Иван Чемакин: бриколаж как принцип

Петербургский художник Иван Чемакин (род. 1986), поселившись в деревне Антропшино между Павловском и Гатчиной, основал передвижную исследовательскую станцию «Антроп-1», чтобы изучать и преобразовывать мусорные слои антропоцена в рисунки, картины, скульптуры, объекты и инсталляции.

Текст: Анна Толстова

Поначалу их можно принять за головы идолов — то ли настоящих, то ли ловко стилизованных под скульптуру острова Пасхи, но не каменную, а деревянную, намеренно грубо вырубленную топором. Лишь как следует приглядевшись к этим неотесанным субъектам, начинаешь узнавать в их чертах и очертаниях умные морды кофеварок, электрочайников, микроволновок и других полезных «Бытовых приборов» (2023), идолов каждой образцовой кухни. Возможно, все в дело в genuis loci, в тени Раскольникова и прочих фантасмагориях умышленного города, но рука петербургского художника так и тянется к топору. Выдающихся работников ножа и топора можно встретить во всех поколениях независимого искусства Петербурга, начиная с матриарха «Деревни художников» Гели Писаревой и заканчивая мастером «топорописи» из группы «Север-7» Нестором Энгельке.

Но не стоит думать, будто бы автор «Бытовых приборов» Иван Чемакин только и умеет, что топором махать. Он мастер на все руки — рука его узнается и в тяготеющем к орнаменту контуре рисунка, и в нежной, растекающейся акварелью живописи маслом. Он даже немножко шьет — картины-коллажи из мусорного текстиля, одежду для деревянной скульптуры, фигур в человеческий рост, которые кажутся марионетками-переростками, сбежавшими из театра. И кстати, в отличие от вышеупомянутых Писаревой и Энгельке, Чемакин — не коренной петербуржец: родился в Тюмени, в семье художников, работавших в Тюменском театре кукол, рос за кулисами кукольного театра, рисовал с детства, так что дорога в Тюменское училище искусств, которое окончили родители, была ему на роду написана. Однако, приехав после училища в Петербург и продолжив учиться — на художника-аниматора в петербургском Университете кино и телевидения,— он, как и многие некоренные, сделался петербуржцем в квадрате. Маргинальность как художественная и жизненная стратегия, мусорная эстетика, неистребимый экспрессионизм и абсурдистский юмор — все, что приписывают петербургской школе, вдвойне верно для Чемакина.

Проучившись два года в Университете кино и телевидения, Чемакин действительно попал в кино — помощником декорационного цеха. И вскоре понял, что на съемочной площадке учиться куда интереснее, чем на лекциях (позже он вернется в университет, но в другой — станет вольнослушателем Европейского университета в Петербурге). Правда, и кино, куда он с ходу попал, было особенное — «Дау» Ильи Хржановского (признан иноагентом), но такая удача выпадает нечасто. Потом было множество менее увлекательных и менее творческих работ: прорисовщика на анимационных картинах, ассистента художника на сериалах, реставратора фасадов (под чемакинским бригадирством было, например, отреставрировано Музыкальное училище имени Мусоргского на Моховой), выставочного фотографа. Снимки с выставок требовались к материалам приятельницы, делавшей серию интервью с членами объединения «PARAZIT» и идейно близкими им художниками,— так Чемакин перезнакомился со всем новым, постсоветским андерграундом Петербурга. Начал выставляться с «паразитами»: в интервью негласный лидер ««PARAZITа» Семен Мотолянец сказал, что любой человек с улицы может принести работу и присоединиться к «паразитирующим» на стенах темного коридорчика в галерее «Борей», если окажется с ними на одной волне,— фотограф, снимавший портрет героя для интервью, решил проверить, так ли это, и убедился, что герой не врал. Так же, после интервью, Чемакин подружился и с членом группировки «ПРОТЕЗ» Григорием Ющенко, стал участвовать в бурной концертно-перформативно-выставочной жизни «Роскомплекта» — кажется, инсталляция «Вечеринка в овраге» (2019) ретроспективно дает некоторое представление о сумасшедшей атмосфере этого «антиклуба». Кроме того, он сблизился с группой «Север-7», вошел в придуманную «северянами» фантомную группу «Цветы Джонджоли» и выставлялся в «северянском» Kunsthalle nummer sieben. На персональной выставке «Доб-2, или Добыча обезьян», прошедшей в «Кунстхалле» в 2019 году, Чемакин по совету негласного лидера «Севера-7» Александра Цикаришвили впервые собрал свои работы, живопись, скульптуру, ассамбляжи и объекты, в инсталляцию-конструктор, которую можно бесконечно перестраивать так и эдак.

Одной из ее частей была «Сушилка для бананов» (2019): воздушное абсурдистское сооружение из реек, что-то среднее между садовым парником и конструктивисткой утопией, полностью соответствовало названию — на реечных перекрестьях действительно «сушились» выпиленные из дерева бананы. Навязчивый образ банана, являющегося в его искусстве и целиком, во всей своей телесной полноте, и pars pro toto — наклейкой, художник трактует в философском ключе: в позднесоветские времена эта тропическая экзотика водилась лишь в столицах, а в постсоветские вдруг завалила прилавки всех сельских продмагов, но даже такая, мгновенно опростившаяся и обмирщенная, она, быть может, в силу загадочной формы, напоминающей вопросительный знак, как будто бы вопрошает нас, способны ли мы, отправляясь в соседний магазин, вообразить, что попали в райские края и плывем по далекой Амазонке. За своей Амазонкой Чемакину далеко ходить не пришлось — райское место нашлось к югу от Петербурга, за Павловском, и назвалось деревней Антропшино. В прелестной серии картин «Импрессионисты» (2015) Чемакин изобразил пионеров модернистской революции, вышедших на пленэр: Моне — в садах Живерни, Сезанна — у подножия Сент-Виктуара, Гогена — на Таити. Но сам он удалился в Антропшино не столько для того, чтобы ходить на пленэры,— хотя окрестные «Дома и участки» (2015) попали в его поле зрения, как, впрочем, и то, что стояло «На столе» (2015), и всякие технические «Штуки» (2017), которыми набита мастерская.

Как ни парадоксально, но художник, поселившийся на природе, совсем не нуждался в ней, чтобы писать пейзажи. Напротив, он нуждался в каком-то препятствии, преграде, посреднике, в линзе, чтобы взглянуть сквозь нее на окружающий мир: пусть это будет окно электрички, где, словно слайды, возникают «Строения Октябрьской железной дороги» (2014), или экран компьютера с Google Maps — по гугловским картам можно нарисовать и Грецию, где никогда не был («Путь из Stomio в Kokkino Nero», 2018), и Вену, где был («Gebaeude der TU Wien», 2019). Природа, даже импрессионистам доставшаяся в изрядно подпорченном индустриализацией виде, так что кому-то приходилось бежать на Таити в поисках первозданного рая, давно исчезла — ее поглотила культура, засыпали слои культурного мусора.

Мусора бытового: интерес к нему как материалу наметился у Чемакина еще в доантропшинской серии «Северный рынок» (2012), иконостасе с портретами продавцов и покупателей, написанными на досках от старых ящиков из-под фруктов, и проявился во всей красе в «Кабинете изобретателя» (2022), обэриутской по духу серии объектов и конструкций, где зонтик, швейная машинка и битое эмалированное ведро встречаются с советским самоделкинством и модернистской скульптурой.

И мусора культуры: в «Наклейках» (2013) с бананов, приблизительно воспроизведенных на бумаге при помощи масла или цветного скотча, реклама встречается со своим блудным сыном Уорхолом. Коллекционер всевозможного хлама, деревенский дом с участком в Антропшино Чемакин превратил в тотальную мастерскую, в передвижную исследовательскую станцию «Антроп-1», универсальную модель инсталляции, которая может собираться и пересобираться в самых разных художественных конфигурациях.

Конечно, по этому бесконечному конструктору видно, что художник, росший за кулисами кукольного театра, так и не вырос и продолжает играть в машинки, кубики и воображаемые Швамбрании — теперь уже со своими детьми, чьи идеи и изобретения, по его собственному признанию, временами присваивает. Конструктор, помимо ржавых канистр, рваных шин и ломаного пластика, состоит из лирического арефьевского экспрессионизма, митьковского примитива, протезно-паразитско-северного хулиганства, поп-арта и arte povera, но человек, с детства играющий в искусство, способен превратить этот универсальный набор Lego в нечто совершенно неповторимое — с каким-то особым, легким дыханием.

Шедевр
«БШдкМ»
Инсталляция. 2023

Таинственная аббревиатура расшифровывается как «Банановая шаверма для ДК Моряков» — таковая, то есть пирамидка из бананов, вырезанных из дерева и нанизанных на вертел для шавермы (в переводе с петербургского на московский — шаурмы), действительно имеется. Имеются и другие пирамиды и колонны — из негодных покрышек, старых бочек, развалившихся ящиков, дырявых кастрюль, сгоревших чайников и такого металлического и пластикового лома, какой не поддается точной классификации. Все они, поставленные на подиумы с электроприводом, могут танцевать, словно дервиши, вращаясь вокруг своей оси, потому что чем же еще заняться в ДК Моряков, как не танцами. Так что зритель, бродящий среди фигур, которые внезапно оживают благодаря нехитрой машинерии, может почувствовать себя этаким петрушкой на сцене механического кукольного театра. «БШдкМ» действительно делалась как сайт-специфичная инсталляция для ДК Моряков, романтической руины на портовой окраине Петербурга, и могла бы стать прекрасной декорацией для какого-нибудь рейва, но стала декорацией для погрома. На третий день (точнее – не третью ночь) после вернисажа выставку Ивана Чемакина в ДК Моряков, устроенную в конце мая 2023 года стараниями Limonov Art Foundation и куратора Лизы Цикаришвили, разгромили неизвестные вандалы. Для любого художника акт вандализма в отношении его работы — травма, но Чемакин говорит, что покореженные объекты стали еще более выразительными. И верно: побитые не только жизнью, но и вандалами, пирамиды и колонны «БШдкМ», те, что не были украдены или полностью уничтожены, обрели и совершенно дикарский, панковский вид, и историю, как любой памятник искусства, выстоявший в битве с иконоборцами.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram