Когда преступников запретили отправлять в войска

200 лет назад, 23 февраля 1823 года, император Александр I согласился с мнением командующих российскими армиями и утвердил указ, запрещавший широко распространенную прежде практику принудительной отправки преступников и бродяг в солдаты; однако новшество, как оказалось, не распространялось на одну категорию жителей России; а взгляды на целесообразность привлечения осужденных в армию менялись в зависимости от единственного обстоятельства.

«По рассмотрению достоинства»

Вооружать или не вооружать тех, кто преступил закон, и учить ли их военному делу настоящим образом, было непростым вопросом для вождей и правителей с древнейших времен. С одной стороны, желание получить превосходство над врагом в живой силе заставляло ответить на него положительно. С другой — не существовало никаких гарантий того, что получившие свободу и оружие преступники будут применять его именно так, как нужно властям, а не против них самих и жителей страны.

Легенды гласят, что перед таким выбором более трех тысяч лет назад, в 1027 году до н. э. (по другим данным, в 1046 году до н. э.) оказался китайский император государства Шан-Инь — Ди Синь. Против этого жестокого и развращенного правителя выступила коалиция уставших от его бесчинств владетельных князей. И, чтобы увеличить силу своих войск, император приказал пополнить их рабами и выпущенными из застенков преступниками.

Однако результат этого эксперимента оказался плачевным для Ди Синя. По одной версии, его обновленная армия отказалась воевать против превосходящих сил княжеской коалиции. По другой, более красочной, ударные отряды из бывших разбойников и рабов после начала сражения бросились на противника, но, добежав до вражеских рядов, развернулись и, по сути, возглавили атаку на сторонников императора. Ди Синь после полного разгрома его войск покончил с собой.

С острой нехваткой солдат столкнулся уже в начале своего правления и российский царь Петр Алексеевич.

Однако к набору в армию нарушителей порядка тогда отнеслись с крайней осторожностью.

К примеру, 19 декабря 1694 года было приказано найденных в Белгороде беглых крестьян и бродяг «написать в солдатскую службу». Но лишь в том случае, если они не являются закоренелыми преступниками — «собою они добры и человечны».

С той же осмотрительностью был составлен и утвержденный 8 февраля 1696 года наказ черниговскому воеводе, которому предписывалось не брать на государеву службу беглых и гулящих людей, а отправлять их в Москву для проверки. Немногим позднее был установлен порядок, согласно которому сочтенных пригодными для армии беглых крестьян и дворовых не только не отдавали их прежним владельцам, но и «брали к ним» жен и детей до 12 лет, оплачивая помещикам по 11 руб. за человека. С остальными, как подчеркивалось во многих царских указах и распоряжениях, следовало поступать единообразно — «отсылать в те места, откуда бежали».

Но время шло, и во многих боях и походах русская армия теряла бойцов. Немалый урон ее численности наносило и дезертирство. Поэтому с 1705 года начались рекрутские наборы, правила которых быстро и резко ужесточились. В указе Сената от 22 марта 1711 года об очередном наборе говорилось, что в 1705, 1706 и 1707 годах со всех российских городов брали по рекруту с 200 дворов.

В 1708 году в Московском уезде и уездах в 100 верстах вокруг Москвы брали уже по человеку с 10 дворов, в остальных уездах — с 20.

А царь продолжал постоянно требовать пополнений для армии и флота (в 1711 году, например, он повелел собрать 25 тыс. рекрутов), так что помимо наборов постоянно шел поиск дополнительных людских резервов. И в солдаты записывали всех, кто «не у дел находился».

Но у самодержца, судя по всему, все еще оставались сомнения относительно полезности и вреда от отправки в полки и во флот тех, кто не был склонен подчиняться законам. Однако потери в живой силе вынуждали его возвращать в строй дезертиров, с большей или меньшей суровостью наказав их за побег из армии. А затем пришел черед и массового набора в армию нарушителей закона.

11 мая 1719 года генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга генерал-адъютант А. М. Девиер объявил о нововведении, касавшемся беглых и заподозренных в преступлениях:

«Великий Государь приказал: сысканных и пойманных в Санкт-Петербурге беглых и гулящих и слонявшихся по улицам людей, которые в приводах по разным делам в Канцелярии Полицеймейстерских дел были и сущего свидетельства о себе не показали и отосланы были на каторгу по указу, 18 человек, взяв с каторжного двора, написать в солдаты или в матросы или к каким другим указным работам, по рассмотрению достоинства, кто куда надлежит».

По обычаям того времени частное указание для столицы стало общим правилом для всей страны. И, несмотря на то что за многими «не помнящими родства» помимо нарушения паспортного режима затем обнаруживалось немало серьезных преступлений, включая убийства и грабежи, повсеместно началась сдача подобного контингента в армию и флот.

Усилилась эта тенденция благодаря еще одному положению того же указа от 11 мая 1719 года.

«Не предстоит для крепостей надобности»

Царский указ предоставил особое право владельцам сданных в солдаты беглых и гулящих: если они доказывали свои права, то новый солдат засчитывался им в качестве сданного в следующий рекрутский набор. Вместо уже бежавшего и, по существу, потерянного крестьянина они получали возможность сохранить одного работящего. Но открывалась и новая перспектива: совершившего преступление или какой-либо проступок крепостного можно было сдать в армию — якобы за побег или попытку такового. Вместо него получался зачет при наборе, а позднее выдавалась рекрутская квитанция, которую можно было продать с немалой выгодой. Ведь годный в рекруты мужик, по некоторым оценкам, ценился втрое дороже «среднестатистического» крестьянина.

Сложившееся положение устраивало и власти, и землевладельцев. Так что положения об отправке беглых в армию закрепили в полицейских инструкциях и в последующие годы неоднократно подтверждали императорскими и сенатскими указами. Так, 16 июля 1729 года был утвержден указ Сената о приводе слоняющихся по улицам людей в полицию, их проверке и записи в солдаты и матросы всех, кто оказался беглым или гулящим.

Но кроме них сенаторы обратили внимание и на законно живущих в городах мелких правонарушителей, «от которых ничего иного ожидать можно, точию всяких непотребств».

И в результате решили:

«Таких, которые некрепостные чьи, и в подушном окладе ни за кем не записаны, и ни у каких дел не обретаются, и живут праздны: таковых, по исследовании об них дел, не держав ни малого времени, отсылать годных в службу в Военную Коллегию».

Требование отправлять всех взрослых и способных к службе бродяг и беглых в армию подтвердила 26 июля 1736 года императрица Анна Иоанновна.

Однако закоренелые преступники, которых в числе прочих гулящих отправляли в войска, продолжали нарушать законы и в армии, что вызывало недовольство генералов и офицеров всех уровней. Но и отказаться от дополнительных солдат командование почти постоянно воюющей армии тоже не могло. Поэтому 29 марта 1753 года императрица Елизавета Петровна, по сути, повелела провести грань между опасными и прочими криминальными элементами, записываемыми в солдаты. Отправка в армию тех, кому ввиду тяжести преступлений приговор о телесных наказаниях приводил в исполнение палач, возбранялась. Те же, кого за менее важные правонарушения секли в полиции, считались годными для военной службы.

Одновременно наблюдалось и еще одно примечательное изменение во взглядах на армейскую службу.

Чем больше нежелательных людей решали отправить в солдаты, тем сильнее укоренялось в сознании жителей страны, что отправка в армию на деле является наказанием.

Ведь всех, кто украл что-либо или причинил ущерб в размере до 20 руб. и был пригоден для службы, автоматически записывали в солдаты.

А император Павел I своим указом от 31 июля 1799 года сделал армию карой и для более серьезных преступников.

«За благо признали Мы постановить,— говорилось в указе,— чтоб отныне каторжная казнь назначалась единственно за смертоубийства и грабеж; преступников же, учинивших воровство от 20 рублей и выше, повелеваем наказывать плетьми и, не возвращая в их селения, годных отдавать в рекруты с зачетом, а негодных отсылать в Сибирь на поселение».

С началом Наполеоновских войн, когда нужда в рекрутах крайне обострилась, год от года стали расширяться права городских и сельских мирских обществ, а также помещиков по отправке нежелательных жителей в войска. Но если во время походов и боев криминальные наклонности части солдат сдерживались или находили себе применение вне расположения полков, то с переходом к относительно мирному времени эксцессы с участием сданных в армию преступников начали учащаться. Они дезертировали сами и подбивали других солдат к побегу, разворовывали полковые запасы и не забывали о домах обывателей.

Особых солдат было попытались занять делом, пристроив на крепостные работы, но это не слишком снизило их криминальную активность.

Попутно возникла еще одна проблема. Отправка в рядовые была куда более легким наказанием, чем каторга, для совершивших тяжкие преступления представителей дворянских и состоятельных семей. Поэтому императора Александра I осаждали их многочисленные родственники, умоляя отправить оступившегося не в Сибирь, а в солдаты.

23 февраля 1823 года самодержец подписал указ, в котором говорилось:

«Главнокомандующие, 1-ю Армиею Генерал от Инфантерии Граф Сакен, и 2-ю Генерал от Кавалерии Граф Витгенштейн, представляли Нам о неудобствах, происходящих от непомерного побега поступающих в полки из бродяг и преступников воинских нижних чинов. Желая отвратить сии неудобства, устройству войск Наших и порядку между ними существующему столь несовместные, и приняв в уважение, что не предстоит для крепостей надобности в работниках, кои доселе из преступников и бродяг в оные были обращаемы, Мы признали за благо… постановить следующие правила:

1) Отныне впредь (так в тексте.— "История") обращать в полки тех только, кои, не быв судимыми, представляются в рекруты в зачет будущих наборов, по приговорам мирских обществ или по желанию помещиков.

2) Преступников и бродяг, кои по приговорам Судебных мест в военную службу назначались, отныне впредь отсылать в порты, на фабрику Екатеринославскую, в горные и соляные заведения и работы в ведение Путей Сообщения, соответственно той надобности, какая в них ведомствам сим быть может…».

Могло показаться, что вопрос об отправке криминальных элементов в армию закрыт полностью и окончательно. Но так только казалось.

«Отдать в солдаты без наказания»

Очень скоро выяснилось, что введенный запрет на отправку преступников в армию не распространяется на последователей учения, считавшегося в Российской империи едва ли не самым вредоносным. Министерством внутренних дел было дано разъяснение, гласившее:

«Запрещение, содержащееся во 2 пункте указа 23 фев. 1823 г., обращать преступников на военную службу, не распространяется на скопцов».

И слово у властей не расходилось с делом. Ну а поскольку скопцы порицали православную церковь, что было преступлением, все подходящие по возрасту для армейской службы скопцы незамедлительно отправлялись в войска. Правда, чтобы не дать им возможности пропагандировать свое считавшееся изуверским учение, их предпочитали отсылать в малонаселенные местности за Уралом.

При этом действие самого запрета на рекрутирование преступников продлилось недолго. 8 октября 1827 года произошло знаменитое Наваринское морское сражение между русско-англо-французским и турецко-египетским флотами, в котором антитурецкая коалиция одержала победу. Но вместе с тем стало очевидным, что приближается очередная русско-турецкая война. И уже 21 октября 1827 года император Николай I, приехавший в Псков, дал распоряжение местным властям, о котором в рапорте псковского гражданского губернатора говорилось:

«Арестантов, по окончанию в самом скором времени принадлежащего их преступлению решения, виновных из них, которые не будут следовать в каторжную работу, но определены к наказанию или ссылке в Сибирь, отдать в солдаты без наказания».

Преступников, укравших более 500 руб., император распорядился телесно наказать, а затем также сдать в солдаты.

Естественно, если они годились в рекруты. 10 ноября 1827 года Николай I дал аналогичные указания Министерству юстиции относительно преступников во всей России.

В результате уже отправленных в Сибирь преступников остановили и вернули обратно. Не дошли до своих жилищ и те правонарушители, которых после телесных наказаний, согласно прежним нормам, должны были отпустить восвояси. Их всех тоже ожидала армейская жизнь или созданные в 1828 году исправительные рабочие роты.

22 апреля 1830 года новый порядок направления осужденных в войска с детальным рассмотрением всех возможных вариантов наказания утвердили указом Сената. И этот указ продолжал действовать еще многие годы. Причем список правонарушений, за которые полагалась солдатчина, постоянно рос. А в утвержденном Николаем I 15 августа 1845 года «Уложении о наказаниях» отдача в солдаты числилась одним из важных видов наказания. К примеру, в разделе о нижних чинах казенных горных заводов указывалось:

«В случае совершенной неисправимости, они, по усмотрению горного начальства, могут быть отдаваемы в солдаты».

Отношение генералитета к происходящему ничем не отличалось от бытовавшего в предшествующие эпохи. Во время войн армейское командование было радо любому пополнению, а в мирные периоды солдаты с уголовными наклонностями доставляли командирам неприятности и вызывали в основном только раздражение.

Не слишком удачным, мягко говоря, оказался и опыт создания воинских частей из заключенных, которые сформировали во время Русско-японской войны 1904–1905 годов на Сахалине, служившем местом каторги и ссылки.

«Освободив условно»

В дореволюционной «Работе военно-исторической комиссии по описанию Русско-Японской войны» эта начавшаяся в 1904 году история формирования и деятельности дружин из добровольцев или охотников, как их тогда называли, описывалась без прикрас:

«Дружины должны были пополняться охотниками из лиц свободного состояния, ссыльно-крестьянами и ссыльно-поселенцами. Кроме того, было разрешено формировать дружины из ссыльно-каторжных, разряда исправляющихся, по выбору начальства».

Вооружили добровольцев устаревшими винтовками Бердана.

«Всего,— говорилось в том же труде,— было сформировано дружин, в составе 200 чел. каждая, на Северном Сахалине — 8 и на Южном — 4».

Дружинникам с разрешения императора Николая II пообещали за службу особые льготы по сокращению срока заключения или ссылки. Но воинских частей из них не получилось:

«Сформированные дружины не соответствовали боевому назначению; много людей были стары, слабосильны и имели физические недостатки.

Люди из каторжан и ссыльных поступали в дружины не по убеждению, не по желанию сразиться с врагом, а потому, что льготы, данные за службу в дружинах, быстро сокращали обязательные сроки пребывания на острове, давали им казенный паек и некоторые преимущества.

Общим явлением было то, что к лету 1905 г. очень многие дружинники окончили в них свой срок пребывания, который был им нужен, и стали под предлогом слабости, болезни и других причин просить об увольнении их от непосильной службы, что по освидетельствовании их комиссиями исполнялось, весьма значительно сократив состав дружин к моменту высадки японцев, когда дружины имели в своих рядах по 100 чел.».

Не лучше обстояло дело и с командирами дружин:

«Первоначально дружины имели начальников в военном отношении неудовлетворительных, так как за недостатком офицеров принимались на службу тюремные чиновники и другие лица».

Кадровые офицеры прибыли на Сахалин с большим опозданием и ничего сделать уже не успели.

Так что эксперименты с боевыми частями из заключенных на время прекратились. А к вопросу о более или менее значительном использовании заключенных в армии вернулись только перед началом Первой мировой войны. В конце июля 1914 года Николай II разрешил освободить из военных тюрем подследственных и заключенных, за исключением обвинявшихся в самых тяжких преступлениях, и вернуть их в армию.

Командование, как обычно, во избежание эксцессов криминального типа возражало против направления в полки «гражданских» уголовников, причем даже тех, кто слезно просился на фронт.

Но после значительных потерь ситуация изменилась.

«В августе 1915 г.,— писал профессор А. Б. Асташов,— теперь уже Военное министерство и Главный штаб подняли этот вопрос перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генералом М. В. Алексеевым. Военное ведомство предлагало отправить в армию тех, кто пребывал под следствием или под судом, а также осужденных, находившихся уже в тюрьме и ссылке. Алексеев соглашался на такие меры, если будут хорошие отзывы тюремного начальства о лицах, желавших пойти на военную службу, и с условием распределения таких лиц по войсковым частям равномерно, "во избежание скопления в некоторых частях порочных людей"».

Но командующие на фронте опасались, что избыток «порочных людей», за которыми в боевых условиях не удастся установить должный контроль, приведет к разложению армии. Так что дискуссии по проблеме и различные согласования между ведомствами продолжались еще несколько месяцев. И только 2 февраля (в некоторых источниках указывается 3 февраля) 1916 года Совет министров принял решение «О привлечении на военную службу лиц, состоящих под судом или следствием, а также отбывающих наказание по суду», основной пункт которого гласил:

«В течение настоящей войны не считать препятствием к приему на действительную военную службу в качестве новобранцев, нижних чинов запаса армии и флота и ратников государственного ополчения, а также к командированию на действительную военную службу лиц войскового сословия,— состояние их под следствием и судом за преступные деяния, не влекущие за собою лишения всех прав состояния либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ, а равно отбывание сими лицами наказаний, не соединенных с указанными праволишениями».

Рост потерь привел к тому, что в конце 1916 года приступили к рассмотрению вопроса о привлечении в армию и тех, кто совершил тяжкие преступления и был лишен прав состояния.

Сколько могло продлиться обсуждение на этот раз, сказать затруднительно, но проблема решилась самым неожиданным образом. Вскоре после Февральской революции, 17 марта 1917 года, Временное правительство выпустило постановление, озаглавленное «Об облегчении участи лиц, совершивших уголовные преступления», в пункте 10 которого говорилось:

«Лиц, состоящих под следствием или судом, а также отбывающих по суду наказания за преступные деяния, совершенные до дня издания настоящего постановления, не подпавших под действие постановления 3 Февраля 1916 года и выразивших готовность послужить своей родине на поле брани в рядах защитников отечества, освободив условно от угрожающего, либо определенного им судом наказания, обратить немедленно в распоряжение военных властей с тем, что, по засвидетельствовании воинскими частями доброго поведения названных лиц, означенное наказание не назначается, а если таковое определено — подлежит окончательному сложению с восстановлением осужденного во всех утраченных им правах…»

Дорога в армию для совершивших тяжкие преступления была открыта. Правда, не все условно амнистированные добрались до воинских частей и тем более — до фронта.

А те, кто все-таки выполнил условия постановления, предпочли запасные батальоны гвардейских полков в Петрограде, где было относительно сытно и безопасно.

Утратившее прежнюю власть военное командование пыталось отправить этих уголовников в окопы, но они упорно сопротивлялись, а если все же доезжали до фронтовых тылов, то предпочитали дезертировать и заниматься грабежами и прочими видами самоснабжения. Те немногие, которые все же попадали в боевые части, начинали их разлагать. Командующий 14-м армейским корпусом 5-й армии Северного фронта генерал-лейтенант А. П. Будберг 7 октября 1917 года писал в дневнике:

«Только у меня еще держатся 18 и 70 дивизии, в которых, если и есть дезертиры, то только из недавно пришедших пополнений самого гнусного состава, и без того растерявших в пути от 50 до 90%».

На фоне общего падения дисциплины процветала антиправительственная агитация (см. «Проделавшими над русской армией свои дилетантские эксперименты»). Так что можно с полным основанием сказать, что отправившиеся в армию граждане, совершившие особо тяжкие преступления, а их, включая тыловые части, было около 100 тыс., внесли неоценимый личный вклад в свержение буржуазного строя и победу большевистской революции.

После начала Великой Отечественной войны на фоне потерь 1941 года нужда в пополнении армии заключенными возникла вновь, и задача была выполнена, пусть и не без огрехов, но в очень короткие сроки (см. «За полгода войны осуждено 90 322 военнослужащих»). При этом все уроки 1917 года были учтены, и никакого массового разложения войск прибывшим из мест столь и не столь отдаленных пополнением не происходило.

Накопленный опыт показывает, что в случае острой нехватки солдат обойтись без привлечения такого спецконтингента не удавалось. Вопрос лишь в умении им управлять.

Евгений Жирнов