Писатели и издатели о том, надо ли переписывать классические книги под современные тенденции

Издательство Puffin Books обвинили в цензуре книг британского детского писателя Роальда Даля. Читатели заметили сотни изменений в текстах, часто полностью меняющих исходный смысл. Так, стали пропадать эмоционально окрашенные слова, выражения, описания и появились новые строки с объяснениями написанного. «Ъ» спросил писателей и издателей, надо ли переписывать книги под современные стандарты и к чему подобная практика может привести.

Сергей Лукьяненко, писатель-фантаст:

— Это неуважение к автору и уникальности каждой книги, нарушение разума и логики. Даже когда такое делает сам автор. А после его смерти и против его воли — полный абсурд. Даже большевики в первые годы СССР приняли решение не подвергать классиков литературы идеологической правке и сокращениям после того, как Максиму Горькому удалось отстоять фантаста Герберта Уэллса.

Для детей можно сделать адаптированные версии «Гулливера» или «Робинзона Крузо», убрав взрослые темы. Но обязательно указав на это и не запрещая полную версию книг. А на Западе происходит худшее подражание «правильной линии партии». Была дискриминация «черных», а теперь начинается «белых». Противники такого подхода в любой сфере подвергаются остракизму.

В СССР было время, когда в библиотеки рассылали перепечатку страницы энциклопедии для замены страницы про Берию на Бермудский треугольник. А в цифровом виде это совсем просто: изменения в электронные книги Kindle вносили даже в скачанный вариант на устройстве пользователя. С бумажными так невозможно. Но их могут сжечь, о чем предупреждал Рей Брэдбери.

Александра Шипетина, директор редакции №1 издательства «Эксмо»:

— Когда-то произведения братьев Гримм переписывали из-за большой жестокости. Если автор жив, только он может принять решение переработать, дополнить или изменить произведение в зависимости от того, каким стало общество, какие в нем появились требования. Это только его право. Если нет public domain, то есть еще не прошло 70 лет со дня смерти автора, то без согласия наследников такое сделать невозможно. Были случаи, когда автор заявлял, что он вообще не хочет, чтобы какое-то его произведение публиковалось, потому что оно перестало соответствовать времени, то есть он не хотел ни переписывать, ни публиковать его. Здесь же, видимо, наследники приняли решение позволить это сделать. Никто просто так ничего бы переписывать не стал — думаю, что это запрос времени и общества.

У нас были случаи, когда нам, представляя произведения российских авторов для Америки, приходилось их перерабатывать, подстраиваясь под читателей этой страны. Например, вводить героев другой расы. Чтобы были понятны главная идея и проблематика произведения, нам приходилось адаптировать текст для читателей, потому что не всякий текст им понятен. В каких-то случаях переписывание текста оправданно, это делается для того, чтобы произведение читалось современными читателями, чтобы текст был воспринят. А в каких-то случаях это дань политическим и социальным трендам. На Западе сейчас такие тренды, что без этого уже нельзя.

Денис Драгунский, писатель:

— Переписывать под современные стандарты можно только в одном случае — когда это делает живой автор. Например, Александр Фадеев, после того как ему указали переписать «Молодую гвардию» и ввести туда руководящую роль партии, вписал туда руководящий подпольный обком и т. д. Вот в такой ситуации — пожалуйста. А если это делается помимо воли автора, то это полное безобразие. Давайте пририсуем усы Джоконде.

Эта тенденция подстраиваться под современность в какой-то момент напорется на какую-то стену и исчерпает себя, станет смешным и непродуктивным. Чаще всего в основе лежит что-то хорошее — надо быть толерантными, терпимыми, нельзя оскорблять и ругать, но все это нельзя доводить до абсурда. Как пояснять, например, такой текст: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»? Ай да Пушкин, ай да сын домашнего животного, что ли?

Елена Колядина, писательница, лауреат премии «Русский Букер» 2010 года:

— Переписывать и дополнять книгу — полный абсурд. Как можно переписать творчество? Если писатель умер, как залезть к нему в голову и понять, почему именно так он написал? Я бы не хотела, чтобы мои книги переписывали. Не нравится — не издавайте.

Редактура книг была всегда, например, сказок, которые были очень страшными для детей и в которых было много жестокости. Такие тексты сглаживали. Такое делали и с картинами — что-то закрашивали, а на статуях крепили листочки.

Думаю, что книгу нужно либо не издавать, либо издавать в том виде, какой ее видел автор, но помечать, например, значком 18+ или что-то в этом духе. Издавали когда-то отдельные книги с пояснением «для научной работы», например потаенные пословицы Даля или пушкинского «Царя Никиту». Их в библиотеках выдавали только научным работникам.

Дмитрий Пучков (Goblin), блогер, писатель, переводчик:

— Какие бы благие цели ни ставил перед собой издатель, это однозначно разновидность цензуры, для меня совершенно непонятной. Много ранее американцы правили «Приключения Гекельберри Финна», в которой негров даже таким словом не называли, а строго — «черномазый». Наверное, сейчас для детей это не очень хорошо. Но если мы, взрослые люди, платим деньги за прочтение уникальных авторских текстов, то непонятно, для чего кто-то решает текст подправлять, лакировать в угоду непонятно чьим интересам. Давайте уж я разберусь, что можно, а что нельзя.

А как же тогда свобода творчества? И что, в книгах о тюрьме не будут ругаться и в ответ на удар в лицо говорить: «Нет, Джо, ты не прав»? А художнику придется исправлять цвет своей картины, например красный, опять по причине того, что он может кому-то не понравиться? Боролись, боролись с советским режимом — и теперь все его нехорошие черты западные страны перетягивают себе.

Елена Измайлова, главный редактор издательства Clever:

— Со сменой поколений меняется восприятие текстов. Разные варианты их написания, разная редактура, разные переводы — этому явлению не меньше лет, чем самой письменности. Вряд ли кто-то, кроме ученых-филологов, читает сейчас Пушкина или Лермонтова точно так, как они писали. И уж тем более не новость — комментарии к текстам, когда объясняются непонятные слова и реалии. Тексты меняются и адаптируются под читателя — это естественный процесс.

Юрий Поляков, писатель:

— Это глупость, и нам так делать не надо. Как с точки зрения толерантности вы будете переписывать «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна» или «Хижину дяди Тома»? Или замахнемся сразу на «Отелло»? Каждая книга написана в определенную эпоху, а подготовленный читатель хочет понять взаимоотношения, образ жизни и мысли тех людей. Ремейки тоже возможны, а сегодня и модны, но это другой жанр.

Впрочем, не приходится рассчитывать на здравый смысл там, где уже переписывают Библию и Христа распял какой-то неведомый народ. Пусть попробуют переписать, как и что хотят, но чем быстрее они дойдут до логического тупика, тем лучше для нас.

Ольга Бородина, генеральный директор издательского центра «Владос»:

— А зачем исправлять классиков? Они потому и представляют особую ценность, что впервые написаны и изданы несколько десятков или сотен лет назад. Мы более тридцати лет издаем учебную литературу, в которую можем вносить коррективы, но только с учетом новых достижений науки и методологии, новых методик и подходов в образовании, критических замечаний педагогов. Однако никогда не опускаемся на уровень издателя из анекдота, который предлагал Бернарду Шоу опубликовать его собрание сочинений в виде комиксов с краткими цитатами. Дескать, в Америке так принято и продажи растут. Шоу улыбался и молчал. Пауза затянулась, и издатель воскликнул: «Ставлю доллар, чтобы узнать, о чем вы сейчас думаете, мистер Шоу!» «Это не стоит таких денег»,— ответил драматург. «Тем не менее я все-таки настаиваю!» «Я думаю о вас»,— ответил Шоу. На мой взгляд, комиксы — замечательный жанр, но право выбора жанра своего произведения давайте сохраним за автором.

Группа «Прямая речь»