦ социально-политического мониторинга РАНХиГС.— Около 9 млн человек, в целом предприимчивых и готовых самих себя содержать, находятся в теневом секторе. Пандемию все самозанятые переживают тяжело: лучше всего ее выдерживают те, кто имеет доступ к господдержке, а эти люди не видят комфортных инструментов для каких бы то ни было контактов с государством.

При этом уровень одобрения деятельности самозанятых в обществе высок: до 88 процентов россиян скорее поддерживают тех, кто выбирает такую форму труда, 76 процентов уверены, что ее надо всячески развивать. Что еще интереснее: 55,5 процента опрошенных считают вполне допустимым уклонение от уплаты налогов теми, кто занимается индивидуальной трудовой деятельностью, а 43 процента хотя бы какую-то услугу за прошедший месяц оплачивали неофициально.

Перед управленцами открывается сложная задача: приручить гиг-экономику, не уничтожив ее и даже доказав выгоды сотрудничества с государством (сделано многое — тот же закон о самозанятых, но убедительности как не было, так и нет). Другие развилки на отечественном рынке труда выглядят пострашней. Во всяком случае, ничего хорошего не приходится ждать от прогнозируемых миллионов «зомби-работников», не имеющих ясных планов и тихо отползающих в тень...