Московский «Пионер» открывает фестиваль «Вампиры: Начало»

Кинотеатр «Пионер» 1 августа открывает фестиваль «Выбор "Пионера". Вампиры: Начало», посвященный самым знаменитым упырям мирового кинематографа. В программу входят четыре шедевра: «Носферату» (1922, Фридрих Вильгельм Мурнау), «Дракула» (1931, Тод Броунинг), «Вампир. Греза Алена Грея» (1932, Карл Теодор Дрейер) и почему-то «Вий» (1967, Константин Ершов, Георгий Кропачев). Михаил Трофименков задумался о роли вампиров в нашей жизни.

Дожили, что называется: исполнилось сто лет со дня восшествия на мировой экран первого великого киновампира — Макса Шрека в роли графа Орлока, он же Носферату в шедевре немецкого экспрессионизма. Правда, годом раньше в Вене состоялась премьера фильма венгра Кароя Лайтая «Смерть Дракулы», первой достоверно идентифицируемой вариации на тему графа Дракулы. Но в применении к бессмертным кровососам любая хронология условна. Вампиры, как влюбленные, не то что часов, а столетий не замечают.

Впрочем, почему же «как влюбленные». Вампирская тема традиционно пусть и справедливо, но чересчур назойливо интерпретируется как тема сексуальная. Что омерзительный Носферату, похожий в исполнении Шрека, по легенде являвшегося в жизни натуральным вампиром, на гибрид летучей мыши и крысы, что водевильно-претенциозный Бела Лугоши в шелковой пелерине из фильма «Эдгара По режиссуры» Броунинга запоминались тем, что вонзали зубки в лилейные шеи всяких Лорелей. Между тем кусали они и гораздо менее привлекательных мужчин, например зоофага Ренфилда, пациента психиатрической лечебницы, пожиравшего мух. Так что рифма «кровь-любовь», как бы напрашивающаяся при разговоре о вампирах, весьма неоднозначна. Вампир кусает не потому, что так выражает любовь, а потому, что не может не кусать.

Само слово «вампир» мелькало в названиях фильмов начиная с 1909 года, да вот только о большинстве из них, как свойственно лентам немой эпохи, мало что известно. В 1915-м во Франции великий Луи Фейад, отец экранного Фантомаса, снял сериал «Вампиры» с секс-бомбой Мюзидорой в главной роли. Но там никакой мистики не было: вампирами называли себя участники криминальной шайки. Что свидетельствует о популярности в массовой культуре фигуры вампира, введенного в культурный оборот доктором Джоном Уильямом Полидори, литературным сообщником Байрона и прочих супругов Шелли, в романе «Вампир» (1819). Закрепил сюжет ирландец Брэм Стокер романом «Дракула» (1897), а окончательно мифологизировали Мурнау и Броунинг.

Им вампирская тема обязана второй после сексуальной значительной интерпретацией. Дескать, выход упырей на большой экран обусловлен социально-политическими обстоятельствами. Великий и, мягко говоря, необъективный киновед Зигфрид Кракауэр трактовал появление на экранах Веймарской республики Носферату, равно как и зловещих докторов Калигари и Мабузе, как свидетельство подсознательной влюбленности немецкой нации в грядущего монстра-тирана, сиречь Гитлера. Фильм Броунинга увязывали с экономической катастрофой, накрывшей капиталистический мир в 1929-м: действительно, именно после нее расцвел голливудский жанр фильмов ужасов.

Но «после» вовсе не означает «потому что». Иначе придется признать, что эпидемия вампирских фильмов начиная с 1950-х годов означает, что мир непрерывно живет в преддверии глобальной, но никак не случающейся катастрофы. В 1953-м упырьскую тему открыл для себя турецкий кинематограф, в 1956-м — японский, в 1957-м — итальянский и английский, в 1960-м — французский, в 1963-м — филиппинский, в 1967-м — пакистанский, в 1968-м — аргентинский, в 1969-м — мексиканский. Далее — везде. Притом что в роковые сороковые тема скукожилась до голливудской категории «зет», а в начале холодной войны вообще скатилась в область вульгарной пародии с участием каких-нибудь Эббота и Костелло.

Но с тех пор примерно 700 фильмов о вампирах, снятых в мире, сложились в отдельный подвид производственного, что ли, жанра. Вампир теперь типа такая профессия, как дальнобойщик, моряк или летчик, о которых тоже снимают фильмы повсюду. У них тоже «по невесте» в каждом городе или порту. Да, они долго не решались расстаться со своими фирменными плащами и декадентскими замашками, заимствованными еще у лорда Рутвена — героя Полидори. Но в 1987-м случилась жанровая и экзистенциальная революция.

В 1987-м Кэтрин Бигелоу сняла фильм «Почти полная тьма». Вампиры предстали парнями в кожанках, кочующими в трейлерах и отличающимися от прочей «белой швали» только тем, что предпочитали кровь пиву. В «Вампирах» (1998, Джон Карпентер) за упырями погнались столь же зловонные и бесприютные коммандос экзорцистов. И понеслось. Вампирами оказались озабоченные судьбами человечества нью-йоркские студентки («Зависимость», Абель Феррара, 1995) и московские мясники («Дневной дозор», Тимур Бекмамбетов, 2006), детройтские меланхоличные музыканты («Выживут только любовники», Джим Джармуш, 2013) и провинциальные американские школьники («Сумерки», Кэтрин Хардвик, 2008).

Зритель же оказался в ситуации героя Дрейера, вообще-то строгого протестантского режиссера, веровавшего в чудеса и только однажды позволившего себе сюрреалистический аттракцион «Вампир». Тот герой видел себя во сне, лежащим в гробу, над которым склоняется вампир. Вампиры, вампиры, кругом одни вампиры, только демократизировавшиеся. Теперь их, скинувших опереточные наряды и стерших адский грим, не отличить от соседей по подъезду или одноклассников. И требуют они от зрителей прежде всего эмпатии, хотя по-прежнему жаждут только крови и власти.