За полтора десятка лет еженедельных поездок на работу из Петербурга в Москву я научился не обращать внимания на ерунду вроде той, что Петербург — это европейский город, а вот Москва-де — азиатская столица
Да ничего подобного!
Петербург, на мой взгляд,— он как раз и есть эталонно русский город. Ах, тут планировка площадей от Росси, ах, здесь изобильно пышный торт Зимнего дворца (сомнительный, на мой вкус, в своей изобильности) от Растрелли, а греческого вида Биржа — от Тома де Томона?
Да таков и русский человек, носящий не косоворотку или шальвары (невероятно удобная одежда, кстати), а европейское платье, желательно итальянское или французское, ничуть не избавляющее от привычки прогибаться.
Таков и нынешний Петербург — которому, как всякому русскому, выпала в 90-х свобода и который, как большинство русских, разменял ее на бабки и вот теперь смотрит слегка ошалело на результаты обмена.
Я сейчас не про гостевой Петербург, в котором в этом году особенно не продохнуть от туристических автобусов ("Па-а-асмотрим налево — в Михайловском замке был убит император Павел! Па-а-асмотрим направо — на углу Невского был убит заместитель Собчака Маневич!" — а куда еще в России на экскурсию поехать?)
Я про Петербург как город, то есть про место гнездовья сокращающегося, но все же превышающего 4 млн человек населения. Которому должно быть максимально комфортно, иначе зачем собираться до кучи внутри декорации такого вида, будто на каждой площади от Росси запоют через минуту Россини?
Так вот: абсолютная русскость Петербурга в том, что изменения в нем совершаются не ради комфорта, то есть здравого смысла (тогда бы Петербург проходил эволюцию европейских городов, обрастающих велодорожками и велопрокатами, прячущих автомобили в подземелья паркингов, развивающих общественный транспорт, берегущих каждый старый кирпич), а так, как они представляются необходимыми градоначальнице Валентине Матвиенко. А любому русскому градоначальнику — здесь ничего личного — потребны такие изменения, чтобы градоначальника любило, ахая и охая, вышестоящее начальство.
Валентину Матвиенко кто держит в городских менеджерах? Разве ж сами петербуржцы? Разве ж народ?
Да тьфу на этот народ три раза.
На должность питерского губернатора, как и любую другую, теперь назначает (или с нее снимает) президент, который никогда в жизни не будет ездить по Петербургу на велосипеде или трамвае и не будет стоять в жестоких, до садизма, глухих петербургских пробках. Президент промчится с кортежем по зачищенной для него дороге на какой-нибудь экономический форум — и тут действия губернатора очевидны. (Замечу в скобках: одной из негласных целей проведения российского экономического форума в Петербурге был перенос его из Лондона. Там, в Лондоне, невозможно и на миг представить, что ради какого-то форума перекроют движение, оцепят территории, перекопают улицы, утрамбуют парки полисменами, да в Лондоне и мэр Кен Ливингстон приезжал на метро, потому что так по Лондону передвигаются все, включая избирателей мэра.)
Впрочем, все это очевидно. Меня интересует иное — насколько стиль жизни русского градоначальника влияет на стиль жизни русского города? Иными словами — что значит сегодня в России "русское" на примере Петербурга?
Я не исследователь жизни Валентины Матвиенко и даже не особо исследователь Северной столицы. Но недостатка в бытовых наблюдениях у меня нет.
Итак: Валентина Матвиенко (фармацевтическое училище — институт — парткарьера — дипакадемия) сделала блистательную руководящую карьеру.
Несмотря на это, у нее не очень много денег: в 2008 году она заработала 1,7, а в 2009-м (в разгар кризиса) — 2,4 млн рублей, в среднем 180 тысяч в месяц минус налоги. Для Петербурга это весьма недурно, но в Москве главред глянцевого журнала получает больше. А поскольку главредом глянцевого журнала я был, могу посочувствовать Матвиенко: обслуживание двух квартир общей площадью 500 метров ей наверняка вылетает в копеечку. Для сравнения: за ремонт кабинетов Валентины Матвиенко площадью 221 метр в 2008 году питерский налогоплательщик заплатил 32 млн рублей. Сиденье для унитаза обошлось в 10 260 рублей, ершик — еще в 12 794 рубля.
Хотя, может быть, помог сын? Сергей Матвиенко (г.р. 1973), сделал еще более выдающуюся карьеру, чем его мать. Он не просто в считанные годы проделал путь от IT-менеджера до главы компании "ВТБ-Капитал", но и стал обладателем состояния в сотни миллионов долларов. Подробная схема владений Сергея Матвиенко — от 50 процентов акций в "Санкт-Петербургской клининговой компании" до 100 процентов в "Трансавиа-сервис", а всего компаний десятки — была опубликована газетой "Деловой Петербург", и опровержений не последовало.
Странно, что Сергей Матвиенко не считается в Петербурге национальным достоянием. Лакшми Миттал или Билл Гейтс — входящие в списки богатейших людей планеты — у себя на родинах национальные герои, а Матвиенко заработал серьезный капитал даже быстрее них. Я, ради торжества справедливости, готов помочь ему написать книгу "Как в России стать миллиардером исключительно благодаря таланту и прилежанию". Не сомневаюсь: расхватали бы тираж.
Впрочем, отвлекся. Итак: Валентина Матвиенко не бедна, но и не богата и ей наверняка приходится экономить. Резервы есть: квартира ее находится в 10 минутах пешком от Смольного, значит, можно отказаться от машины. Однако — так у современных русских принято — Валентина Матвиенко не ходит на работу пешком, а ездит из загородной резиденции в поселке Комарово. Везут губернатора на дорогой машине с "мигалками", перекрывая дорогу (насколько дорогой? Точно не знаю. В текущих планах Смольного значится пополнение автопарка 44 автомобилями на сумму 50 млн рублей, 20 машин должны иметь мощность не менее 250 лошадиных сил, и это тоже к вопросу о русской душе: ведь городской автомобиль для нас есть мощный дорогой автомобиль, а на маленьких пусть катаются дураки да бабы, за исключением Матвиенко,— разве не так?) Впрочем, в способе транспортировки присутствует couleur locale, местный колорит. На въезде с Приморского шоссе в город, где вечная затыка и пробка, половину шоссе напротив супермаркета "Окей" держат в резерве исключительно для — правильно! — Матвиенко. Чтобы она могла пробку миновать.
И вот тут начинается то, что я назвал бы петербургской историей, если бы не знал, что точно то же происходит от Рязани до Казани. Суть в том, что россияне, легко согласившиеся с потерей абстрактных свобод и даже здравого смысла (то есть легко позволившие закупать ершики ценой в две пенсии), оказались не готовы мириться с неравенством в общественных местах, и прежде всего на дорогах.
А специфически петербургская история заключается в том, что белые ночи привлекают в город не только туристов, но и начальников, и вот ради этого точечного прибытия начальников город перестает функционировать для своих жителей вообще. Потому что на горожан и начальников не разорваться; приходится выбирать.
И вот вам картинка с натуры: праздник "Алые паруса", которые российский телезритель воспринимает как фиесту и шоу (и правда: на телеэкране все впечатляюще). Однако житель Петербурга знает: от праздника лучше держаться подальше. Даже если есть билет на Дворцовую, из дальних рядов почти ничего не видать. Мосты перекрыты. К набережным — смотровым площадкам — не пробиться. А с мест, куда пробиться, не видно ничего. Это проблема не только Петербурга, но и любого города, где желающих попасть на праздник больше, чем мест, однако в других городах ставят огромные экраны, чтобы все было видно всем. В Питере — никаких экранов, потому что начальники грузятся на огромный стеклянный корабль — и дело в шляпе.
Но "Алые паруса" — цветочки по сравнению с экономическим форумом, под который каждое лето спешно и разом дороги и мосты закрывают на переасфальтировку. Ремонтировать их надо. Качество дорог таково, что велосипедисты, переезжая прелестный, сплошь в домах ар-нуво, Каменноостровский проспект по пешеходному переходу, отрабатывают прием "банни-хоп", то есть "прыжок зайца": проспект пробит колеями практически тракторными. Ремонтируют дороги (и мосты) очень просто: на несколько дней закрывают вообще. Ни знаков объезда, ни сроков работ, ни здрасьть, ни до свидань — пробки в полгорода. Это реальный, настоящий ад, превышающий по размерам даже ад минувшей зимы, когда город в снегопады не чистился вообще, так что по улице Миллионной, той, на которой атланты Эрмитажа, по единственной самостийно пробитой в снегу колее пробирались, вперемежку, тихо и скорбно, машины и люди, а вместо тротуаров были сугробы в половину атлантов, а поскольку к помойкам было не пробиться, мусор складировали прямо у подъездов, — я такое прежде видел только в хронике про блокаду, но в блокаду градоначальник Жданов не выступал с заявлениями о необходимости создания лазеров для сбивания сосулек. В отличие от Матвиенко.
И вот в летнем аду (помимо ада, есть еще и Летний сад, но он тоже закрыт на реставрацию) мои питерские друзья мне чуть не ежедневно сочувствуют, что в 15-миллионной Москве, должно быть, еще хуже. И изумляются, когда отвечаю, что точно не хуже. Что Тверскую переасфальтировали у меня на глазах, но я этого не заметил, потому что работы велись только в ночи, и утром я уже катил по свежему асфальту. Что Кутузовский проспект — условно, аналог Каменностровского — никто не закроет на неведомо сколько дней, это невозможно. И вообще, в Москве, по сравнению с Питером, сильно чище. И в Москве я не видел ржавых крыш, из которых наполовину состоит Петербург. И в доме, где живу я, и в доме, где живет теща, крыши не ремонтировались 60 лет, и не будут ремонтироваться ни-ког-да, пусть Питер и отрапортовал в Москву о завершении соответствующей целевой программы: когда я про это слушал по радио, сидя в гостиной с протечкой в полпотолка, я уже знал, что за постановку в целевую программу с нашего ТСЖ вымогали взятку...
И тогда друзья задумчиво тянут: так, значит, Лужков не так уж плох? Пусть даже Москва — азиатчина и все такое?
И тогда я отвечаю тем, с чего начал эту статью. Петербург — это очень русский город. А Москва — вообще не город. Она — большой бизнес-центр, и довольно европейски организованный. Но что организация его работы зависит не столько от талантов Юрия Лужкова или его жены (пока еще опережающей по богатствам сына Валентины Матвиенко), а, как ни странно, от обилия чиновников и бюрократии. Потому что эти чиновники, совокупно, вместе со своими родственниками и друзьями, любовницами и любовниками, дворней и челядью образуют могущественную массу, способную потребовать Москву содержать в качестве пристойного бизнес-центра. Это не рядовые москвичи, а люди на машинах со спецномерами и сигналами не просто не желают видеть ржавые крыши из своих пентхаусов, но и способны пролоббировать улучшение вида. И если Лужков перекроет Кутузовский проспект на неопределенный срок, то главные доминантные самцы в чиновничьей популяции легко позвонят мэру по "первой вертушке" и вежливо поинтересуются, не надоело ли ему быть мэром (а его жене — миллиардершей)? Так что Лужков вынужден держать офисную планку.
А Матвиенко — кто позвонит? Вот если бы в Питере жил начальник ФСБ, да МВД, да МО, да ФСО... Ведь правительство у нас, как еще Пушкин говаривал,— единственный европеец.
— Значит, в Питере безнадега? — приунывают друзья, но я говорю, что в том и русскость, чтобы в отчаянии не видеть безнадежности, у нас холода сменяет оттепель, и не мы ли недавно общими усилиями прокатывали на свободных выборах Собчака (м-да... пришел крепкий хозяйственник Яковлев, из свершений которого в истории осталось мощение мостовых плиткой, производимой, по слухам, на заводиках родни)? И слабость наших чиновников позволяет расти малому бизнесу, благодаря которому в Питере тысяча мини-отелей и сотни корабликов на воде, которые, кстати, суммарно стимулируют орды туристов не хуже Исаакия и Эрмитажа, а в Москве подобного чуда и в помине нет. И вообще, орел на российском гербе — двуглавый.
На что друзья замечают, что герб Петербурга — двухъякорный, однако же корабль на двух якорях никуда не плывет.
И я, в порядке алаверды, отвечаю, что кораблик на шпиле Адмиралтейства пусть не плывет, однако же вертится.
И хорошо ведь показывает, откуда ветер дует!