многим заплатить, как выяснилось на встрече Владимира Путина и Марии Львовой-Беловой

31 мая президент России Владимир Путин встретился с уполномоченным по правам ребенка Марией Львовой-Беловой. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников обращает внимание на то, что уполномоченная так искренне хотела рассказать то, что знала, что Владимир Путин несколько раз пробовал закончить эту встречу. Но в истории с разрушенной печкой он будет разбираться.

Нужно признать: в этот день встретились два человека с одной бедой. Об этом не было, конечно, вслух сказано ни слова, но о таком в словах не говорят. Ругательное слово «МУС» (Международный уголовный суд.— “Ъ”) всуе и произносить не хочется. А надо.

И вот брат и сестра по несчастью встретились в Кремле; и не промолчать о том, что к ним может примкнуть еще один брат — премьер-министр, как известно, Израиля Биньямин Нетаньяху. Что ж, мысленно вместе.

Между тем повод для встречи был светлый: назавтра был международный День ребенка. А именно дети ведь стали поводом для МУС. Ничего не постеснялись. И никого.

— Мы с вами встречаемся накануне Дня защиты детей,— подтвердил Владимир Путин.— Нет ничего важнее не только для любой семьи, но и для государства, чем дети. Вы занимаетесь очень важным, благородным делом!

С чего начнем?

Начали с того, что «Владимир Владимирович, я очень рада вас видеть».

Еще бы не рада. Вместе такое легче мыкать, как уж ни крути.

Мария Львова-Белова, сразу нужно сказать, рассказала не тая многое. Она и вообще производит впечатление искреннего человека.

— Мы командой,— поведала госпожа Львова-Белова,— проехали большую часть страны, и в регионах стараюсь встречаться с большими семьями. Год семьи, Владимир Владимирович, открыла в Ненецком автономном округе, в чуме, в большой семье, где десять детей, десять внуков!

Владимир Путин поднял глаза. Они были широко открыты.

— Конечно, быт такой удивительный,— согласилась и уполномоченная,— и нам есть чему у них поучиться! Они там каждый друг за друга: мальчишки пасут оленей, девочки в чуме помогают!.. Понятно, в тундре по-другому не выживешь!

Она, сама многодетная мать, понимала: выжить можно, только если друг за друга.

— Как они помещаются все в одном чуме? — не выдержал Владимир Путин.

— Да, все в одном чуме, это правда! — воскликнула Мария Львова-Белова.— Такое незабываемое впечатление!

А они там, в чуме, эти впечатления испытывают каждый день. Одно еще более незабываемо, чем другое.

— А в Тамбовской области на встрече с многодетными ко мне обратилась мама многодетная,— добавила уполномоченная,— у которой старший ребенок с инвалидностью, и он учится на дистанционной форме обучения. Сейчас по указу, Владимир Владимирович, получается, что до 23 лет у старшего ребенка сохраняется статус инвалида, если он учится на очном обучении. Но мы понимаем, что для молодых ребят с инвалидностью не всегда доступно очное обучение. И я думаю, что было бы справедливо расширить нам возраст этих детей до 23 лет без учета именно очной формы, то есть чтобы на любых формах образования эта семья могла до 23 лет с таким ребенком статус сохранить.

Уже было не очень просто все это сразу понять и принять, но Владимир Путин понял:

— Да, если человек не может учиться очно.

— Конечно-конечно, получается, что да! — воскликнула Мария Львова-Белова с таким искренним переживанием в голосе, что господин Путин поспешил успокоить ее:

— Хорошо-хорошо, согласен!

Лишь бы она, мне кажется, не принимала это так близко к сердцу.

Разговор зашел на чувствительную тему

— Люди все больше обращаются к нам за помощью, Владимир Владимирович,— сказала Мария Львова-Белова. Выросло количество обращений граждан на 21%! 14 587 обращений за прошлый год! Мы понимаем, что это узнаваемость, доверие, для нас это высокая ответственность! Но хочу, единственное, здесь отметить, что 3,5 тыс. обращений поступило... адресная гуманитарная помощь... из наших новых регионов!

Это было, похоже, в том числе о том, чем в свое время заинтересовался МУС. Или еще нет.

— Рост на 21%? — переспросил президент.

— Да! — воскликнула уполномоченная.— Надеемся, что это связано с доверием!

Она по-прежнему производила впечатление очень искреннего, переживающего человека.

— Каждый раз, бывая в регионах...— начала она говорить об этом.— Конечно, наш фокус на семьях, где есть риск изъятия ребенка, особенно маленького ребенка, когда ему так необходимы любящие и заботливые руки!

Риск изъятия ребенка — это и правда, возможно, главное в ее работе, мимо чего не пройти.

— По нашим подсчетам,— рассказывала уполномоченная,— в настоящее время в учреждениях находится 58 тыс. детей, из них 32 тыс.— это сироты, а остальные — это родительские дети (с живыми, имеющимися родителями.— А. К.). Если мы возьмем еще детей, которые воспитываются в семьях с социально опасным положением — там, где есть риск и угроза, то их будет еще больше на 200 тыс. детей. Соответственно, мы понимаем, что вопрос социального сиротства требует дополнительной проработки, дополнительного внимания.

Да вообще непонятно, как работать на такой должности. Как же со всем этим жить и работать?

Мария Львова-Белова между тем рассказала очень интересную историю.

— Иногда семье достаточно совсем чуть помочь,— пояснила она.— Я приехала в регион: представляете, трое детей в учреждении! Стали разбираться: мама сельская, в доме неработающая печка... Забрали детей (у нее, и, очевидно, органы опеки сделали это давно.— А. К.). Дети четыре месяца живут в учреждении, миллион с лишним на них уже потратили, а печка стоит 90 тыс. руб.!

Похоже, многое тут крутилось вокруг этой печки. Но что? Неужели достаточно было починить печку?

— Владимир Владимирович, но это же неправильно, понимаете! — сказала Мария Львова-Белова президенту, и похоже, ей ведь больше некому было.— И наша задача — сделать все, чтобы поддержать семью, чтобы этого не допустить! Сейчас мы вмешались, маме детей вернули, печку починили, и с этим дальше работаем!

Ну печку все-таки починили. Уполномоченная не зря съездила. Не сломалась бы печка — возможно, все так и в самом деле не случилось бы. Но она сломалась.

Впрочем, кажется, дело было и в сельской маме. У нее же трое детей. Что же она жила с неработающей печкой? Сидела возле нее, что ли, да и все? Чего ждала у печки сельская мама?

Становилось очень тревожно, не преувеличиваю, за детей. Ведь если печку починили, то появился и повод вернуть детей. Вот их вернули, поближе к печке. Я уж не говорю — к маме. Но разве можно быть спокойным теперь? Во-первых, печка может опять сломаться. Во-вторых, что если дело все-таки не в печке?

Но одно ясно: либо в печке, либо в маме. А главное: не поторопились ли отдать детей? Нет, не все так просто с мамой! Не хочу ничего сказать, но аккуратней там с мамой!

А про папу ведь вообще, между прочим, ни слова.

— Но, Владимир Владимирович,— продолжала Мария Львова-Белова,— учитывая…

Но тут президент ее перебил:

— А где это было, интересно?

Похоже, история произвела впечатление и на него.

— Не очень хочу подставлять регион...— помедлив, призналась уполномоченная.

— Но послушайте, это же не шутки! — господин Путин был впечатлен, оказывается, гораздо больше, чем могло бы показаться.— Это же безобразие!

— Владимир Владимирович, это повсеместная практика на самом деле...— отступала уполномоченная.

Но было поздно.

— Где это было, скажите? — спрашивал президент, и это было похоже уже просто на допрос.

Шансов не сказать не было. Ни одного.

Я недоумевал, как мирная встреча президента с уполномоченной из-за печки (или мамы) вдруг превратилась в слишком серьезный разговор.

Последствия у него теперь неминуемы.

— Это был Красноярский край,— призналась Мария Львова-Белова.

— Хорошо,— кивнул выбивший признание президент.

— Но мы,— воскликнула уполномоченная,— поговорили с губернатором и договорились о том, что мы полностью, так как он только пришел, начинаем разбираться с системой!

В принципе это уже не имело никакого значения.

— Мы договорились, что мы полностью будем менять систему! — тем не менее объясняла уполномоченная.— Сейчас там ввели комиссию — после моего приезда, после того как мы выявили! Потому что, Владимир Владимирович, это же не является нарушением! Ребенок в учреждении — да, действительно трудные жизненные обстоятельства, его поместили... Со стороны учреждения — никаких нарушений, со стороны органов опеки — тоже! Они забрали...

Уполномоченная понимала, кажется, что грядет, и хотела хотя бы минимизировать последствия.

— Учреждения должны были обратиться в местные органы власти, и те должны были отреагировать, а не детей забирать,— ого, у президента за это время появилась позиция по этому вопросу.

— Сейчас мы с губернатором сделали целый большой проект по профилактике социального сиротства,— торопливо говорила она.— И я вас прошу, чтобы такие случаи не повторялись у нас, и, видя результаты программы, которая у нас была с вами на маленьких, расширить эту программу до всероссийской и увеличить возраст детей до 18 лет — там, где есть риск угрозы попадания в учреждение ребенка, если вы одобрите.

Вроде она сделала все, чтобы разговор зашел о другом, не менее, очевидно, важном. Но, подозреваю, разрушенная печка и сельская мама будут занимать чью-то голову еще некоторое время.

Уполномоченная тем временем рассказывала следующую историю, и еще не легче:

— Мы приезжаем в регион, дом ребенка, приемное отделение, только что привезли малышку. Я говорю: что с малышкой? Учреждение говорит: наша задача — присмотр, уход за ребенком. Я говорю: хорошо. Органы опеки и соцслужбы, что с ребенком, что с семьей? Ой, там мама собирается отказываться, там что-то по здоровью! Здравоохранение: что с ребенком, что с семьей? С семьей не знаем, с ребенком патология, мы знаем диагнозы.

Да, эта история была ничуть, мягко говоря, не проще:

— Вызываем маму,— говорила Мария Львова-Белова,—мама сельская, двое детей... Нормальная мама! Говорит: «Я родила неведому зверушку, ушной раковины нет у малышки». А мы сидим, я говорю: «А какое вы хотите ушко, чтобы было у вашей малышки? Хотите большое, хотите маленькое... А хотите, ей эльфийское ушко сделаем?»

Уполномоченная, кажется, не шутила и продолжала:

— Она так на меня смотрит, говорит: «А так можно? Так можно?!» И после этого начался процесс принятия! Специалистов подключили. Сейчас они в РДКБ протезировались и едут уже назад домой к своим старшим братьям!.. Это просто разговор о том, что у каждого свои полномочия, но при этом нет фокуса на семью.

История про эльфийское ушко уже не произвела на Владимира Путина такое впечатление, как до этого. Тут ведь заканчивалось все, кажется, более благополучно.

А у истории в Красноярском крае, где зимой холодно, тем более с разрушенной печкой и странной сельской мамой, финал открыт.

Коснулись они и проблемы, непосредственно связанной с интересом МУС.

— Продолжаем нашу работу по воссоединению детей с их близкими в период специальной военной операции,— сама заговорила уполномоченная.— Как вы поручили (она так и сказала.— А. К.), помогаем в тех случаях, где есть родственники, родители, которые имеют полные права. Конечно, берем не все дела, у нас и так воссоединяются, но сложные случаи — все наши. 70 детей мы воссоединили с родственниками на Украине. Хочу отдельно отметить, что дети в России были в основном со своими близкими, в редких случаях попадали в учреждения. Например, мама приехала — умерла. У нас был такой случай, и мы передавали сестре в Украину. Или бабушка забирала своего внучка из Херсонского детского дома, но не могла подтвердить свое родство, и делали тест ДНК ей.

Она должна была понимать, что каждое ее слово будет под лупой изучаться на Украине.

— Но они все понимают, что дети оказались на территории России, поскольку мы их спасали от обстрелов, из зоны боевых действий,— Владимир Путин говорил то, что должен был.

Между тем уполномоченную было прямо не сдержать:

— Владимир Владимирович, здесь такая ситуация. Когда они со мной лично общаются, потому что я стараюсь участвовать всегда лично в этих моментах,— одна риторика. Только они пересекают украинскую границу, и там начинается совсем другая песня, когда они рассказывают, как тут все было сложно, как удерживали. Но на самом деле эту работу мы ведем с нашими российскими партнерами — Погранслужба ФСБ и наши регионы... Но и международными партнерами: международные представители Красного Креста, Государство Катар, Ватикан, пограничная служба Республики Беларусь...

Она говорила все, что знала.

— И здесь вот я хотела отметить отдельную тему,— непреклонно добавила Мария Львова-Белова,— которая касается именно Государства Катар как нашего международного посредника! Они как раз выполняют функцию фиксации, что это произошло, вот это было, что действительно ситуация не связана ни с какой агрессией. И тут надо, знаете, что отметить, что шесть детей мы вернули в Россию с Украины!

Тут Владимир Путин уже прервал ее:

— У меня был следующий вопрос: наши-то дети возвращаются из-за границы?

— Да, шесть детей! Но Украина про это не говорит, потому что тогда сразу будет понятно, что это не связано с нашей «агрессией» и с нашим «захватом» детей, а это связано просто с военными действиями и семейными ситуациями. Поэтому здесь совсем недавно вернули троих детей в белгородскую семью.

— Хорошо,— снова прервал ее президент,— это бог с ними, это все игрища политические, а главное, чтобы дети воссоединялись со своими родными людьми, чтобы семьи воссоединялись, чтобы они были счастливы!

То есть он завершил эту тему.

Но такого нельзя было сказать про уполномоченную:

— И то, что касается Государства Катар! — воскликнула она.— На их территории, в Дохе, мы провели первые прямые переговоры с Украиной, где зафиксировали список из 29 детей, Владимир Владимирович! Не тысячи, не десятков тысяч, как они, собственно, заявляют, а просто 29 детей! И шесть из них уже вернули.

— Хорошо,— опять прокомментировал президент.— Но эта работа у вас должна быть вне политики, а должна быть исключительно гуманитарного характера!

То есть он закончил уже в который раз.

Впрочем, она продолжила.

Андрей Колесников