«Мария Стюарт» на Зальцбургском фестивале

Последней премьерой драматической программы Зальцбургского фестиваля стала «Мария Стюарт» по пьесе Фридриха Шиллера в постановке главы венского Бургтеатра Мартина Кушея. Спектакль поразил Алексея Мокроусова.

Главные козыри придерживаются под занавес — ход незамысловатый, но при составлении фестивальной афиши работает. И драматическая афиша в Зальцбурге не стала исключением. Открывшись феноменальным спектаклем о Ричарде III (“Ъ” писал о нем 11 августа), программа продолжилась вполне рабочим «Рудником в Фалуне» по забытой пьесе Гуго фон Гофмансталя в постановке Йосси Вилера и завершается «Марией Стюарт» в режиссуре Мартина Кушея.

В одном из интервью Кушей сказал, что как в футболе болельщик должен уметь пережить скучную нулевую ничью, так и в театре нельзя всегда рассчитывать на громкие события, иногда ему тоже требуется рутина. Но и в этот раз рутины у режиссера не получилось — во многом из-за дуэта Биргит Минихмайер в заглавной роли и Бибианы Беглау, сыгравшей Елизавету. Кажется, эта пара способна на что угодно — собственно, она и делает что угодно: недавно, например, Беглау исполняла роль Мефистофеля в спектакле того же Кушея (подробнее — в “Ъ” от 14 февраля 2020 года).

В «Марии Стюарт» две героини — не просто сестры, но товарки по несчастью,— им обеим не на кого опереться, давний воздыхатель предает при первом удобном случае, свежеиспеченный любовник мечется между постелями. Власть делает невротиком, невротик стремится к власти — Кушей, до обидного мало ставящий в Зальцбурге в оперной программе, воссоздает заколдованный круг, из которого не в силах вырваться ни жертвы, ни палачи. Кровавое будущее очевидно: уже в первой сцене из-под колосников буквально вываливается отрубленная голова Марии, но даже знаки и предчувствия не лишают надежды.

Создатели спектакля отказались от привычного театрального пространства, дворцовых интерьеров и парчовых спален в пользу клаустрофобической арены, выставочного манежа. Главные экспонаты здесь — 30 обнаженных мужчин. Большую часть времени они стоят спиной к залу, но, когда поворачиваются к зрителям, выясняется, что далеко не все из них Аполлоны, более того, Аполлонов-то в массовке, пожалуй, и нет вовсе. Между обнаженными фигурами — иногда они все-таки в пальто, накинутых на голое тело,— движутся и обе королевы, и окружающие их аристократы, словно пытающиеся смешаться с толпой, подслушивать из ее глубин. Порой они выглядывают и подают реплики.

Прибывший из Франции Мортимер (Итай Тиран) порывист и горяч, как декабрист, барон Берли (Норман Хакер) надменен и циничен, он подчеркнуто груб с Марией, обращается с ней как со шлюхой, а не с королевой, разглядывает при ней ногти, вытирает о ее волосы руки — в общем, мало чем отличается от главного тюремщика Паулета (Райнер Гальке), который так же груб и бесцеремонен. Мария в буквальном смысле на привязи, кто только не держит веревку, которой связаны руки за ее спиной. Ее беспрерывно унижают, обыскивают — шотландская королева на собственном опыте понимает, что значит быть «иноагентом» в Лондоне, бывшей женой французского короля, претендующей на английский престол.

Чем не феминистская мечта — две женщины решают судьбу страны в окружении завистливых, на все готовых ради близости к власти мужчин? Встреча английской королевы и ее сестры-заключенной происходит в темной комнате, освещенной лишь качающейся лампочкой. Стюарт ведет себя поначалу как ребенок, она ложится на живот, протягивает руку, предлагая сестре сделать так же, и та вроде бы соглашается, но в итоге остается стоять. То, что могло закончиться примирением, неуклонно катится по предначертанному пути. Вопрос о неизбежности дальнейшего хоть и не задается напрямую, но витает в воздухе. Была ли обречена Мария, проиграв в борьбе за власть, потерять не только шотландскую корону, но и собственную жизнь? Исторически этот спор вряд ли мог решиться иначе. Но счастлива ли Елизавета, когда выводит кровью на голых спинах массовки свое имя? Это сильная метафора, вмещающая в себя множество смыслов, от отношений власти и народа до связи насилия с терпением, вседозволенности с покорностью.

Художник Анетт Муршетц работает в основном с цветом стен — от очевидно картонных в темнице до темных во дворце. Ближе к финалу они становятся зеркальными, зрители видят себя участниками действия. Политика как феномен, окружающий и отражающий тебя помимо твоей воли,— послание Кушея не из самых сложных, но насколько совершенно оно артикулировано, как выверен каждый жест, каждая сценическая секунда. Утопия идеального спектакля не слаще любой другой утопии, но финальная сцена — когда у героини Бигелау звенит в ушах и она не может понять, откуда звук, а затем путается в красном платье, которое не дает ей, словно саван, сойти с места,— могла бы войти в хрестоматию театральных финалов, если бы такая существовала.

Хорошо, что это не последняя возможность увидеть «Марию Стюарт». В сентябре спектакль войдет в репертуар Бургтеатра, возглавляемого Кушеем.