Выбор Игоря Гулина

Жюльен Грин «Земной странник»
Издательство libra_fr
Перевод Алексей Воинов

В России Жюльен Грин так и не вошел в модернистский канон, хотя несколько его книг даже выходило в Советском Союзе. Грин большую часть жизни провел во Франции, писал в основном по-французски, но считал себя американцем и, что принципиально, сторонником Юга в закончившейся за 35 лет до его рождения Гражданской войне (в «Земном страннике» эта идентичность ярко себя проявляет). Он вообще был довольно эксцентричной фигурой — одновременно глубоким католиком и открытым геем, а также редким долгожителем — умер в 1998 году в возрасте 97 лет. Повесть «Земной странник», первая значительная вещь Грина, написана гораздо раньше — в 1926-м. То, что это текст начинающего, пробующего свои силы писателя, хорошо видно. Тем не менее Борхес как-то поставил «Странника» в один ряд с «Процессом» Кафки и «Поворотом винта» Джеймса. Восторг аргентинского мудреца понятен. Рассказанная с разных сторон история загадочной гибели печального юноши по имени Дэниел О’Донован в американском городке Фэрфакс в конце XIX века — как раз из тех по видимости простых, но парадоксальных текстов, что Борхес больше всего любил. Не то романтическая новелла в гофмановском духе, не то медицинский случай, не то духовная притча, повесть Грина — произведение, принципиально не поддающееся однозначной интерпретации, жутковатое и чарующе изящное.

Стефани Коринна Бий «Сто жутких историй»
Издательство Мировая культура
Перевод Ирина Мельникова

Карьера швейцарского классика Стефани Коринны Бий началась в 1940-е годы, но в эту книгу входят вещи последних лет ее жизни. Тексты эти — едва ли не самый поздний извод франкоязычного модернизма. Когда смотришь на датировку, она кажется аберрацией: сложно поверить, что это написано в 1970-х. Однако неловкого ощущения анахронизма от рассказов Бий не возникает — слишком много в них страсти. Два более традиционных текста, включенных в книгу,— «Эмеренция. 1713» (повесть о девочке, обвиненной в колдовстве и замученной до смерти в монастыре в эпоху Контрреформации) и «Последняя исповедь» (рассказ о фантазиях престарелой либертинки, шокирующих несчастного пастора) — немного прямолинейны в своем неоязыческом богоборчестве. Цикл «Сто жутких историй» по-настоящему замечателен. В основе этих миниатюр — записи снов Бий. Первая ассоциация здесь — проза сюрреалистов. Но сюрреалистическое письмо обычно неряшливо, Бий же пишет, не допуская ни одной фальшивой ноты, будто бы ограняя каждый экстаз в драгоценную оправу. По преимуществу эти видения эротические. Мир «Жутких историй» — мир даже не секса, а сношения всего со всем — людей, животных, мебели, посуды, явлений погоды и мифических созданий. Но есть и вторая тема — смерть. Она тут так же неотступна, как и желание. Проза Бий — письмо человека, готового к уходу и цепляющегося за жизнь всей своей поистине огромной силой. Пребывание на этом невозможном рубеже в чем-то подобно состоянию между сном и пробуждением, и именно на этой двойной границе случаются ее истории.

Дойвбер Левин «Полет герр Думкопфа»
Издательство книжного магазина «Бабель»

Близкий друг Хармса, один из основателей ОБЭРИУ, автор абсурдистского романа «Похождения Феокрита», Дойвбер Левин существует в истории литературы в статусе большой оговорки. Когда начал складываться культ обэриутов, Левин представал в воспоминаниях и исследованиях в статусе по-своему легендарного писателя, от которого не сохранилось ни строчки. Ни один из его текстов 1920-х не был опубликован, все они были утрачены в блокаду, сам Левин ушел на фронт и погиб в первые дни войны. Из культурной памяти была вытеснена вторая часть его биографии: после распада ОБЭРИУ Левин стал вполне успешным печатным автором, писавшим в основном книги о революции с еврейским колоритом. Три из них были недавно выпущены в издательстве «Книжники». Вышедший в 1930 году «Полет герр Думкопфа» от них сильно отличается. Это первая опубликованная вещь Левина, и, как считается, в ней лучше всего видна его обэриутская закалка. Пустяковая история путешествия немецкого изобретателя, решившего опробовать на собственном опыте технику полета мухи,— из тех редких книг 1930-х, что были лишены малейшего следа идеологии,— произведение не то чтобы выдающееся, но предлагающее любопытный контекст к прозе того же Хармса. Отдельно стоит отметить воспроизведенные в новом издании иллюстрации Николая Лапшина.

Виктор и Евстафий Колосовские «Предупреждение о мировой катастрофе»
Издательство Вздорные книги

Новый том проекта «Вздорные книги», посвященного разного рода маргиналиям русской литературы. Сын и отец Колосовские (в таком порядке их имена стоят в заглавии) — и правда персонажи маргинальнее некуда. Крестьяне из харьковской губернии, они бежали в 1920 году в Турцию, а через два года обосновались в Болгарии. Там Виктор стал довольно заметной фигурой местной эмигрантской сцены. Прославился он, во всеуслышание заявив, что в него вселился дух Пушкина. Под именем Виктор Колосовский—А. С. Пушкин он выпускал сборники стихов, патриотические воззвания к русскому народу, проекты разного рода реформ, апокалиптические пророчества, а также выступал судьей на конкурсах красоты как знаток прекрасного. Современники над Колосовским вовсю издевались, и их можно понять: его тексты практически безграмотны, часто бессвязны, но исполнены грандиозного пафоса и амбиции литературного величия. Громче всего из книг Колосовского прозвучала «История мира в стихах» — шизоеретическая версия Книги Бытия, написанная распадающейся на глазах онегинской строфой. Отец Виктора Евстафий не получил даже той ничтожной славы, что досталась его сыну, но и он был плодовитым автором — главным образом дидактико-мистических сочинений, также крайне причудливых. Тексты Колосовских как будто бы выпадают из «настоящей» литературы русской эмиграции 1920–1930-х, но на самом деле являют ее оборотную сторону: в их великолепной несуразице хорошо ощутима трагедия странных маленьких людей в водовороте большой истории.

Андрей Белый «Все мысли для выхода в свет — заперты». Дневники 1930-х годов
Издательство Common place

Среди титанов русского модернизма у Андрея Белого самое неисчерпаемое и запутанное наследие. Хотя активное возвращение его началось еще в 1980-х, выходят все новые неизвестные или забытые тексты. Книга поздних дневников автора «Петербурга» подготовлена и подробно прокомментирована одним из главных специалистов по Белому Моникой Спивак. Одержимый саморефлексией, раз за разом переписывавший свою автобиографию как мистериальный эпос, Белый вел дневники практически всю жизнь, но от них мало что сохранилось. С записями 1930-х годов детективная история. Самая интересная их часть сгинула в ОГПУ вместе с целым ящиком рукописей Белого, когда писателя назначили одним из главных фигурантов «дела антропософов». Однако работники ОГПУ перепечатали выдержки из дневника в рамках подготовки дела (а часть из них даже включили в отчетный доклад «Об антисоветской деятельности среди интеллигенции за 1931 год»). Именно эти фрагменты опубликованы в книге. Остальная часть дневников (с лета 1931-го до предсмертных дней зимы 1933-го) тоже сохранилась не полностью: их подвергла цензуре, убирая компрометирующие детали, вдова Белого Клавдия Николаевна. Тем не менее это довольно пронзительное чтение: тяжело больной, полунищий писатель разрывается между окончательным разочарованием в новом режиме и попытками вписаться в советскую литературу, переходит от мистических видений к марксистскому анализу русской поэзии (а также размышляет о космических мамонтах), наблюдает аресты друзей и переживает последнюю любовь, освещающую боль и ужас, превращающую книгу из мрачной в удивительно светлую.