Новое грузинское слово

У этой книжки есть два неоспоримых достоинства — она короткая и грузинская. Короткая настолько, что одиноко ланчующая девушка может ее осилить еще до эспрессо. Хотя объединять "Растворимого Кафку" с трапезой, наверное, не самая лучшая идея. Есть в этой повести моменты, аппетиту никак не содействующие. Начинается все с того, как герой, урча от удовольствия, поедает выпавшую ресницу героини. Дальше больше — и в том смысле, что поедание этих ресниц становится практически контрапунктом повествования, и в том, что начинают происходить вещи куда более забористые. Героиня с чувством, с толком, с расстановкой выпускает распирающие кишечник — от съеденной поутру фасоли и нахлынувшей любви — газы, а герой по ходу дела просвещает ее в библейской истории. "Там есть эпизод, когда Иаков с сыновьями и невестками едут мимо города Шехем. Жители выходят и требуют у него женщин, чтобы лечь с ними. Иаков и сыновья им отказывают: вы не нашей, мол, веры, и крайняя плоть еще на вас. Тогда шехемские мужи без колебаний подвергают свою плоть обрезанию у самых врат города... Представь себе место с тремя тысячами мясных кружков на нем. Это же целая горка!" Само же название "Растворимый Кафка" не только предъявляет интеллигентную самоиронию, но и отсылает к рассказу главного героя о человеке, который выкопал на Ольшанском кладбище в Праге кости Франца Кафки. Очистил от земли череп, челюсти, позвонки, зубы, ребра, разбил их молотком на кусочки, пропустил через кофемолку и вот теперь каждое утро "берет ложку этой пыли, сыпет себе в стакан, добавляет столько же сахару, заливает кипятком, мешает и пьет".

Так что хоть три повести, поместившиеся на 120 маленьких страницах крупным шрифтом, вызывают чувство благодарности, ланч, скорее всего, отменяется.

Ланч отменяется, а вот девушка нет. Девушка имеется. Повесть "Растворимый Кафка" написана как внутренний монолог молодой особы, с первого взгляда и до безумия влюбившейся в тбилисского писаку и бонвивана по имени Заза Бурчуладзе. Тут надо отдать автору должное — находка полезная. Трудно найти лучший предлог, чтобы посмотреть на себя любимого глазами, полными нежности и — ведь только так мы на любимых и смотрим — иронии. Доброй иронии. Вот, например, героиня издалека любуется своим возлюбленным, исполняющим светские па на театральной премьере — в майке с надписью "Fuck me" и фигой в кармане. Имидж у него такой — рассуждает она — имидж врага публики и неисправимого циника. Такой имидж, понятное дело, скрывает душу нежную — хоть и не без странных, даже криминальных порывов — и даже ранимую. Так что человек Заза Бурчуладзе сложный. И мужчина — "Почему я мчусь сейчас к какому-то писаке, с которым познакомилась несколько часов тому назад?" — неотразимый. И девушка у него интеллигентная — цитирует и Платона, и Платонова.

Теперь про грузинскость. Грузинскость в "Растворимом Кафке", можно сказать, социально-топографическая. Это не брендированный магический реализм грузинского разлива, украшенный мозаикой культурных ассоциаций, как вышедшая у нас полгода назад повесть Бурчуладзе "Минеральный джаз", а выдержанная в стилистике поп-лита и окрашенная специфически грузинским лиризмом настоящая зарисовка из тбилисской жизни.

И это хорошо. Потому что звучит как музыка — улица Нуцубидзе, улица Кавтарадзе, Ваке-Сабурталинская дорога, проспект Чавчавадзе, улица Меликишвили, мост Галактиона Табидзе... Когда мы теперь пройдемся по этим мостовым? Хотя есть, наверное, те, кто настроен более оптимистично или, вернее, более конструктивно. Они могут почерпнуть из книги Бурчуладзе нужную туристу информацию. Например, повесть "Фонограмма" начинается словами: "В Телави героина не достать". Будем знать.

М.: Ad Marginem, 2008