Умер Ясен Засурский

В ночь на воскресенье на 92-м году жизни скончался президент факультета журналистики МГУ имени Ломоносова и его многолетний декан Ясен Засурский. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников о том, что для человека значило закончить журфак и, главное, что значило возглавлять его.

Последнее время Ясен Николаевич Засурский не появлялся на факультете журналистики МГУ. Но он был там. И все жили с полной уверенностью, что так было всегда. И будет.

При нем хотелось быть гораздо лучше, чем ты есть на самом деле. И когда опаздывал к нему на лекцию, и, главное, вообще.

А у него же была феноменальная память. То есть через несколько лет после окончания факультета журналистики я с товарищем, однокурсником моим, иду по Большой Никитской (возможно, тогда уже не Герцена) и вижу: навстречу Засурский. И начинаю, конечно, метаться и соображать, что делать. Страшно же: декан застукал. И он говорит:

— Здравствуйте, мальчики! Вы куда?

Да, попались.

А мы куда? Нет удовлетворительной причины, конечно. Так, прогуливаем.

Потом он расспрашивает, как наши дела, глядя на нас поразительно внимательно и стеснительно интеллигентно, словно оправдываясь за то, что видит так много, и гарантируя, что никто больше этого не узнает (вот это, что ли, и называется, заглядывать в душу?)… Мы отвечаем подробно, так как кажется: есть ведь что рассказать, и к тому же появляется впечатление, что ему действительно очень интересно. Потому что ему действительно очень интересно.

А потом он вдруг поворачивается к моему товарищу и говорит:

— А вот вы не на все мои лекции ходили…

Легкий, но внятный укор чувствуется, конечно. И оргвыводы, судя по всему, еще последуют… Вернее, вот сейчас последовали. Ибо стыдно становится даже мне.

— А как это можно запомнить? — спрашивает меня потом товарищ.— Ты хоть представляешь, сколько у него студентов после нас было уже? И главное — до?! Он же тебе ничего не сказал только потому, что ты, видимо, ходил…

Те, кто хотел, мог получить на журфаке академическое образование и красный диплом: уровень преподавателей позволял получить любое образование. Он их собрал, они были великими, и только смерть могла разлучить их с журфаком. Как и его. Кафедра русского языка при нем была просто невероятной. Достаточно сказать, что она была с Дитмаром Эльяшевичем Розенталем.

Но те, кто не хотел учиться, тоже получали диплом. Он был либеральным человеком и отдавал себе отчет в том, что журналистами люди становятся не в стенах учебного заведения.

Либеральность журфака в жесткие советские времена — тоже канон. Этим факультет журналистики также обязан исключительно лично ему.

Он, конечно, был либеральным человеком. И поэтому все, наверное, на журфаке знают каноническую историю о том, как Ясен Николаевич зашел в туалет, застал там пьяного в стельку студента и попросил его, когда придет в себя, написать объяснительную записку. И тот написал объяснительную, которая начиналась словами: «Был ясный весенний день. Мы с товарищами купили бутылку пива, выпили, и я с непривычки опьянел…» И Ясен Николаевич зачитывал потом эту объяснительную с кафедры студентам как образец журналистского мастерства…

Были и другие моменты. Мы с Тиной Канделаки делали программу «Нереальная политика», и я попросил Ясена Николаевича поучаствовать в ней. История была в том, что на журфак должен был приехать президент России Дмитрий Медведев, и не все студенты, которые хотели, попали на эту встречу. Они обвинили в этом руководство факультета, и у нас возникла идея, чтобы в эфире встретились декан и студентка, Вера Кичанова.

Ясен Николаевич мог отказаться. Так было бы на первый взгляд гораздо проще. Но он не мог. Он согласился мгновенно. Они проговорили и что-то, а может быть, даже и все для себя и для нас выяснили. А мне пришлось после этого закрыть «Нереальную политику», потому что эту программу и еще одну, записанную в тот же вечер в стенах факультета журналистики, не выпустили в эфир.

Но как же я хорошо помню: «Поговорить об этом? С Верой Кичановой? Да, конечно, пожалуйста, я готов… Приходите все ко мне, у меня удобно, вам понравится…»

Такие поступки не требовали от него какого-то особого мужества. Хотя и рабочим моментом вряд ли были. Так ведут себя люди, которые по-другому не умеют просто. Эх, чтоб я так жил... Чтоб мы все…

Я однажды по его просьбе пришел на факультет встретиться со студентами и был поражен уже тем, что он сам встретил меня у дверей Коммунистической аудитории, пропустил вперед (верите, до сих пор неловко, что не пропустил его), я вошел в Коммунистическую аудиторию, и студенты, полная аудитория, встали и зааплодировали. Я был, конечно, польщен и, может быть, даже подумал, что я совершенно этого не заслуживаю… Потом он всю пару просто сидел рядом за столом на сцене и слушал, не перебив ни единым словом, а просто освящая, мне казалось, своим присутствием все, что тут происходило. Я уже тогда хорошо понимал, что рядом со мной сидит великий человек, а студенты не понимали, как и когда-то я, да и не должны были понимать, я думал.

Когда все закончилось, снова все встали, и опять раздались аплодисменты. Да, так можно было и загордиться. Но нет, я держал себя в руках.

И только потом я случайно узнал, что на журфаке уже не один год новая традиция: когда в аудиторию входит Ясен Засурский, все встают и аплодируют.

То есть те аплодисменты не имели ко мне, конечно, никакого отношения. И я их и в самом деле совершенно не заслуживал.

Для огромного количества людей журфак, между прочим, и остался лучшим, что было в жизни. Когда учились, не понимали, что так может быть, и было такое впечатление, что вся жизнь впереди. Впечатление для кого-то оказалось обманчивым. И, между прочим, журфак — не худшее лучшее!

Ясену Николаевичу Засурскому обязательно надо поставить памятник. Памятник должен стоять во дворике журфака МГУ. Где-то там, где уже стоит Михаил Васильевич Ломоносов.

Может, они должны смотреть в глаза друг другу.

Нет повода ведь отводить-то.