«Возвращение воина» в Пушкинском музее

ГМИИ им. А. С. Пушкина принимает у себя редкого гостя: в здании на Волхонке, 12, открылась выставка «Возвращение воина. Уникальная италийская фреска IV века до н. э. из собрания Воронежского областного художественного музея имени И. Н. Крамского». О том, почему экспонат из Воронежа стал главным героем выставки в Москве, рассказывает художественный обозреватель “Ъ” Кира Долинина.

Это очень-очень небольшая выставка: одна фреска и семь позиций краснофигурной керамики. Все это преспокойно умещается в одной витрине, рамой для которой стал Олимпийский зал постоянной экспозиции ГМИИ. Занудный критик скажет, что краснофигурные сосуды тут не совсем в точку (какие-то созданы раньше, чем фреска, какие-то попозже), но визуальный образ они создают вполне убедительный — эллинизация середины и юга Апеннинского полуострова была процессом длительным, что отражается в массе памятников изобразительного и прикладного искусства, и аналоги демонстрируемой в Москве фрески с всадником можно найти в Помпеях, Геркулануме, Стабиях, Пестуме.

Воронежский всадник происходит из города Капуи, что примерно в 200 км к югу от Рима. В 420 году до н. э. ввиду ослабления этрусков Капуя попала под власть воинственных соседей-самнитов, и в Первую самнитскую войну в 344 году до н. э. вынуждена была просить защиты у Рима. Именно к этому периоду и относится фреска «Возвращение воина», на которой изображен самнитский воин на коне, с копьем, на котором висит белая туника, украшенная пурпурной каймой и обагренная кровью врага (римлянина?). То, что всадник одет в красную тунику, поверх которой мы видим короткую кирасу и золотой пояс (характерный наряд самнита, известный по разным источникам), но изображен с непокрытой головой, без шлема, позволяет предположить верность данного этому фрагменту названия: он явно не в бою, а возвращается с символическим кровавым трофеем.

Происхождение этого экспоната прослеживается четко: фрагмент росписи, найденный в ноябре 1871 года на территории современной Санта-Мария-Капуя-Ветере (античная часть Капуи), был приобретен для частной коллекции семейства Дориа. Позднее Джакомо Дориа продал его в музей Дерптского (с 1893 по 1919 год — Юрьевского) университета при посредничестве археолога и арт-дилера Вольфганга Гельбига. Где-то после 4 февраля 1920 года, после заключения Тартуского мирного договора между РСФСР и Эстонской республикой, фреска оказалась довольно далеко от Дерпта-Тарту, в Музее древностей и изящных искусств Воронежского университета.

Тут, конечно, собака и зарыта. В Воронеж фреска попала совершенно законно. Финансировавшийся из казны Российской империи Юрьевский университет прекратил свое существование 31 мая 1918 года, будучи ликвидированным немецкими оккупационными войсками. Но уже в 1915 году началась эвакуация имущества. В 1918 году, в пору Брестского мира, перед закрытием совет университета решил, что наиболее безопасным будет «воссоздание университета в одном из русских городов». Наиболее подходящим местом «для дальнейшей временной деятельности» совет счел Воронеж (к этому моменту значительная часть имущества уже была распределена между Воронежем, Пермью и Нижним Новгородом, так что тут речь шла об эвакуации преподавателей и студентов). Людей перевезли, а вот имущество по Тартускому договору обязаны были отдать Эстонии. А отдавать не хотелось — так, нарком просвещения Луначарский писал Ленину: «По договору с Эстляндией мы должны вернуть эстам несметное имущество Юрьевского университета (55 вагонов всякого добра, в том числе 400 тысяч томов книг, среди которых эстонских книг нет и 500, громадные коллекции рукописей русских писателей и т. д. и т. д.). …Хранители этого имущества, два раза спасшие его: один раз — от немцев и другой раз — от Колчака, протестуют всеми силами, и Наркомпрос желал бы поддержать этот протест против огульной передачи этого имущества эстам. Мы предлагаем последовать систематической передаче по описи с правом изымать (может быть, за какую-нибудь компенсацию) предметы, особенно для нас ценные…» Ленин отказал, военные вернули имущество бывшего Юрьевского университета. Но вернули явно не все (49 вагонов против 55), среди «удержанного» было эвакуированное имущество университетского Музея искусств. Именно оно с 1933 года хранится в Воронежском областном художественном музее им. И. Н. Крамского (кроме самнитской фрески там, например, очень приличная египетская коллекция).

В новой независимой Эстонии все это не забыли и требования о реституции звучали, однако после принятия в РФ Закона о реституции (1997) стало понятно, что о возвращении речь не идет, и в 2001 году был подписан протокол между художественными музеями Воронежа и Тарту, после которого стал возможен совместный каталог художественных ценностей, собранных музеем Императорского Юрьевского университета. С исторической точки зрения это очень важно.

Интересующий нас сегодня всадник был одной из пешек в этой истории. Физическое состояние памятника было не ахти с самого начала (потемнел от пылевых наслоений, имел сквозную трещину), но не выставляли его не только поэтому. В воронежском музее на постоянной экспозиции полно вещей из Дерпта, но особо их не вывозили, нечего глаза мозолить. Реставрация в Москве (работы проводились во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени академика И. Э. Грабаря) и «персональная» выставка в ГМИИ стали возможны тогда, когда о любых претензиях можно забыть. Нынешней выставкой воронежский «Воин» входит в мировой научный оборот. Хорошая сохранность и открытость памятника — самое большое, на что сегодня стоит рассчитывать. История же штука длинная и поворачивается иногда совершенно неожиданно: многовековое прошлое «Воина» тому порукой.

Кира Долинина