Признание балтийских суверенитетов, первая сотовая связь, «Монстры рока» в Тушино и все остальное, чем запомнился сентябрь 1991 года

В сентябре 1991 года, после выступления ГКЧП, Михаил Горбачев пытается возобновить работу над новым союзным договором, но теперь его переговорная позиция гораздо слабее, чем месяц назад: у него нет ни силовых, ни финансовых ресурсов, и сам он с трудом представляет себе, где пролегают границы возглавляемой им страны. О выходе из СССР к концу сентября объявляют уже 12 из 15 республик — их лидерам и жителям становится все менее понятно, в чем может быть смысл объединения. Не за горами зима, экономисты говорят об угрозе голода и холода, на окраинах СССР закипают полномасштабные войны — но столицы постепенно приходят в себя после августовского шока: в Москве распускают комсомол, презентуют карты Visa и идут на концерт AC/DC, в Петербурге привыкают к возвращенному названию города и звонят по трехкилограммовым сотовым телефонам за доллар в минуту.

«Ожидание холода и голода»

Пока страна и весь мир с изумлением наблюдали за появлением на улицах Москвы танков и баррикад, а затем за их исчезновением, советские экономисты были озабочены несколько иными вещами. «В области внешних расчетов СССР сложилось крайне напряженное положение. Сократились экспортные поступления в иностранной валюте при одновременном увеличении потребностей в импорте, вырос дефицит платежного баланса. Исчерпаны свободные валютные ресурсы. Образовалась крупная просроченная задолженность по коммерческим контрактам. Критического уровня достиг внешний долг государства. Ухудшилась репутация Советского Союза на международных финансовых рынках»,— говорится в проекте постановления Верховного совета, которое готовилось за несколько недель до попытки переворота.

Практически одновременно председатель Госбанка СССР Виктор Геращенко пишет премьеру Валентину Павлову: «На 1991 год приходятся выплаты в погашение внешнего долга СССР, включая оплату процентов, в сумме около 10 млрд рублей.

Столь значительная концентрация платежей именно в 1991 году создает дополнительное напряжение в платежном балансе страны и уже потребовала принятия на текущий год особого порядка распределения экспортной выручки».

Все это прекрасно известно к моменту выступления ГКЧП, отмечал Егор Гайдар в «Гибели империи». Участники переворота, возможно, в меру своего понимания пытались найти возможность остановить надвигающийся коллапс.

Но если бы путч удался, даже разговоры о внешней финансовой помощи пришлось бы прекратить.

«Новым властям пришлось бы принимать решение о дальнейшем сокращении закупок продовольствия, сбросе поголовья скота, сокращении импорта других продовольственных товаров, остановке заводов из-за отсутствия импортных комплектующих»,— писал Егор Гайдар.

«Пиночетовский вариант с щедрой иностранной помощью не пройдет… неизбежное перекрытие каналов внешнеэкономической помощи быстро приведут экономику к катастрофе»,— приводил Гайдар слова горбачевского советника Вадима Медведева, сказанные им руководителю аппарата президента СССР (до 22 августа) Валерию Болдину.

Проблема в том, что все это — сокращение поголовья, снижение закупок продовольствия, остановка заводов — происходит и без ГКЧП. В начале сентября эксперт КГБ по экономической безопасности пишет о сложностях в Москве: «На отдельных ТЭЦ износ оборудования достигает 70%. Запасы мазута составляют 50–80%. Городская система теплоснабжения функционирует на пределе технических возможностей. Все ТЭЦ работают с колес. Необходимые запасы угля и мазута составляют лишь 50% от потребного количества. Снабжение продуктами питания осуществляется с перебоями. Поставки мясомолочной продукции в торговую сеть города в среднем достигают не более 80% от уровня прошлого года. Поставки продовольствия в город обеспечиваются на 60–70%, а его запасы имеются лишь на 15 дней… У 30% населения не реализованы талоны за июнь, июль, август на сахар, животное масло, мясную продукцию».

За девять месяцев 1991 года в союзный бюджет поступило 80,2 млрд руб.— это на 96,9 млрд руб. меньше, чем предусматривалось.

На руках у населения огромное количество рублей, на которые ничего нельзя купить: к 1 сентября на каждый рубль денежной массы приходится товарных запасов на 14 копеек.

При этом Центробанк не успевает печатать деньги — в сентябре их решительно перестает хватать на выплату зарплат, и некоторое время в Москве даже обсуждают вариант с возвратом в обращение 47,3 млрд руб. в виде 50- и 100-рублевых купюр, изъятых в ходе январской реформы. Биржевой курс доллара достигает 57–58 руб.

В конце августа Михаил Горбачев встречается с послом Великобритании в СССР сэром Родриком Брейтвейтом и прямым текстом просит Запад о срочной помощи в виде кредита на $2 млрд. В ходе беседы Горбачев уже не в первый раз упоминает о $100 млрд, которые Запад только что потратил на войну в Персидском заливе. Родрик Брейтвейт обещает изложить услышанное своему правительству, но особой надежды на успех у него нет.

11 сентября Иван Силаев в качестве фактического советского премьера обращается в Комиссию Европейских сообществ с просьбой о предоставлении СССР экономической помощи в объеме $6–7 млрд. Председатель комиссии Жак Делор только потребности Союза в продовольствии оценивает в $2,4 млрд.

С 18 по 21 сентября проходит европейское блиц-турне заместителя председателя Комитета по оперативному управлению народным хозяйством СССР Юрия Лужкова. В Лондоне и Брюсселе он повторяет цифру, названную Иваном Силаевым,— правда, в представлении Лужкова $7 млрд от Евросоюза — это примерно половина необходимого Союзу пакета помощи в $14,7 млрд. Вторую половину могли бы, считает Лужков, предоставить другие богатые страны, например Америка и Япония.

В Японии денег с 9 по 14 сентября просит врио председателя Верховного совета РСФСР Руслан Хасбулатов: он полагает, что в обмен на помощь может быть ускорено рассмотрение вопроса о статусе «cеверных территорий», то есть прежде всего части Курильских островов. В Токио отдают себе отчет в том, что это слишком щедрый аванс и с точки зрения союзного и российского руководства, и пока обещают подумать над продовольственной помощью.

О продуктах говорит и премьер Италии Джулио Андреотти, посетивший Москву 22–23 сентября: еду его страна готова поставлять в счет ранее предоставленного кредита в $3 млрд, уже на треть потраченного. Не мог вернуться с совсем пустыми руками и крепкий хозяйственник Лужков: в Варшаве он условился с польским вице-премьером Лешеком Бальцеровичем о поставке 600 тыс. тонн картошки, 50 тыс. тонн яблок и 20 тыс. тонн лука — не просто так, а в обмен на 1,5 млрд кубометров газа.

Западные кредиторы смотрят на происходящие в советской экономике процессы без энтузиазма: они не готовы кредитовать разрушающееся у них на глазах предприятие.

«Осень 1991 года — это уже крутое падение общественного производства; это быстро останавливающаяся черная металлургия, за чем явно вставала угроза остановки всего машиностроения и строительства. Осень 1991 года — время глубокого уныния и пессимизма, ожидания холода и голода»,— вспоминал Гайдар. Академик Леонид Абалкин, директор Института экономики АН СССР, осенью 1991 года отмечает, что до полного экономического коллапса — два месяца: спорить, по его мнению, можно только с деталями прогноза.

Страна без границ

Угроза скорого финансового и экономического коллапса напрямую связана с коллапсом государственного управления.

С конца августа у СССР нет правительства — функции Кабинета министров вскоре после ареста и отставки Валентина Павлова переданы Комитету по оперативному управлению народным хозяйством во главе с российским премьером Иваном Силаевым (у него три заместителя: Аркадий Вольский — президент Научно-промышленного союза, который через несколько месяцев станет Российским союзом промышленников и предпринимателей, вице-мэр Москвы Юрий Лужков и бывший зампред Совмина РСФСР, автор программы «500 дней» Григорий Явлинский). Силаев примет полномочия 24 августа у Виталия Догужиева, подменявшего Павлова в течение нескольких суток сначала по причине недомогания союзного премьера, потом по причине его ареста.

Формирование нового союзного кабинета отложено до принятия новой Конституции, которая предусмотрена новым союзным договором — на его подписание все еще парадоксальным образом надеется Горбачев. В дополнение к Комитету 20 сентября будет создан Межреспубликанский экономический комитет СССР (председатель — снова Иван Силаев). Он подотчетен президенту СССР, Госсовету и Верховному совету СССР. Силаев сделает свою попытку вдохнуть жизнь в остывающий организм СССР: 26 сентября он покинет российский кабинет, оставив в качестве и.о. ельцинского товарища по Свердловску Олега Лобова, и обратится к Ельцину с предложением отменить часть решений о передаче России союзной собственности.

5 сентября в Москве закрывается V и последний Съезд народных депутатов СССР: строго в горбачевской логике будущего договора и переходного периода избранники принимают «Декларацию прав и свобод человека», практически калькирующую документ ООН, и закон «Об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период». Первоначально предлагалось вписать в закон пункт о нецелесообразности созыва съездов в переходный период, но депутаты его отклонили. Впрочем, союзный съезд больше не соберется — хотя попытка созвать его еще будет предпринята в декабре. Итоговую заметку о съезде в “Ъ” назовут «Союз развалился республик свободных».

Де-факто главным союзным органом власти становится Госсовет — 12 лидеров республик под председательством Горбачева.

Но как и сам Горбачев, Госсовет не только не правит, но в общем даже и не царствует: большинство его членов заняты устройством дел в своих республиках.

Верховного совета СССР в его прежнем виде также больше не будет — хотя 29 августа он еще утверждает назначение Вадима Бакатина председателем КГБ СССР. Правда, сам Бакатин, несмотря на полученное через месяц подкрепление в лице нового начальника 1-го Главного управления (разведка) Евгения Примакова, ощущает себя скорее главой ликвидационной комиссии, чем директором одной из мощнейших спецслужб мира.

По закону от 5 сентября, Верховный Совет СССР оставался высшим представительным органом Союза, состоящим из Совета Республик и Совета Союза. При этом должность председателя Верховного Совета и его Президиум упразднялись. В Совет Республик делегировались по 20 депутатов от каждой союзной республики, а сверх того — по одному депутату от каждой входящей в состав республики автономии. При этом каждая делегация имела один решающий голос.

В Совет Союза делегировались народные депутаты СССР от соответствующих республик по согласованию с высшими органами власти союзных республик. Две палаты получали, в частности, полномочия совместными решениями вносить изменения в Конституцию СССР, принимать в состав Союза ССР новые государства, заслушивать президента СССР по наиболее важным вопросам внутренней и внешней политики, утверждать союзный бюджет и отчет о его исполнении, объявлять войну и заключать мир.

Совет Республик принимал решения об организации и порядке деятельности других союзных органов, ратифицировал и денонсировал международные договоры Союза. Законы, принятые Советом Союза, вступали в силу после их одобрения Советом Республик. Статус и полномочия союзных народных депутатов сохраняются до новых выборов, провести которые предполагается уже после подписания союзного договора и принятия новой Конституции. Соберутся обе палаты только в 20-х числах октября: тогда и выяснится, что многие республики свои делегации или уже отозвали, или еще не направили.

Остающиеся союзные депутаты тем менее будут до конца верны долгу и даже выберут председателей палат — Совет Республик возглавит Ануарбек Алимжанов из Казахстана, а Совет Союза — юрист, член комитета прежнего Верховного Совета СССР по законодательству и правопорядку Константин Лубенченко. Именно этим двум политикам в декабре предстоит, говоря фигурально, погасить свет в опустевшем здании союзной государственности.

Что касается Госсовета, он вроде как напоминает формат прежних переговоров о новом Союзе: его заседания проходят в Ново-Огарево, и формально в его состав вписана даже часть лидеров, которые к моменту выступления ГКЧП приняли твердое решение не участвовать в перезапуске СССР. Например, в заседании 6 сентября участвуют не только «завсегдатаи» Ново-Огарево Михаил Горбачев, Борис Ельцин, Нурсултан Назарбаев, но и Левон Тер-Петросян.

В “Ъ” высказывается предположение, что новый формат — только псевдоним для политического триумвирата Горбачева, Ельцина и Назарбаева, который обсуждался еще до ГКЧП. Впрочем, состав собравшихся связан скорее с тактическим обсуждением обострения ситуации в Карабахе, где Россия и Казахстан готовятся взять на себя функции посредников.

С точки зрения работы над союзным договором обстоятельства сильно изменились: август просто сдул со стола союзный центр как сторону переговоров. Горбачев с партией, советами и силовиками — совершенно другая фигура, нежели один Горбачев. Теперь ему невероятно трудно вести переговоры о сохранении «жизнеспособной центральной власти» с несколькими уверенными в себе мужчинами, склонными толковать не о едином государстве, а лишь о конфедерации государств. Биограф Ельцина Тимоти Колтон цитирует предельно трезвый анализ горбачевского советника Георгия Шахназарова: «Республики просто ушли и не хотят возвращаться в прежнее состояние. Возможен в новых условиях лишь договор между ними при посреднической миссии Горбачева».

К сентябрю у СССР, строго говоря, уже нет территории: с 19 по 31 августа независимость от СССР подтвердили или провозгласили 8 из 15 теперь уже бывших союзных республик, причем среди них не только Эстония, Латвия и Литва, но и Украина с Белоруссией, еще недавно готовившиеся к подписанию нового союзного договора. Независимость Эстонии, Латвии и Литвы признают сразу несколько иностранных государств — некоторые из них, как США, юридически с 1940 года не признавали советской аннексии Балтии, поэтому теперь воспринимают ее суверенитет как восстановление статус-кво.

6 сентября суверенитет трех республик Балтии наконец признает СССР, а уже 17 сентября Эстония, Латвия и Литва станут членами ООН. 9 сентября постановление о государственной независимости принимает Верховный совет Таджикистана.

Все еще не заявили о выходе из СССР только три республики: Туркмения отложит это до октября, Казахстан — до декабря, Россия предпочтет остаться правопреемником Союза.

К сентябрю СССР уже несколько месяцев фактически не контролирует таможенные границы Балтии и Украины. У Союза большие проблемы с администрированием движения товаров через границы республик, которые еще год назад никому не пришло бы в голову считать чем-то большим, чем простая условность. Союз не может добиться от республик нормальных платежей в бюджет, возможности регулировать их денежную политику съеживаются, как шагреневая кожа.

Литва с августа наряду с рублем использует так называемый литовский талон — правда, его курс быстро сваливается с 2 руб. до 50 коп. 9 сентября перейти на специальные купоны с Нового года решает и кабмин Украины.

СССР быстро теряет главные признаки государства: территорию и способность поддерживать на этой территории действие своей нормативной системы, в том числе путем применения силы.

Попытка использовать силовые инструменты для введения ЧП 19 августа заканчивается тем, что Союз просто утрачивает силовой ресурс: части армии, КГБ и МВД дезорганизованы и деморализованы, солдаты и офицеры, возможно, готовы подчиняться, но не всегда знают кому.

«У нас будет жарко, как в Хорватии»

Исчезновение силового контура ведет к эскалации имеющихся территориальных конфликтов. 22 августа 1991 года на фоне новостей из Москвы молдавский спецназ, подчиняющийся властям республики в Кишиневе, арестует часть депутатов Верховного и местных советов Приднестровья. На следующий день в Молдавии запрещается Компартия. Это вызывает волну протеста в Приднестровье, многие жители которого настроены консервативно и просоветски.

25 августа в Тирасполе местный Верховный совет принимает Декларацию независимости Приднестровской Молдавской советской социалистической республики (ПМССР), в Приднестровье объявляется действующей Конституция СССР 1977 года и советское законодательство.

27 августа Молдавия объявляет о своей независимости от СССР, приднестровцы считаются теперь сепаратистами, поэтому председателя ПМССР Игоря Смирнова при первой возможности — она представилась в Киеве 29 августа — берут под арест. Одновременно арестован и лидер Гагаузии Степан Топал.

Как это часто бывает в таких случаях, события следуют одно за другим по принципу домино: в ответ на арест Смирнова в Тирасполе депутаты горсовета Светлана Мигуля и Галина Андреева начинают большой митинг, среди участников которого поначалу женщины. Митинг требует от кишиневской власти немедленно освободить приднестровских и гагаузских арестантов, а от властей Приднестровья — начать формирование национальной гвардии. Участники митинга блокируют железные дороги в Тирасполе и Бендерах — начинается так называемая рельсовая война.

2 сентября в Тирасполе собирается IV Съезд депутатов Приднестровья всех уровней, на которой утверждаются конституция и государственная символика ПМР, а также учреждается республиканская гвардия и принимается решение о переподчинении Верховному совету находящихся на территории Приднестровья частей МВД.

5 сентября президент Молдавии Мирча Снегур издает указ о выводе из страны советских войск, его исполнение зависит не от Кишинева, но молдавская полиция постепенно берет под контроль советско-румынскую границу. В Приднестровье опасаются, что это может означать фактическое слияние Молдавии с Румынией, а уж к бесконтрольному импорту оружия приведет точно.

«У нас будет жарко, как в Хорватии»,— предупреждает “Ъ” советник Смирнова Валерий Лицкай, намекая на гремящие на весь мир события, связанные с распадом Югославии.

В Молдавии «жара» в виде полномасштабных боевых действий еще впереди, но 25 сентября 1991 года кишиневские власти предпринимают первую попытку отбить у приднестровцев Дубоссары: в город по дамбе на Днестре проникает отряд полицейского спецназа, избиениям подвергаются несколько десятков местных жителей. Первый секретарь Каменского райкома Компартии Молдавии 48-летний Григорий Маракуца берет на себя командование приднестровской милицией, силой и переговорами (в них как посредник участвует Россия) Тирасполь добивается вывода полиции из Дубоссар.

«Вас приветствует свободный Арцах»

Эти слова знакомы каждому, кто бывал в Степанакерте, но действительность они отражали не всегда.

Азербайджан официально присоединился к семье братских советских республик, покидающих СССР, 30 августа. В этот день Верховный совет АзССР принял декларацию о восстановлении государственной независимости Азербайджанской Республики. Юридически это было воспроизведение балтийского пути: азербайджанские депутаты как бы возвращали к жизни Демократическую Республику Азербайджан, провозглашенную в конце мая 1918 года и просуществовавшую немногим менее двух лет.

В декларацию от 30 августа был прямым текстом вписан уже полностью сложившийся конфликт в Карабахе: депутаты заявили, что они стремятся «предотвратить угрозу суверенитету и территориальной целостности» своей страны. Нагорно-Карабахская автономная республика провозглашалась, естественно, частью Азербайджана.

В самом Карабахе придерживались диаметрально противоположной точки зрения.

В последние месяцы армяне на территории Азербайджана — главным образом в районах на периферии компактного карабахского анклава — сталкивались с прямым выселением.

В села под предлогом разоружения армянского ополчения входил азербайджанский ОМОН при поддержке советских войск и требовал от жителей немедленно покинуть территорию. Политики, правозащитники, армянские и азербайджанские общественники пытались остановить этот процесс, явно ведущий к полномасштабному столкновению, но в целом выступление ГКЧП в Москве пришлось чуть ли не на пик этой кампании. Однако 22 августа, когда события в Москве отгремели, азербайджанским политикам в Баку стало очевидно, что советской поддержки на их стороне больше нет.

Это же стало ясно и их оппонентам. 2 сентября в Степанакерте совместная сессия Нагорно-Карабахского областного и Шаумяновского районного советов народных депутатов провозгласила образование независимой республики Арцах. Депутаты ссылались на закон СССР «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», но скорее потому, что, принимая декларацию, полагалось на что-то ссылаться.

Немедленно вслед за этим армянские формирования приступили к возвращению сел, из которых под давлением советской армии и азербайджанского ОМОНа были вынуждены уйти армянские жители. Теперь уже бежать пришлось азербайджанцам. Их дома, а в ряде случаев и села горели. В ответ азербайджанцы тоже стали создавать отряды ополчения, например Агдамский батальон Алахверди Багирова, которому потом присвоят прозвище Старый Орел, и даже враги, армянские командиры, будут соболезновать его бойцам в день его гибели летом 1992-го.

8 сентября в Азербайджане проходят прямые президентские выборы, которые, по сути, подтверждают полномочия Аяза Муталибова — президентом его еще в мае 1990 года назначил Верховный совет АзССР.

На выборах 8 сентября у 53-летнего Муталибова нет конкурентов, в бюллетене только его фамилия, второй претендент социал-демократ Зардушт Ализаде снимает свою кандидатуру за неделю до голосования, и президент получает 98,5% голосов.

Партийность кандидата явно непринципиальна: формально Муталибов первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана и член Политбюро ЦК КПСС, он вроде бы даже поддержал ГКЧП — правда, сам он утверждал затем, что французский корреспондент, задавший ему этот вопрос в Тегеране, где Муталибов был с визитом, неверно понял его ответ, но в целом с учетом роли подчиненных Дмитрия Язова и Бориса Пуго в событиях на армяно-азербайджанских фронтах такая поддержка выглядела бы логичной. Но мира, каким он был до 22 августа, больше не существовало. После выборов президента в Баку собирается чрезвычайный съезд Компартии Азербайджана, на котором делегаты объявляют о самороспуске.

21 сентября — этот день приходится на субботу — в Армении проходит референдум о независимости. Вопрос, вынесенный на голосование, один: «Согласны ли вы, чтобы Республика Армения была независимым демократическим государством вне состава СССР?» При явке 95,05% «да» отвечают 99,51% избирателей — или 2 042 627 человек. Доля ответивших отрицательно сопоставима с числом участников мартовского референдума о сохранности СССР, которого Армения официально не проводила.

20 сентября в Баку стартуют переговоры при участии российско-казахстанской посреднической миссии, в том числе российского президента Ельцина. 22 сентября Ельцин, Назарбаев и Муталибов на несколько часов приезжают в Степанакерт, а уже 23 сентября представители Армении и Азербайджана в российском Железноводске обсуждают прекращение огня на линии соприкосновения сторон — пока до 1 января 1992 года.

Но перемирие так и остается благим намерением: уже 25 сентября начинается обстрел Степанакерта с азербайджанской стороны, который продлится фактически четыре месяца, вопреки всем миротворческим усилиям. В феврале 1992 произойдет массовое убийство азербайджанцев в Ходжалы — война будет только набирать обороты, пока не завершится соглашением о прекращении огня в мае 1994 года (этот мир тоже будет непрочным, но он худо-бедно продержится до осени 2020-го).

«Силы не было никакой»

Власти Чечено-Ингушетии, которая ранее провозгласила себя республикой в составе СССР, после выступления ГКЧП в растерянности: первый секретарь обкома КПСС и председатель Верховного совета республики образцовый карьерный коммунист Доку Завгаев поторопился поддержать ГКЧП, не ожидая, что провозглашенный членами комитета переворот так скоро и нелепо провалится. Сделал он это, по-видимому, на заседании обкома партии, поскольку российские парламентарии, позднее исследовавшие эту ситуацию, не нашли подтверждений поддержки ГКЧП на уровне Верховного совета. Но даже слух о признании ГКЧП мгновенно выбил у Завгаева почву из-под ног: получалось, что он изъявил лояльность силовикам союзного центра, которых теперь попросту не существовало на политической сцене — после этого ждать поддержки от Ельцина и российского правительства ему не приходилось, а буквально под окнами своего часа ждал Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН) во главе с Джохаром Дудаевым.

19 августа ОКЧН собрал митинг в центре Грозного, на котором сначала требовали немедленной отмены решений ГКЧП, а затем, когда в обкоме осторожно поддержали комитет, отказались расходиться и потребовали уже роспуска Верховного совета.

Москва была поглощена своими неотложными делами, чтобы видеть в грозненских событиях опасность возникновения очага вооруженного конфликта уже на территории собственно РСФСР.

Тем не менее в Грозный прилетели зампред правительства России Инга Гребешева и председатель комитета по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью российского Верховного совета Асламбек Аслаханов, которые предлагали руководству республиканского Верховного совета избрать председателем Саламбека Хаджиева — министра химической и нефтеперерабатывающей промышленности в последнем составе союзного правительства. Произвести эту замену, однако, не удалось: кризис явно нарастал. В Грозный засобирались российский госсекретарь Геннадий Бурбулис и министр печати и массовой информации Михаил Полторанин.

Сохранить руководство Чечено-Ингушетией в прежнем виде возможности не было: один из участников событий скажет в 2009 году автору этих строк: «Если мы опять поручим (Верховному совету.— “Ъ”) исполнять свои обязанности, люди не поддержат, демонстранты не покинут улицы… Диктовать мы не могли… Приходилось считаться с людьми, тем более что на улице было 30–40 тыс. человек. А милиция разбежалась. Это, конечно, была не демократия, а ситуация крайней рыхлости власти, точнее, ее отсутствия. Силы не было никакой».

У ОКЧН сила была, и 4 сентября его отряды захватили в Грозном телецентр. Джохар Дудаев вышел в республиканский телеэфир и зачитал обращение, в котором назвал действующих руководителей Чечено-Ингушетии преступниками и коррупционерами, а затем объявил о переходе власти в руки исполкома ОКЧН — до выборов новых органов власти.

Очень многие телезрители, вероятно, воспринимали происходящее как логичное продолжение событий в Москве: реформисты-демократы расправляются с прогнившим коммунистическим режимом, однако, по сути, это, разумеется, означало переворот. 6 сентября он был произведен, если так можно выразиться, физически: отряд сторонников ОКЧН вошел в зал заседаний Верховного совета Чечено-Ингушетии, заседание было прервано, депутатам велели разойтись, но они перешли в находившийся неподалеку Дом политпросвещения. В этот день погиб один человек — председатель горсовета Грозного, первый секретарь горкома КПСС Виталий Куценко: спустя несколько часов после падения из окна второго этажа здания Дома политпросвещения он умер в больнице, куда его доставили с черепно-мозговой травмой. Еще несколько депутатов подверглись избиению. Доку Завгаев заявил, что просит прощения у народа, и подал в отставку.

Существует версия, что Куценко выбросили в окно боевики и его смерть открыла целую кампанию гонений против русских и вообще любых нечеченцев, живущих в республике.

Но с давлением русские сталкивались и до трагической смерти первого секретаря грозненского горкома— в этом плане она мало что изменила, но Виталия Куценко с тех пор стали называть среди жертв чеченских националистов. Спорить с этим трудно даже с учетом другой версии, выдвинутой позже прокурором и министром культуры советской Чечено-Ингушетии Александром Пушкиным (прокурору, прежде чем покинуть пост, в октябре предстоит провести неделю в подвале) и Абдуллой Киндаровым. По их данным, Куценко не имел дела непосредственно с боевиками ОКЧН — те якобы не дошли до ряда, в котором сидел первый секретарь горкома, но он решил, что целесообразнее покинуть зал через окно, и неудачно прыгнул. Его отвезли в больницу и там якобы готовы были оперировать, но родня Куценко будто бы отказывалась доверять чеченскому хирургу и ждала русского врача, считая, по-видимому, травму не опасной для жизни. Когда операция все же началась, шансов у медиков было уже значительно меньше.

Смерть Куценко показала, как далеко все может зайти. Когда стало очевидно, что миссия Бурбулиса и Полторанина не приводит к урегулированию, Борис Ельцин решил задействовать главный резерв на этом направлении: в Грозный отправился врио председателя российского Верховного совета этнический чеченец Руслан Хасбулатов.

15 сентября он попытался собрать для переговоров Доку Завгаева и Джохара Дудаева, но Завгаева найти не смогли. Тогда у российской делегации возникла мысль предложить переизбрать Верховный совет и создать временное совещание на период до выборов. Для этого собрали часть депутатов Верховного совета ЧИАССР и нескольких представителей исполкома ОКЧН, приняли решение о роспуске действующего созыва ВС и о назначении выборов в новый парламент на 17 ноября. Готовить выборы должен был Временный высший совет: пост председателя доверили заместителю Дудаева по ОКЧН Хусейну Ахмадову, под его руководством остались три десятка депутатов.

Но как только федеральная делегация отбыла в Москву, ОКЧН заявил о назначении на 27 октября президентских выборов и даже создал Центральную избирательную комиссию Чеченской республики. Глядя на эти события, в Назрани съезд ингушских народных депутатов всех уровней провозгласил отдельную от Чечни республику Ингушетию. 1 октября Хусейн Ахмадов от имени Временного высшего совета подтвердил «развод» Чечни с Ингушетией. Официальным днем рождения Ингушетии станет 4 июня 1992 года — день, когда закон о ее образовании примет российский парламент, но пути двух частей бывшей советской автономии надолго разойдутся именно осенью 1991-го.

Флаги над Минском

Схожая ситуация с вынужденным уходом лидера, поддержавшего КПСС, сложилась в Белоруссии — но там, в отличие от Чечни, удалось избежать драмы. Председатель Верховного совета Белорусской ССР Николай Дементей ушел в отставку со своей должности 25 августа, его заместитель 56-летний Станислав Шушкевич стал временно исполняющим обязанности. Парламент республики голосует за придание статуса конституционного закона Декларации о государственном суверенитете и принимает постановление об обеспечении политической и экономической самостоятельности Белоруссии.

17 сентября депутаты выбирают нового председателя: на этот пост выдвинуты кандидатуры Станислава Шушкевича, премьер-министра Вячеслава Кебича, главы парламентской комиссии по науке и научно-техническому прогрессу Геннадия Карпенко и члена комиссии по экономической реформе, достижению экономической самостоятельности и суверенитета Владимира Заблоцкого.

В первом туре победителя выявить не удается, но определяются фавориты — Шушкевич и Кебич. Опросы общественного мнения в сентябре 1991 года показывали практически двукратный разрыв в популярности: врио председателя Верховного совета опережал премьера почти вдвое: с 40% против 20% поддержки. Но в парламенте разрыв меньше: за Шушкевича 157 голосов против 140 у Кебича, победитель при этом не может быть определен за недостатком кворума. 18 сентября все приходится начать сначала, но тут Вячеслав Кебич берет самоотвод. Формальную конкуренцию Шушкевичу берется составить председатель комиссии по экономической реформе Леонид Козик, и на этот раз Станислав Шушкевич успешно становится во главе государства.

Белоруссия немедленно принимает закон о переименовании из БССР в Республику Беларусь, извещая о переименовании ООН, и закон о государственном флаге. Белое знамя с широкой красной горизонтальной полосой в середине, эскиз которого, восходящий к геральдике времен Великого княжества Литовского, создал публицист и архитектор Клавдий Дуж-Душевский по заказу белорусских организаций Петрограда в феврале 1917 года, пробудет в статусе государственного флага до 1995 года.

После избрания Александра Лукашенко президентом страны будет инициирован референдум, на который вынесут четыре вопроса, означающих символическую ревизию наследия — не столько самого Станислава Шушкевича, в котором представителя номенклатуры, возможно, больше, чем в любом другом постсоветском лидере, сколько части его сторонников из социал-демократической «Громады», «Демократического клуба» и «Белорусского народного фронта». 83,3% избирателей поддержат придание русскому языку статуса равного с белорусским, 83,3% — политику интеграции с Россией, 77,7% — право президента распустить Верховный совет, если тот систематически и грубо нарушает конституцию. И, наконец, 75,1% выскажутся за смену флага: на флагштоки вернется чуть видоизмененный флаг союзной республики, без серпа и молота со звездой. Бело-красный флаг останется знаменем оппозиции и символом протестов против Александра Лукашенко, в том числе в год, когда он решит переизбраться президентом в пятый раз.

В сентябре 1991 года мало кто в Белоруссии мог представить себе такой поворот событий. Правительство Вячеслава Кебича раздумывало над способами достижения экономической самостоятельности (в виде конверсии и приватизации военных заводов, расширения товарообмена с Европой, а в перспективе 1992 года — создания собственной денежной системы), белорусские колхозники — над способами мелкооптовой доставки в Москву своей сметаны и колбасы.

«Люди ночевали под открытым небом, чтобы увидеть нас»

6 сентября был опубликован указ президента Бориса Ельцина о возвращении городу Ленинграду его исторического названия Санкт-Петербург. Переименование обсуждалось как минимум с 1989 года, но встречало разумные возражения части граждан, полагавших, что символические перемены не отразятся на снижающемся уровне жизни, а также противодействие советской номенклатуры во главе с Михаилом Горбачевым. Тот заявлял, что нет политических и нравственных оснований пересматривать решение 1924 года об увековечении имени Ленина.

В сентябре 1991 года указ не стал просто следствием моментального ослабления фигуры Горбачева после попытки переворота: поводом для переименования стал опрос, задуманный еще весной по инициативе депутатов Ленсовета. В июне опрос прошел, при явке 64% за переименование высказались 54% участников, против — 42%. Переименование с учетом явки поддержало меньшинство ленинградцев, но формальное демократическое основание для него было получено. В течение сентября последуют и другие переименования: не чужой президенту Ельцину Свердловск станет Екатеринбургом, а подмосковный Загорск — Сергиевым Посадом.

9 сентября 1991 года мэр Петербурга Анатолий Собчак совершает исторический телефонный звонок. Историческим он стал не из-за абонента или содержания разговора, а из-за того, что мэр впервые пользуется сотовой связью отечественного оператора.

Трубка Mobira MD59-NB2 компании Nokia весит около трех килограммов, но совершенно не тяготит воодушевленного пользователя. Цена аппарата на осень 1991 года — без малого $2 тыс., но эта цена включена в стоимость подключения — около $5 тыс. с учетом залога за услуги и аванса.

Минута входящего или исходящего вызова обходилась приблизительно в $1. Оператор «Дельта Телеком» был учрежден Петербургской телефонной компанией, связь в стандарте NMT-450 работает благодаря оборудованию, размещенному на радиовышке на улице Комиссара Смирнова, сооруженной в 1978 году. В 1992 году у «Дельты» появится первая базовая станция в Ленинградской области, к 1995 году абонентами оператора станут 10 тыс. человек. Бизнес будет успешно расти и развиваться, пока в 2015 году ЗАО «Дельта Телеком» не присоединится к компании «Теле2 Россия».

В конце месяца “Ъ” сообщает о другом удивительном новшестве: в Москве 26 сентября проходит презентация валютных кредитных карт Visa российского Кредобанка. Первый в СССР «пластик» предназначался в основном для юридических лиц, для получения карты необходимо было внести в банк аванс в размере $10 тыс. Банк брал 1% с каждой операции и 3% — при снятии наличных. Строго говоря, Visa дебютировала в СССР еще в конце 1990 года: Сбербанк тогда выпустил 144 карты, которые выдали членам ЦК КПСС, министрам и руководящим сотрудникам госбанков. Разница очевидна: карты Кредобанка были формально общедоуступны.

Совершенно очевидно, что в мире, где уже есть сотовая связь и пластиковые карточки, некоторые явления смотрятся анахронизмом. В пятницу, 27 сентября, в московской гостинице «Орленок» открывается XXII Чрезвычайный съезд комсомола. Съезд организации, в которой на тот момент состояли около 35 млн советских граждан, открывают первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Зюкин и второй секретарь ЦК ВЛКСМ Вячеслав Копьев. Подъезд отеля пикетируют активисты движения «Коммунистическая инициатива», которые держат в руках самодельные плакаты: «Зюкины дети, руки прочь от комсомола!» Делегаты деловито проходят мимо. На второй день работы они принимают решение о роспуске Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодежи вместе с Всесоюзной пионерской организацией.

В соответствии со стереотипным представлением о статусе комсомольских функционеров в новой России Владимир Зюкин (в 1990 году он выиграл выборы первого секретаря ЦК ВЛКСМ у будущего федерального и московского министра, президента школы управления «Сколково» Андрея Шаронова) скоро станет главой Фонда международного молодежного сотрудничества и руководителем брокерской компании.

В начале XXI века обладатель медалей «За трудовую доблесть» и «За строительство БАМа» будет располагать, в частности, коммерческой недвижимостью в центре Москвы. Вячеслав Копьев уже в момент роспуска комсомола — председатель совета директоров АО «Спутник». В 1990-е годы он сделает карьеру в АФК «Система», а в 2000-е будет президентом Федерации регби. С комсомолом высшие функционеры расставались, вероятно, с чуть меньшим сожалением, чем страна, но и у одних, и у другой сожаления эти если и были, то так и остались очень сдержанными.

Словно в ознаменование роспуска комсомола, 28 сентября 1991 года на поле аэродрома в Тушино грохочет международный фестиваль «Монстры рока».

В нем участвуют группы, которые советские подростки уже лет десять заслушивают до дыр на кассетах, расписывая названиями любимцев заборы, двери, парты и куртки: хедлайнеры — AC/DC и Metallica, на разогреве — Pantera и Black Crowеs, в середине из уважения к локальной культуре играет «Э.С.Т.». Для гостей концерт был последним в туре, в ходе которого они отыграли в Великобритании, Голландии, Италии, Польше и Венгрии. Приезду «Монстров» в Москву способствовали российский продюсер Борис Зосимов и работавший в России американец Тристан Дейл, к которому обратились промоутеры программы из Time Warner. К тому моменту Москва уже была знакома с большими рок-концертами — например, 45-минутный сет «Кино» в июне 1990 года на празднике «Московского комсомольца» в «Лужниках», ставший, увы, последним концертом группы, собрал несколько сот тысяч зрителей, заполнивших Большую спортивную арену –- не столько трибуны, сколько поле стадиона.

Но шоу в Тушино было по-настоящему грандиозным: число зрителей оценивается в диапазоне от 600 тыс. до 1,6 млн человек (оценка “Ъ” — 750 тыс.). По числу проданных билетов точно установить количество гостей нельзя: многие ждали начала фестиваля, собравшись на поле за долгие часы до его открытия. «Помню, как спустился на поле рано утром и все, что смог увидеть,— это костры: их было бесчисленное множество.

Люди ночевали под открытым небом для того, чтобы увидеть нас. Это было невероятное чувство»,— скажет спустя десять лет в одном из интервью Ангус Янг из AC/DC.

Концерт охраняли не менее 11 тыс. военных и 6 тыс. сотрудников милиции. Из-за потасовок зрителей между собой и с милицией пришлось госпитализировать около 50 человек, включая нескольких солдат и милиционеров. Ларс Ульрих повредил руку о барабан, а Кирк Хэммет выбросил в толпу гитару. По данным “Ъ”, среди подравшихся были музыкальные критики Дмитрий Шавырин и Артемий Троицкий. Гораздо большие жертвы и потери тогда казались допустимыми по сравнению с приобретением — пусть еще не до конца совершившимся, но многообещающим: за небывалым кризисом вырисовывался облик глобального мира, в котором больше нет комсомола и железного занавеса, никто не диктует, как жить и чем зарабатывать, да еще и Metallica может играть в Тушино.

Иван Сухов