"За полгода войны осуждено 90 322 военнослужащих"

70 лет назад, 8 февраля 1942 года, прокурор СССР Виктор Бочков подготовил доклад Сталину о преступности в Красной армии за первые месяцы войны с поразительными данными о числе приговоренных в том числе к расстрелу бойцов и командиров. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов разыскал в архиве и впервые представляет этот документ.

"Ни за что отдали свою жизнь здесь"

Цифры, которые приводились в докладе прокурора СССР Виктора Бочкова председателю Государственного комитета обороны (ГКО), не могли не впечатлять. В первую очередь поражало количество уголовных дел на красноармейцев и командиров:

"За период с 22 июня по 31 декабря 1941 г. резко увеличилось количество уголовных дел, возбужденных по всей Красной Армии и рассмотренных Военными трибуналами. За полгода войны военными прокуратурами Красной Армии было возбуждено 85.876 дел, причем только за период сентябрь--декабрь следственный аппарат военной прокуратуры закончил расследование до 50.000 дел".

Не менее удивительными выглядели и сроки расследования дел:

"Более половины дел,— сообщал Бочков,— расследовалось в срок до 1 дня, а в срок до 5 дней были расследованы 80,6% всех законченных следствием дел".

Но, естественно, наиболее впечатляющим моментом оказалось количество и суровость приговоров:

"Военными трибуналами осуждено 90.322 военнослужащих... Из общего числа осужденных Военными трибуналами приговорены к ВМН — расстрелу 31.327 чел. и 58.995 к лишению свободы".

Чтобы оценить эти цифры, достаточно сказать, что за четыре года Гражданской войны трибуналы приговорили к высшей мере социальной защиты, как тогда именовалась смертная казнь, 14 675 красноармейцев и красных командиров (см. статью "В июле 1920 года дезертировало 773 тысячи красноармейцев" в N7 от 22 февраля 2010 года). А за половину 1941 года — вдвое больше.

При этом в обоих случаях речь шла о количестве расстрелянных по приговорам, и в эти цифры не включали тех, кого казнили без суда и следствия, основываясь во время Гражданской войны на собственном революционном правосознании, а в 1941 году — на приказах и постановлениях ГКО. К примеру, в постановлении ГКО от 16 июля 1941 года говорилось:

"Государственный Комитет Обороны должен признать, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником. Воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты строжайшие меры против трусов, паникеров, дезертиров. Паникер, трус, дезертир хуже врага, ибо он не только подрывает наше дело, но и порочит честь Красной Армии. Поэтому расправа с паникерами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины является нашим священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии".

Правда, уничтожать паникеров и дезертиров начали еще до этого указания, в первые же дни войны. В дневнике красноармейца, впоследствии академика АН СССР Николая Иноземцева есть, к примеру, такая запись за 26 июня 1941 года:

"К вечеру прибыли в район Опаки — села, расположенного в 7 километрах от Борислава. Здесь выяснилось, что все приданные нам мобилизованные — 14 человек — где-то отстали вместе с частью лошадей, вьючными кухнями и продуктами. Аналогично было и в других подразделениях. Налицо факт явного дезертирства. Уже на следующий день так и стали к этому относиться... В этот же вечер многие из пойманных дезертиров были расстреляны. Те, кто сбежал, должны были пройти мимо расположения стрелковой роты, и большая часть сбежавших ни за что отдали свою жизнь здесь".

Затем, 16 августа 1941 года, приказом наркома обороны N270 командованию предписали расстреливать на месте струсивших командиров:

"Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава".

Сколько всего паникеров, дезертиров и прочих действительных и мнимых преступников расстреляли без суда и следствия, можно оценить только весьма и весьма приблизительно. Но можно предположить, что их было ничуть не меньше, чем осужденных в обычном порядке. Ведь уже к октябрю количество расстрелов ни в чем не повинных бойцов стало таким, что 4 октября 1941 года появился приказ наркома обороны N0391, предписывавший командирам не подменять воспитательную работу репрессиями и описывавший вопиющие случаи незаконных расстрелов подчиненных командирами:

"За последнее время наблюдаются частые случаи незаконных репрессий и грубейшего превышения власти со стороны отдельных командиров и комиссаров по отношению к своим подчиненным. Лейтенант 288 сп Комиссаров без всяких оснований выстрелом из нагана убил красноармейца Кубицу. Бывший начальник 21 УР полковник Сущенко застрелил мл. сержанта Першикова за то, что он из-за болезни руки медленно слезал с машины. Командир взвода мотострелковой роты 1026-го стрелкового полка лейтенант Микрюков застрелил своего помощника — младшего командира взвода Бабурина якобы за невыполнение приказания".

Сталин приказал немедленно прекратить самосуд и отдавать виновных в незаконных расстрелах под трибунал. Вот только убитых под горячую руку, по пьяни или походя бойцов было уже не вернуть.

"Организованные военкоматами комиссии в лагерях НКВД"

Быстро возмещать как боевые, так и подобные "расстрельные" потери с помощью призыва не удавалось. И потому 24 ноября 1941 года был подписан указ президиума Верховного совета СССР "Об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений". От предыдущего указа с таким же названием, появившегося 12 июля 1941 года, новое решение отличалось прежде всего своей направленностью. Если июльский указ имел основной целью освобождение из лагерей НКВД части неспособных работать, а потому лишних заключенных, то главная задача ноябрьского указа состояла в том, чтобы направить максимальное количество осужденных на фронт. Естественно, освобождению не подлежали заклятые враги советской власти. А из остальных заключенных, годных к службе, в кратчайшие сроки предстояло создать огромный людской резерв для Красной армии.

11 февраля 1942 года прокурор СССР доложил Сталину о выполнении и этой работы:

"В целях своевременного и правильного применения на местах Указа от 24/XI-41 г. были командированы ответственные работники Прокуратуры Союза ССР в 15 лагерей НКВД и 5 областей...

Из подлежащих освобождению (по предварительным данным) 350.000 чел. освобождено 279.068 чел., в том числе:

бывших военнослужащих — (летчики, танкисты, артиллеристы, парашютисты и др.) — 14.457,

женщин беременных и женщин с малолетними детьми дошкольного возраста — 24.761,

несовершеннолетних — 11.152,

инвалидов и стариков — 40.528,

осужденных за маловажные преступления — 106.267,

осужденных по Указу от 10.VIII-1940 г. (за мелкие кражи на производстве и хулиганство) — 61.119.

Из общего числа освобожденных передано в военкоматы лиц призывного возраста 82.014.

Передача призывного контингента в ряды Красной Армии проходит организованно. Лица, зачисляемые военкоматами в команды, предварительно проходят тщательно проверку через специально организованные военкоматами комиссии в лагерях НКВД.

Так, в Безымянском лагере (Куйбышевская область) из 9.500 чел., прошедших комиссию, было призвано 6.500, что составляет 68,4%.

Имели место многочисленные факты, когда бывшие заключенные, которых медицинская комиссия признавала негодными по состоянию здоровья для службы в Красной Армии, настоятельно добивались зачисления их в ряды действующей армии...

Управления лагерей НКВД обеспечивают организованную отправку освобождаемых, выдавая им необходимые денежные средства и продовольствие, с учетом замедленного движения в пути. Местные органы НКВД в соответствии с указаниями НКВД СССР на узловых ж. д. станциях установили дежурство, с тем чтобы не допускать скопления бывших заключенных, принимая меры к своевременному приобретению для них ж. д. билетов и организованной отправке. Кроме того, на важных жел. дор. узлах организованы питательные пункты".

Как писал Бочков, даже при выполнении этого важнейшего задания партии и правительства возникало немало проблем:

"Выполнение Указа в основном проходит удовлетворительно, за исключением отдельных лагерей. Особенно неблагополучно обстоит дело в Северо-Печорском и Воркутском лагерях. Из этих лагерей вследствие отсутствия необходимого транспорта освобожденные не вывозятся, а между тем из 17.000 чел., подлежащих освобождению, 16.000 — призывного возраста. Ожидающим отправки бывшим заключенным выдается всего 50 грамм хлеба, причем несколько дней тому назад имел место случай, когда в Севпечлаге группа заключенных вовсе не получали хлеба в течение трех дней".

По ходу работы в лагерях прокуроры нашли еще один резерв для пополнения армии:

"Практика применения Указа,— докладывал Бочков,— в отношении бывших военнослужащих выдвинула вопрос о возможности освобождения от наказания бывших работников НКВД, милиции и военизированной охраны, осужденных за малозначительные должностные и хозяйственные преступления, совершенные до начала войны. Со своей стороны полагал бы возможным распространить на эту категорию заключенных п. "а" ст. 2 Указа от 24/Х1-41 г. с тем, чтобы освобожденных призывного возраста направить через военкоматы в Красную Армию".

Но еще более важной мерой для восполнения потерь РККА прокурор СССР считал изменение законодательства и судебной практики.

"Делало невозможным розыск бежавших"

8 февраля 1942 года, докладывая Сталину о преступлениях в Красной армии за первые месяцы войны, Бочков в каждом разделе документа исподволь проводил мысль о том, что далеко не все осужденные заслуживали сурового наказания. К примеру, в части, посвященной изменникам Родины, он писал:

"Значительный рост количества осужденных за измену родине в ноябре и декабре объясняется тем, что в эти месяцы органы военной прокуратуры и трибунал стали широко практиковать заочное осуждение изменников, перешедших на сторону врага в прошлые месяцы. Кроме того, по мере освобождения от немецких захватчиков новых районов выявляются изменники, перешедшие к фашистам раньше, во время отступления наших частей, и скрывшиеся на территории, временно занятой неприятелем.

Совершение изменнических актов происходило в виде: а) одиночных и групповых переходов на сторону врага; б) возвращений из плена с целью проведения по заданиям фашистской разведки враждебной деятельности на территории СССР; в) подготовки к переходу на сторону врага.

Обстоятельства, приводившие к измене родине, были разнообразны: одни становились на путь измены в силу своих враждебных антисоветских убеждений, другие сплошь и рядом становились объектом обработки со стороны вражеской агентуры под влиянием и других мотивов: боязнь быть убитым на фронте, ложное представление о возможности победы фашизма, стремление пробраться к своей семье, оставшейся на территории, временно занятой противником, и т. д.

Совершенно неудовлетворительное изучение людей и слабость политико-воспитательной работы, неправильный подбор людей, назначаемых в разведку или в боевое охранение, откуда чаще всего и совершались переходы на сторону врага, ошибки в комплектовании частей и подразделений в ряде случаев облегчали или способствовали совершению измены.

Были случаи, когда командиры не имели самых элементарных сведений о людях, посылаемых в разведку. В результате после выявления факта измены не всегда удавалось даже установить фамилии изменников.

Имели место случаи, когда после назначения людей в боевое охранение начальники забывали о них. В результате в течение длительного периода времени люди оставались предоставленными сами себе, среди них появлялись и затем разрастались отрицательные настроения, приводившие иногда к изменническим актам.

Неправильность в комплектовании и направлении частей проявлялись в том, что из людей, призванных из одной местности, создавали целые подразделения, части и даже соединения, а затем направляли их на участок, находящийся в непосредственной близости от района, из которого они происходят, занятого противником. Узнав, что на пополнение 299 с. д. прибыли черниговцы, немцы использовали это в своей агитации, призывая черниговцев переходить к ним и обещая распустить их по домам. Это повлияло на известную часть бойцов, и в этой дивизии за 8 дней пропало без вести 4000 чел., большая часть из которых разошлась по домам, находящимся на территории, временно занимавшейся немцами.

Установлены многочисленные случаи, когда организаторы групповых переходов на сторону врага в течение длительного времени, иногда месяцами, обрабатывали в изменническом духе группу бойцов и все же их подрывная работа оставалась неразоблаченной.

Так, в 161 отд. местном стрелковом взводе (Кар. фронт) в августе красноармейцами Пономаревым, Таранушичем и др. в числе 7 чел. была создана террористическая изменническая группа, ставившая себе целью убийство командиров и переход на сторону врага. Эта группа систематически занималась антисоветской агитацией, вербовала новых участников, устраивала нелегальные сборища, на которых обсуждался план побега в Финляндию. В ночь на 13 сентября к.-р. группа приступила к осуществлению своих злодейских замыслов. Участники группы убили одного мл. командира, и 3 кр-цев пытались перерезать телефонные провода. Убить остальных командиров и перейти на сторону врага изменникам не удалось по не зависящим от них причинам".

То же ощущение непропорциональности деяния наказанию складывалось и из описанных Бочковым случаев дезертирства:

"Значительный рост количества осужденных за дезертирство в ноябре и декабре не отражает фактического состояния преступности за эти месяцы. На самом деле дезертирство идет на убыль. В декабре во многих частях и даже соединениях не было ни одного случая побега из части. Рост количества осужденных объясняется усилением борьбы с этим видом преступления и задержанием в ноябре и декабре значительного количества военнослужащих, дезертировавших еще в первые месяцы войны. Массовые случаи дезертирства имели место главным образом из маршевых частей во время их передвижения на фронт. Значительное количество военнослужащих разбежались во время воздушных бомбардировок эшелонов. Вместе с тем немало побегов было совершено как из действующих, так и запасных частей. Обстоятельствами, способствовавшими массовым побегам, были:

1. Плохой учет людей. В ряде подразделений не было даже списков личного состава, командиры не знали многих бойцов по фамилиям, что делало невозможным розыск бежавших.

2. Слабое наблюдение за подчиненными со стороны командиров, особенно младшего начальствующего состава. Это приводило, в частности, к отставаниям от эшелонов и походных колонн.

3. Недочеты в воспитательной работе, в частности слабая популяризация приговоров Военных Трибуналов по делам о дезертирах.

Необходимо отметить, что в результате скопления дезертиров в населенных пунктах, на станциях железных дорог и в лесах в ряде мест (Южный, Юго-Западный, Кавказский фронт, СКВО) имело место создание целых бандитских шаек, состоящих из вооруженных дезертиров. Так, в Грачевском районе Воронежской области банда дезертиров совершила 5 вооруженных грабежей и при задержании 3 часа отстреливалась; в Боровском лесу (Юго-Западный фронт) бандиты успели разрушить партизанские убежища и др.

Установлены факты, когда фашистская разведка, вербуя агентов из числа военнопленных, перебрасывала их на нашу сторону с заданием агитировать среди бойцов за дезертирство из армии. По линии прокуратуры приняты меры к усилению борьбы с дезертирством и активизации розыска дезертиров".

Бочков не оправдывал, но находил некоторые смягчающие обстоятельства и для рядовых бойцов, бежавших с поля боя:

"Побеги с поля боя совершаются в подавляющем количестве случаев из трусости и желания спасти собственную шкуру. Чаще всего побеги с поля боя имели место в частях только что прибывших на фронт и еще не обстрелянных. Отрицательно сказывалось укомплектование на фронте целых подразделений из только что прибывшего пополнения. В первые месяцы войны наблюдались случаи массовых побегов с поля боя вследствие проявления паники и трусости со стороны некоторых командиров. Отдельные случаи такого порядка имеют место и в настоящее время".

А многочисленные случаи членовредительства бойцов, пытающихся таким образом попасть в тыл, в докладе Бочкова совершенно ненавязчиво стояли рядом с описанием непрекращающегося самоуправства командиров:

"В декабре наблюдается большой рост осужденных за членовредительство. Это объясняется усилением борьбы и более умелым разоблачением членовредителей, но несомненно и то, что количество членовредителей возросло. Проведенные мероприятия по борьбе с дезертирством создали в массе мнение, что дезертирство безнаказанно не пройдет, поэтому малоустойчивые элементы стараются уклониться от участия в боях под видом ранения в бою. Членовредители прибегают в основном к самострелу. При этом характерно, что все возрастающее количество членовредителей прибегают к ухищренным способам самострела без признаков близкого выстрела, что, естественно, затрудняет их разоблачение. В частности, отмечены случаи членовредительства по взаимному сговору.

В некоторых военных округах установлены многие факты, когда членовредители занимались курением чая и хмеля, впрыскиванием керосина под кожу и т. п. Существенным пробелом в борьбе с членовредительством является недостаточная подготовка врачебного состава санитарных учреждений, действующих на передовых позициях, к распознаванию более сложных форм членовредительства, вследствие чего получается запоздалое разоблачение членовредителей лишь в тыловых санитарных учреждениях, а зачастую членовредители и вовсе не разоблачаются...

Среди прочих преступлений (неисполнение приказаний и боевых приказов, нарушение правил караульной службы, аварии) следует особенно отметить имевшие место и после издания приказа НКО N0391 факты самочинных и ничем не вызываемых расправ над подчиненными под видом борьбы с трусами, паникерами и изменниками.

Несмотря на требование приказа Наркома Обороны (о недопустимости подмены воспитательной работы репрессиями) и осуждение значительного количества лиц начсостава за самочинные расправы, количество преступлений этого рода довольно большое. Только за декабрь 1941 г., по далеко не полным данным, органами военной прокуратуры зафиксировано 28 случаев самочинных и ничем не вызывавшихся расстрелов подчиненных со стороны командиров. Часть этих преступлений совершено на почве пьянства. Так, 15 декабря командир взвода 981 с. п. ст. лейтенант Киржа, находясь в состоянии опьянения, без каких-либо причин расстрелял встретившегося с ним кр-ца Скарга; 23 декабря ст. лейтенант Скавош по приказанию командира роты 183 бс (Волховский фронт) расстрелял кр-ца Иванова, заподозренного в краже одной буханки хлеба, и т. д.".

"Влечет только одно наказание — расстрел"

По существу, прокурор СССР пытался доказать Сталину, что излишняя суровость советских законов приводит к неоправданной потере людей, которых судят, осуждают, отправляют в лагеря, а затем прикладывают немало сил и средств для того, чтобы из лагерей снова отправить на фронт. Причем по существующему порядку трибунал мог приговорить дезертира только к одному виду наказания — расстрелу. А отменить приговор были в силах или Верховный суд СССР, или созданная в 1920-х годах при Политбюро Комиссия по судебным делам (см. статью "Не выносить приговоров о высшей мере без предварительной санкции ЦК" в N42 от 25 октября 2010 года).

Бочков описал в докладе процедуру, позволяющую избежать затрат времени и сохранить обвиняемых для фронта и Победы:

"В отношении 37.478 осужденных применена отсрочка исполнения приговора до окончания военных действий. Кроме того, из числа осужденных к расстрелу Военной Коллегией Верховного Суда СССР и Комиссией по судебным делам приговоры к высшей мере наказания заменены лишением свободы в отношении 7057 чел., из них к 4502 применена отсрочка исполнения приговора до окончания военных действий. Таким образом, общее количество осужденных военнослужащих, возвращенных в армию с отсроченными приговорами, составляет 41.980 чел. Наблюдение за осужденными в частях показало, что практика отсрочки исполнения приговоров в целом себя оправдывает. Значительное количество лиц, направленных после осуждения на фронт, отлично вели себя в боевой обстановке, многие из них отличились в боях против фашистских оккупантов, а некоторые даже были удостоены правительственных наград. Следует, однако, отметить, что командование и политорганы не вели учета осужденных с направлением на фронт, не осуществляли должного наблюдения за ними и не принимали своевременно мер к освобождению от наказания тех, кто честно несет службу. По представлению Военной Прокуратуры начальником Главного Политуправления Красной Армии соответствующие указания политорганам даны".

Два месяца спустя прокурора СССР поддержали коллеги — нарком юстиции Николай Рычков и председатель Верховного суда СССР Иван Голяков, которые писали Сталину:

"Согласно ст. 193-7, п. "г" Уголовного Кодекса РСФСР и соответствующим статьям уголовных кодексов других Союзных республик, дезертирство в военное время влечет только одно наказание — расстрел. Опыт судебной работы показывает, однако, что в ряде случаев при наличии смягчающих обстоятельств применение расстрела не является целесообразным и что более правильной является отправка осужденного в действующую армию и предоставление ему возможности искупить свою вину в боях с врагом.

Такой точки зрения в ряде случаев придерживаются военные советы фронтов, которые, по докладам председателей военных трибуналов, о тех или иных осуждениях высказываются за направление их на фронт. При рассмотрении таких дел в высших судебных органах в порядке надзора они также по большому количеству дел применяют ст. 51 Уголовного Кодекса РСФСР и соответствующие статьи уголовных кодексов других союзных республик, дающие право суду назначать в отдельных случаях, по исключительным обстоятельствам дела, наказание ниже низшего предела, указанного в законе, заменяют расстрел лишением свободы с отсрочкой исполнения приговора и направлением осужденного в действующую армию (примечание 2 к ст. 28 Уголовного Кодекса РСФСР и соответствующие статьи уголовных кодексов других союзных республик). Наконец, при рассмотрении этой категории дел в Судебной Комиссии последняя в значительном числе случаев не соглашается с применением расстрела и выносит решение о замене расстрела и направлении осужденного на фронт. Ввиду изложенного мы считали бы целесообразным дать от имени Пленума Верховного Суда Союза ССР указание судам о том, что при наличии смягчающих обстоятельств они вправе сами в порядке ст. 51 Уголовного Кодекса назначать по делам о дезертирстве не расстрел, а длительный срок тюремного заключения с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий и направлением осужденного в действующую армию.

Такое мероприятие может сыграть положительную роль в отношении осужденных, так как в силу упоминавшегося выше примечания 2 к ст. 28 Уголовного Кодекса, если осужденный проявит себя стойким защитником СССР, может быть поставлен вопрос о смягчении наказания или о полном освобождении от наказания. Так как осужденных по такого рода делам имеется значительное количество, то в результате в тюрьмах (особенно в районах прифронтовой полосы) скопляется большое число осужденных, которые ждут разрешения своих дел в высших инстанциях. На это часто уходит довольно много времени, так как и в тех случаях, когда военные советы высказываются за замену расстрела, дело направляется для окончательного решения в высшую судебную инстанцию, которая только одна вправе отменить или изменить приговор суда. Предоставление такой возможности, основанной на законе, непосредственно судам, выносящим приговоры, ускорит направление осужденных в действующую армию, не дожидаясь решений вышестоящих судебных и иных инстанций".

Предложение поддержал заместитель председателя ГКО Вячеслав Молотов, а вслед за тем на докладе Рычкова и Голякова появилась пометка "Решено ГКО". Казалось бы, после принятия такого решения эра расстрелов и непропорционально суровых наказаний для бойцов и командиров РККА должна была завершиться. Но то, что сочли приемлемым после победы под Москвой, показалось непригодным в дни летних поражений 1942 года. И в знаменитом приказе наркома обороны N227 от 28 июля 1942 года вновь говорилось: "Паникеры и трусы должны истребляться на месте".

Собственно, ничего странного в этом не было. Как обычно, целесообразность ставилась гораздо выше законности.