Как португальцы устали от концепции Нового государства и совершили мирную революцию

50 лет назад, 25 апреля 1974 года, произошел последний госпереворот в Западной Европе — португальская «революция гвоздик», которая положила конец правившему с 1932 года режиму. Военные свергли премьер-министра Марселу Каэтану, но де-факто страна прощалась с умершим за четыре года до этого диктатором Антониу Салазаром и его идеями — концепцией Нового государства, подразумевавшей политические репрессии, особую роль спецслужб, государственную пропаганду и цензуру, а также эксплуатирование концепции «единого португальского мира». Последнее в итоге и сыграло с салазаризмом злую шутку: попытки всеми силами удержать колонии под своим контролем привели к непосильному для бюджета росту военных расходов и массовому оттоку из страны молодежи, опасавшейся мобилизации. А в конечном счете — к недовольству офицеров, которые к 1974 году окончательно перестали понимать, что они забыли в далеких Анголе, Мозамбике и Гвинее-Бисау.

Под песни и с цветами

Без пяти одиннадцатого вечера 24 апреля 1974 года португальцы услышали по радио песню «E Depois do Adeus» («После прощания») исполнителя Паулу ди Карвалью. Это никого не насторожило: песня популярная (за три недели до этого она звучала на «Евровидении») и довольно банальная по смыслу (о том, что любовь приносит и счастье, и страдание). А уже ночью в 20 минут первого 25-го числа произошло нечто неожиданное: немногие бодрствовавшие жители Португалии услышали по радио песню Жозе Афонсу «Grandola, Vila Morena» («Грандола, смуглая деревушка»). Это было удивительно, так как песня, посвященная расстрелу забастовки в деревне на юге Португалии и говорившая о том, что власть должна быть в руках народа, давно находилась в черных списках. Да и сам Жозе Афонсу жил в изгнании во Франции.

Вскоре выяснилось, что первая песня была сигналом для военных, участвовавших в масштабном заговоре: все идет по плану, пора сверить часы и переходить в режим максимальной готовности. Вторая же песня стала сигналом к началу активных действий по свержению режима.

Мятежники стремительно блокировали границу с Испанией, где доживал свой век дружественный португальским властям диктатор Франсиско Франко, а также взяли под свой контроль все ключевые точки в Лиссабоне — аэропорт, радио- и телестанцию, военные штабы. Сопротивления им фактически и не оказывали.

Утром на улицы португальских городов высыпали радостные горожане, почувствовавшие приближение нового времени. Одна из них — жительница Лиссабона Селешту Каэйру — навсегда вошла в историю. Она возвращалась домой, держа в руках охапку гвоздик. Руководство ресторана, где работала женщина, планировало празднования по случаю годовщины со дня открытия и закупилось цветами. Однако из-за революции праздник отменили. Увидев Селешту, один из солдат спросил, не найдется ли закурить. «У меня не было (сигареты.— “Ъ”). Я огляделась: магазина поблизости не было, поэтому я предложила ему гвоздику. Он взял ее и вставил в дуло винтовки»,— рассказывала невольная создательница одного из главных образов в истории революций. После этого она раздала по гвоздике и другим солдатам — и те повторили этот жест. Вскоре всем гвоздикам, которые только можно было найти в тот день в городе, нашлось применение.

Лидеры революции в своих воззваниях обращались к «командирам полицейских и военизированных частей» с призывами не допустить столкновений с восставшими военными, а следовательно, «серьезных жертв, которые одели бы португальцев в траур и раскололи бы нацию». И по большей части ситуация развивалась мирно. Уже в десять утра манифестанты окружили лиссабонские казармы, где укрылся премьер-министр Марселу Каэтану и его подчиненные. В 14:30 ему передали ультиматум об отставке. Ультиматум был отклонен, но, проанализировав настроения среди военных и осознав безвыходность ситуации, Марселу Каэтану согласился уйти. Через несколько часов после этого он получил от новых властей разрешение на вылет на Азорские острова, а оттуда — в изгнание в Бразилию.

Однако совсем без жертв все-таки не обошлось. Бескомпромиссную позицию заняли агенты Международной полиции защиты государства (ПИДЕ) — спецслужбы, служившей основой-основ прежнего режима. Вечером 25 апреля в перестрелке у штаб-квартиры ПИДЕ погибло четыре человека и было ранено около сорока. Вооруженное противостояние в том районе завершилось только на следующий день, и за это время погиб еще один человек — сотрудник политической полиции, вышедший к толпе. Жертв могло быть и больше: люди пытались линчевать еще трех сотрудников ПИДЕ, но солдаты смогли их отбить.

Так буквально за один день ушла в небытие прежняя Португалия, и на ее месте стала создаваться новая страна. Следующие годы были, мягко говоря, непростыми. Впереди были и жесткие разногласия в стане победителей (в частности, сторонники рыночной системы противостояли социалистам), и попытки контрреволюционных переворотов, и постоянные социально-экономические кризисы. Но все это теперь происходило в стране, которая вступила — едва ли не впервые в своей многовековой истории — на путь демократии и строительства правового государства.

«Португальцы вернули себе свободу и демократию,— в 2003 году, незадолго до 30-летнего юбилея революции, пояснял “Ъ” ее значимость тогдашний посол в Москве Жоао Диого Нунеш Барата.— Португалия — страна со стабильной парламентской демократией, где смена у власти основных политических сил — реальность, где действует принцип разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, а права человека строжайше соблюдаются».

Не менее важно при разговоре о событиях 25 апреля отметить и то, что португальцы расстались с прежним образом мышления, которого придерживались на протяжении столетий.

«Португальцы, которые были в авангарде эпохи Великих географических открытий и первыми в те годы построили заморскую империю, стали последними из той эпохи, кто этой империи лишился»,— констатировала в 1975 году газета The New York Times. И, кажется, по этому поводу они совсем не переживали.

Рождение салазаризма

Чтобы понять причины происшедшего 25 апреля 1974 года, можно обратиться к первому обращению к нации участников созданного после госпереворота Революционного совета: «Принимая во внимание, что после 13 лет вооруженной борьбы в заморских территориях нынешняя политическая система оказалась неспособной выработать заморскую политику, ведущую к миру... принимая во внимание необходимость очистить государственные органы и пресечь злоупотребления властью... принимая во внимание долг армии перед нацией... Движение вооруженных сил... объявляет нации о своем намерении осуществить программу национального спасения и восстановить для португальского народа гражданские свободы, которых он был лишен».

Все вышеупомянутое действительно было характерно для режима, который начал выстраиваться после того, как во власть попал не слишком широко известный до этого профессор Коимбрского университета, экономист и юрист Антониу ди Оливейра Салазар. В 1928 году генерал Ошкар Кармона, один из руководителей военного переворота 1926 года, пригласил господина Салазара на пост министра финансов, пообещав ему широкие полномочия. И тот решительно приступил к исправлению ошибок «лихих десятых».

Португалию лихорадило после периода Первой республики, продолжавшегося с 1910 года, когда в стране пала монархия, и до переворота 1926-го. Как отмечал в книге «История Португалии» профессор Жозе Эрману Сарайва, «о результатах Первой республики судили (и продолжают судить.— “Ъ”) по-разному».

Одни, как отмечает историк, уверены: «Это была эпоха плодотворного и творческого подъема, когда был осуществлен первый опыт демократического правления, народ проявил заинтересованность в политических процессах, было обновлено законодательство, касающееся семьи и образования».

По мнению других же, добавляет Жозе Эрману Сарайва, «это был полностью негативный период, который заменил власть демагогией, дезорганизовал государственный аппарат, сделав его неспособным решать реальные проблемы, способствовал обнищанию страны, замедлил экономический прогресс, усугубил полуколониальную зависимость в отношении Англии и свелся к безответственной парламентской болтовне, прерывавшейся кровавыми эпизодами».

Среди прочего Первая республика запомнилась беспрецедентной чехардой премьер-министров (44 человека), президентов (восемь, из которых только один досидел до конца срока) и диктаторов (их было трое).

В зарубежной прессе писали о Португалии как о «стране с еженедельными переворотами». В те же годы стоимость жизни выросла в 30 раз, а зарплата — только в 4,5 раза.

Как отмечалось в книге «Португалия и ее империя в эпоху Салазара и Каэтану», в те годы в правительственных кругах признавали: «страна больна» и придется сделать свободу и демократию «жертвенным ягненком». Так что запрос на крепкую руку, которую и предложили народу авторы переворота 1926 года, ощущался вполне явственно.

Антониу Салазар такую руку был готов предложить. Он занялся резким сокращением госрасходов и ликвидацией бюджетного дефицита, что быстро принесло плоды. Не трогал он разве что расходы на армию — в 1928/29 финансовом году, например, они составили 23,42% бюджета. Национальный долг резко сократился, португальский эскудо стал одной из самых стабильных валют мира, популярность Антониу Салазара начала стремительно расти. В 1930 году он укрепил позиции, заняв также пост министра по делам колоний, и тоже быстро разобрался с финансовыми вопросами, обеспечив стабильный приток денег из заморских территорий в бюджет.

В июле 1932-го президент Кармона назначил Антониу Салазара премьер-министром, коим тот и оставался, де-факто обладая всей полнотой власти в стране, до 1968 года.

Вперед — в прошлое

Едва придя на пост премьер-министра, Антониу Салазар начал формулировать правоконсервативную концепцию «Нового государства» (Estado Novo), по которой страна потом жила несколько десятилетий. Это была антидемократическая идеология, которую сами власти таковой, впрочем, не считали: в 1938 году популярный журнал O Seculo описывал сложившуюся в стране систему как демократию, просто соответствующую традициям, темпераменту и характеру португальской нации. Идеологи «Нового государства» указывали: власти действуют в рамках существующего права и христианской морали, а значит, салазаровская Португалия является правовым государством.

Идеология опиралась на три скрепы: «Бог, родина и семья». При этом традиционные ценности де-факто противопоставлялись всему современному — потому что сам диктатор комфортно себя чувствовал именно в пасторальной, крестьянской, богобоязненной и долготерпимой среде. «Португалия — консервативная нация, патерналистская и — хвала Господу — отсталая страна, что я считаю скорее лестной, чем уничижительной характеристикой. Вы рискуете представить в Португалии то, что я ненавижу больше всего, то есть модернизм и знаменитую "эффективность". Я просто содрогаюсь при мысли о ваших грузовиках, мчащихся на полной скорости по улицам наших старых городов, ускоряя своим движением темп нашего образа жизни»,— говорил Антониу Салазар в 1962 году.

В плане характера он был нетипичным авторитарным правителем: публичные выступления не любил, пресекал попытки зарождения культа личности, жил скромно и несметных богатств не скопил. Казалось, он с радостью покинул бы власть и уехал в родную деревню, но мешало чувство ответственности перед нацией, которую никак нельзя было бросить без «пастыря».

Нередко боязнь прогресса доходила до абсурда. Так, например, глава захолустного муниципалитета Санта-Комба-Дан (там родился Антониу Салазар) Леонель Гувейа рассказывал: диктатор однажды наложил вето на строительство в этом районе завода Citroen — исключительно для того, чтобы сохранить ту самую, «истинную Португалию». «Многие люди были вынуждены голодать просто потому, что он хотел, чтобы его деревня осталась такой, какой он ее помнил с детства»,— отмечал чиновник в эфире радиостанции Cadena Ser.

А, например, когда в принадлежавшей Португалии Анголе нашли месторождения нефти, диктатор, согласно распространенной легенде, воскликнул: «Какая жалость!»

Впрочем, экономическое образование не позволяло ему полностью отрицать позитивные стороны подобных находок. Так, во время Второй мировой войны Португалия оказалась в крайне выгодном положении из-за наличия крупнейших в Европе залежей вольфрама, необходимого для производства высококачественной стали. В результате страна, сохранявшая нейтралитет, в буквальном смысле озолотилась: в 1938 году ее золотой запас оценивался в $63,3 млн, а в 1946-м — уже в $438 млн.

Один народ, один диктатор

Режим Салазара поставил в привилегированное положение целый ряд социальных групп. Это и чиновники, и военные, и служители церкви, и владельцы сельскохозяйственных предприятий. А вот кто пострадал, так это политики. Точнее, постепенно они просто умерли как класс.

«Новое государство» по своей сути было корпоративистским: подразумевало единство всех классов в рамках одной нации и, соответственно, отсутствие политической борьбы за интересы отдельных групп. В стране были запрещены и идеологически чуждые партии (социалистическая, коммунистическая, республиканская), и союзники Антониу Салазара (например, Интегралистская партия). Осталась лишь одна политическая сила — основанный в 1930 году Национальный союз, объединявший чиновников, военных, предпринимателей и вообще всех, кто был готов стать частью системы. При этом власти поддерживали в обществе апатию по отношению ко всем политическим делам, так что Национальный союз вполне намеренно не стал столь же массовой силой, как НСДАП в Германии или Национальная фашистская партия в Италии.

Соответственно, португальский Национальный союз был единственной силой в парламенте — Национальной ассамблее, абсолютно декоративном органе, который возглавлял старый друг диктатора, его однокурсник Мариу де Фигейреду. Кстати, это была еще одна черта режима: лояльность диктатору практически гарантировалась тем, что он окружил себя друзьями и коллегами по Коимбрскому университету. Например, его преемником стал профессор этого вуза Марселу Каэтану. А фактическим главой католической церкви на территории Португалии был выпускник того же университета, давний приятель Антониу Салазара кардинал Мануэль Сережейра.

При этом чиновники всех уровней постоянно проверялись на лояльность. Так, в 1935 году, когда идеологическая «обработка» нации уже была в самом разгаре, одним указом своих постов лишились 33 гражданских и военных госслужащих, заподозренных в неуважении «основополагающих принципов» салазаровского государства и нежелании работать над достижением его «высших целей».

Впрочем, этим людям еще повезло. Часто те, кто не вписался в систему, имели дело со всесильной и пугающей ПИДЕ. На пике могущества в этой спецслужбе работало более 20 тыс. человек (то есть один примерно на 400 португальцев), а еще около 200 тыс. по зову сердца или другим причинам играли роль информаторов. Учитывая это, не удивительно, что Португалию в те годы охватила эпидемия доносительства. Часто доносы в ПИДЕ были способом сведения счетов с соседями или родственниками либо устранения конкурентов. Например, описан случай с португальцем, обвиненным в неуважении принципов «Нового государства». На него донес сосед, с которым тот давно ругался из-за стены между двумя их участками. Или можно привести случай с владельцем продуктового магазинчика в поселке Санта-Марта-ди-Пенагиан, на которого поступил анонимный донос: в записке отмечалось, что он выиграл в лотерее, «чувствует себя теперь королем Санта-Марты» и вообще, кстати, выступал «против доктора Оливейры Салазара». А ученики и их родители нередко обвиняли неприятных учителей, например, в симпатиях к коммунизму.

«Врагов народа» отправляли в тюрьмы, самой страшной из которых был концлагерь «Таррафал» на островах Зеленого Мыса (Кабо-Верде). Пытки и истязания были обычным делом.

Например, сломить арестантов пытались, сажая их в карцер. В «Таррафале» он находился через стену от кухонной печи, и температура в микроскопическом помещении повышалась подчас до 70–80 градусов.

Стоит отметить, что репрессии не были такими уж массовыми, во всяком случае точно ничего сравнимого с масштабами во франкистской Испании. Но речь шла о точечных мерах против самых активных оппозиционеров и тех, кого решили сделать жертвами показательных процессов (так, в 1961 году два студента получили по семь лет тюрьмы за то, что публично подняли тост «За свободу Португалии»).

Считается, что в период 1926-1974 годов секретная полиция арестовала и посадила в тюрьмы 26,375 человек (35% из них — с 1935 по 1939 год). Видимость правосудия при этом сохранялась: дела рассматривались трибуналом, а задержанные могли пользоваться услугами адвокатов. Впрочем, ни о каком справедливом суде не было и речи. Один из известных адвокатов того времени, защищавших многих политзаключенных, устав от происходящего фарса, даже написал стихотворение с такими словами: «А вы, судьи, не моргнув глазом подчиняющиеся злым законам этого несправедливого и печального времени, что вы скажете в день суда над вами?»

По мнению самого Антониу Салазара, все осужденные заслуживали такой судьбы. Говоря в одном из интервью о своих политических противниках, диктатор утверждал: они «всегда или почти всегда террористы и экстремисты; те, кто делал бомбы, и те, кто прятал оружие», и признаются в этом задержанные только после силового давления. «Разве спасение жизней детей и беззащитных людей не стоит и не оправдывает того, чтобы дать этим зловещим созданиям полдюжины пощечин?» — задавал Антониу Салазар интервьюеру вопрос, на который заранее знал ответ.

Число политических убийств на территории Португалии оценивается в пять сотен. Самый известный пример — генерал Умберту Делгаду, который в 1958 году посмел выдвинуть свою кандидатуру на президентских выборах, пообещал в случае победы первым делом отправить Антониу Салазара в отставку и стал лидером демократической оппозиции. Его допустили до выборов, но победить не дали, по максимуму задействовав административное давление и массовые фальсификации. Было объявлено, что оппозиционер набрал всего 23,5% голосов, хотя этому в стране мало кто поверил. Вскоре правительство отменило прямые выборы президента, а генерал Делгаду, спасаясь от ареста, был вынужден бежать из страны. В феврале 1965-го, в год парламентских и президентских выборов в Португалии, его застрелили в Испании агенты ПИДЕ.

При этом было бы преувеличением говорить о том, что все португальцы в эпоху салазаризма жили в страхе, особенно учитывая навязывавшуюся в течение десятилетий политическую апатию.

По данным одного из соцопросов, 69,6% респондентов согласились с тезисом: «Если вы не были вовлечены в политику, в стране можно было вести нормальную жизнь, не опасаясь ПИДЕ». «Свидания в общественных местах», «Прогулки мимо штаб-квартиры ПИДЕ», «Чтение определенного рода книг», «Нахождение в группах по три человека и более», «Частое посещение мест, которые ассоциируются с оппозицией, вроде кафе и книжных магазинов» — на все эти действия, как отвечали жившие при Антониу Салазаре респонденты, деятельность ПИДЕ оказывала мало влияния или не оказывала совсем. Между тем варианты «значительное влияние» и «сильное влияние» респонденты выбирали, комментируя пункты об обсуждении в общественном месте политики, нелегальной эмиграции и колониальных войн, а также о «частых встречах с людьми, известными своими оппозиционными режиму идеями».

Идеология на страже режима

На страже режима стояли не только силовики, но и идеологи. Во главе выстроенной системы стоял созданный в 1933 году Национальный секретариат пропаганды (СПН) во главе со всесильным Антониу Ферру. В его руках был широкий арсенал инструментов.

Первый из них — цензура. В действовавшей с 1933 года конституции (была принята на общенародном референдуме 99,52% голосов за) говорилось о свободе слова, собраний и печати, но указывалось: все это власти могут ограничивать из соображений «общей пользы». Португальцам быстро разъяснили: идет война западного мира с коммунизмом, а следовательно, как и водится в военные времена, цензура необходима. При этом сам Салазар отмечал: «Я не чувствую, не могу чувствовать симпатию к цензуре!»

Об оппозиционерах, например о левых и республиканцах-оппозиционерах, в газетах 30–40-х годов не писали. Из СПН средства массовой информации получили такую установку: «Должно было остаться впечатление, что все эти люди умерли, их больше нет». О властях можно было писать строго определенным образом. «Для нас вчера, как и сегодня, есть только одна правда, один путь, один свет — Салазар»,— сформулировал главный принцип работы, пожалуй, самый яркий из журналистов-пропагандистов того времени Идалио Кошта Брошаду.

Стиль СМИ того времени талантливо спародировал в романе «Год смерти Рикардо Рейса» нобелевский лауреат по литературе Жозе Сарамаго: «Говорится — а верней, пишется в газетах, которые действуют то ли по собственному убеждению, не получив никакого задания свыше, то ли по воле того, кто водит рукой пишущего, словно недостаточно предложить и намекнуть, так вот, эпическим стилем какой-нибудь тетралогии сообщают газеты, что, возвысясь над павшими во прах великими державами, наша португальская нация утвердит свою необыкновенную силу и ум, воплощенные в людях, которые этой нацией руководят. Ну, стало быть, падут во прах, провалятся в тартарары — это слово для того здесь и употреблено, чтобы ясно было, какой апокалиптический грохот будет сопровождать подобную неприятность — великие державы, пока еще исходящие кичливым высокомерием и от сознания своей мощи надувающиеся спесью — сплошное надувательство! — и не за горами тот счастливый день, не значащийся пока в анналах, не занесенный на скрижали, когда государственные мужи из иных стран покорно притекут за советом, помощью, вразумлением, лаской и милосердием, за маслицем для светильника не куда-нибудь, а в лузитанские пределы, не к кому-нибудь, а к тем могучим мужам нашего отечества, которые правят всеми прочими португальцами, и в первую голову — к самой светлой голове в нашем правительстве, стоящей притом во главе его, а заодно исправляющей должность министра финансов, к Оливейре Салазару».

Литература подчинялась этим же правилам. «После того, как я услышал речь Салазара на вручении премий Национального секретариата пропаганды 21 февраля, мы узнали, что ограничительное правило цензуры, "нельзя говорить то или это", заменено советским правилом власти "нужно говорить то или это",— писал в 1935 году великий португальский поэт и прозаик Фернандо Пессоа.— Проще говоря, все, что мы напишем, должно не только не противоречить принципам (природа которых мне не известна) "Нового государства" (определение, которого я не знаю). Оно должно подчиняться руководящим принципам, изложенным руководителями указанного "Нового государства". То есть не должно быть в Португалии литературы, которая бы не восхваляла бюджетное равновесие, корпоративизм (я вот не понимаю, что это такое) и прочие подобные механизмы».

На единую цель работали все средства. Особенно активно использовалось радио (еще в конце 1950-х около 40% португальцев были неграмотными). Снималось и пропагандистское кино.

Яркий пример — «Майская революция» (1937 год). Это первый полнометражный фильм, произведенный СПН. В картине рассказывается о том, как ослепленный идеями коммунизма главный герой приезжает в Португалию, чтобы устроить там революцию, но постепенно прозревает, понимая: Португалия периода «Нового государства» — это рай на земле, где в соответствии с давними традициями, в гармонии и мире живут счастливые люди. И даже агенты политической полиции — это ангелы-хранители главного героя, единственная задача которых — открыть ему глаза на то, какова Португалия на самом деле.

Идеологическая обработка велась с раннего детства. Вскоре после прихода Антониу Салазара к власти в стране были утверждены единые учебники по истории и философии. В 1938 году в честь десятилетней годовщины прихода диктатора к власти по начальным школам распространили плакаты, рассказывающие о достижениях режима. В систему образования были внедрены стандарты нравственного и гражданского воспитания. Была налажена система, при которой школьные учителя контролировали жизнь детей и во внеучебное время. Действовали общественные организации и для школьников, и для студентов, и, например, для матерей (цель — формирование женщин, воплощающих в себе лучшие черты португальской нации, носительниц традиционных ценностей и хранительниц очага). Естественно, что строгий политический надзор был налажен и за деятельностью учителей.

Войны, погубившие салазаризм

Ключевой частью идеологического образования была концепция «португальского мира». Антониу Салазар правил крупнейшей империей того времени. Лиссабон управлял Гвинеей-Бисау, Островами Зеленого Мыса, Сан-Томе и Принсипи, Анголой, Мозамбиком, Макао, Гоа, Даманом и Диу, Восточным Тимором. И никто не смел даже помыслить о том, что этот «единый и неделимый» португальский мир может расколоться.

Напротив, португальские газеты писали, что, пока другие империи «находятся в процессе саморазрушения», Португалия вот-вот займет подобающее место под солнцем: «Нам будет принадлежать руководство новым миром, возможно очень близким по своей структуре к той империи... о которой мечтали наши предки». Всем португальцам с младшей школы активно внушали эти мысли — про великое прошлое и столь же великое будущее, а также про особую мировую миссию. На эти цели работал мощный государственный аппарат, включая уже упоминавшийся Национальный секретариат пропаганды, а также, например, Португальская академия истории и Институт высокой культуры (одной из их ключевых задач была заявлена «ревизия и восстановление исторической правды»).

Особенно мощно эти темы гремели в 1940 году, когда в Португалии широко отметили юбилеи основания Португалии (1140 год) и восстановления независимости (1640-й). Ключевым проектом стала Португальская всемирная выставка, посвященная многовековой истории народа, этнографии, культуре и «Новому государству». Ее посетили около 3 млн человек.

Но реальность не соответствовала картинке, которую рисовали для португальцев. Первые звонки прозвучали в 1961 году. Во-первых, Индия аннексировала Гоа, а также Даман и Диу. Показательно, как ситуацию воспринял к тому моменту 72-летний Антониу Салазар. «Как мы можем уступить или продать Португальскую Индию, земли Албукерки (Афонсу д`Албукерки, живший в 1453–1515 годах генерал и главный создатель Португальской Империи.— “Ъ”) — плоды наших великих достижений на Востоке, христианские святыни и наших мучеников?» — возмутился он в ответ на предложение тогдашнего индийского премьера Джавахарлала Неру найти компромисс в ходе переговоров.

В том же 1961-м ситуация обострилась в Анголе: сторонники независимости начали вооруженные действия против португальской армии. Вначале действия силовиков вызывали в обществе однозначную поддержку. Людям демонстрировали пленных наемников, говоривших только по-французски. И португальцы были уверены, что победа вот-вот наступит: мол, боевиков уже почти не осталось, а те, что есть, выдавлены на территорию соседнего Конго. Но война продолжалась. И более того, антиколониальные движения стали развиваться в Гвинее и Мозамбике.

Ситуация все больше выходила из-под контроля. А в 1968 году режим постиг суровый удар. Антониу Салазар упал и ударился головой о землю. Через несколько месяцев диктатору диагностировали тромбоз головного мозга и сделали операцию, однако через несколько дней он впал в кому.

Из нее он вышел, но дееспособность фактически потерял. Понимая сложность ситуации, ближайшие соратники премьера решились на экстравагантный вариант. Президент Америку Томаш назначил на пост премьера экс-ректора Лиссабонского университета Марселу Каэтану, но Антониу Салазару об этом не сказали, дабы поберечь психику вождя. Для него разыгрывали масштабный спектакль: проводили поддельные заседания правительства, давали на подпись документы, которые потом уничтожались, ежедневно готовили в единственном экземпляре специальные выпуски любимой газеты. Так продолжалось до июля 1970 года, когда Антониу Салазар скончался.

Впрочем, его дело скрупулезно продолжал Марселу Каэтану. Внутренняя и внешняя политика корректировалась, но кардинально не менялась. А проблемы в связи с колониальными войнами все нарастали и нарастали. Военные расходы стали невообразимо большими. Например, в 1970 году на эти цели пошло 58% бюджета. Соответственно, социальные траты были урезаны до минимума, что сказалось на уровне здравоохранения, образования и в целом уровне жизни в и без того бедной стране. Все, кто мог, эмигрировали. И не только по экономическим причинам, но и из-за постоянной угрозы мобилизации. В период 1962–1972 годов Португалию покинуло около 1 млн человек (притом что в 1961 году население составляло всего 8,8 млн). Основная часть (около 600 тыс. человек) выехала во Францию.

Уже ни для кого не было секретом то, как ведет себя португальская армия в далеких колониях. Так, в 1973 году всех поразило происходившее в одной из деревень в Мозамбике: «Африканцев заставляли сесть двумя группами: мужчины — с одной стороны, женщины — с другой. Африканец, на которого указывали, вставал и отходил от группы. Солдат стрелял в него, и жертва падала замертво. Таким образом португальцы уничтожили большую часть населения деревни... Группа солдат наткнулась на беременную женщину... Ее спросили, носит ли она мальчика или девочку. "Не знаю",— ответила она. "Скоро узнаешь",— пообещали солдаты. Ножами они вспороли ей живот, а потом сожгли и женщину, и ребенка». Подробности этих преступлений спровоцировали протесты во всем мире, а также усиление международной изоляции режима Салазара.

Тем временем в самой Португалии рабочие, несмотря на давление, отказывались отдавать часть своей зарплаты на нужды армии. Студенты Университета Коимбры (напомним, родного для диктатора Салазара) организовали бойкот экзаменов. 150 католиков в январе 1973-го в одной из лиссабонских церквей голодали в знак протеста против никому не нужной войны.

Но главное, что росло возмущение среди самих участников колониальных войн. Многие стали понимать мотивы своих врагов, сражавшихся за свободу. Другие просто устали от бесконечной войны. В итоге в сентябре 1973 года оформилось тайное Движение вооруженных сил, которое создали офицеры, недовольные режимом. Вначале они хотели потребовать точечных изменений: отмены ряда законов, повышения зарплат и так далее. Однако на конспиративной встрече в декабре 1973-го начали звучать призывы к смене власти. В итоге оформилась программа, подразумевавшая проведение свободных выборов, амнистию политзаключенных, отмену цензуры, восстановление свободы собраний и так далее.

Рассекреченные документы ПИДЕ свидетельствуют о том, что Марселу Каэтану как минимум за неделю до 25 апреля имел информацию о готовящемся госперевороте. Часть заговорщиков были срочно отправлены куда подальше из континентальной Португалии — на Азорские острова.

Но это, как вскоре стало ясно, салазаризму не помогло. «Португалия в 1974 году была тихим местом, без единого намека на грядущую революцию. Там даже не было политической оппозиции»,— вспоминал обстановку в те дни работавший в Лиссабоне американский дипломат Джеймс Кейсон. Тем не менее все кардинально поменялось буквально за сутки: Португалия вмиг избавилась от салазаризма, «Нового государства» и имперских фантомов, а такие колонии, как Ангола, Кабо-Верде и Мозамбик, уже к концу 1975 года оформили свою независимость.

«Все началось как военный переворот, организованный несколькими сотнями лейтенантов, капитанов и майоров, озлобленных своим опытом колониальной войны в Африке,— писала в 1975 году газета The New York Times.— По их мнению, правительство и капиталисты в Лиссабоне в течение многих лет пренебрегали ими и их солдатами, обманывали их и эксплуатировали. На фоне гнева и негодования они стали мыслить категориями социальной революции и даже находились под влиянием идеологии тех самых африканских освободительных движений, с которыми боролись. Они решили свергнуть "фашистскую диктатуру" у себя дома, остановить войну, отдать Мозамбик и Анголу освободительным группировкам, демократизировать и развивать свою страну. Это было непростое дело: авторитарный режим, который они намеревались свергнуть, закрепился во власти за почти полвека».

Как отмечала газета через год после «революции гвоздик», «неуверенная в себе, самая бедная в Западной Европе маленькая страна размером со штат Индиана» оказалась в центре внимания Москвы, Вашингтона и Пекина. «Португалия переживает революцию, и не поверхностную, вроде смены полковника Траляля на генерала Труляля, а политический, социальный и экономический переворот, который может в конечном итоге сделать Португалию первой страной в Западной Европе под управлением коммунистов — и при этом ориентированной на Москву»,— била тревогу The New York Times.

Обошлось. Португалия пошла совсем по другому пути. Непростому и усыпанному камнями, но подразумевающему свободу выбора.

Показательно в связи с этим было масштабное голосование, в рамках которого португальцам в 2007 году предложили выбрать величайших соотечественников всех времен. На втором месте оказался революционер, лидер коммунистов Алвару Куньял, который при режиме Антониу Салазара провел 11 лет в тюрьме. А вот победителем стал сам бывший диктатор, несколько десятилетий вселявший в жителей самой западной страны Европы мечту о великой Португалии и не менее великой португальской нации.

Павел Тарасенко