Там, наверху соблюли все договоренности и контракты: дождь включили в воскресенье вечером, сразу, как только умолк дивный Паваротти. Этот пакт московского мэра с природой, однако, менее удивителен, нежели негласный договор между устроителями праздника и его, так сказать, потребителями. Самовыражение загадочной русской души на этот раз состоялось в формах, которые можно назвать цивилизованными.
Праздник прошел как-то так четко и настолько был свободен от специфического отечественного надрыва, что даже и не верится: да неужто все обошлось? Вот так просто вышли, погуляли, поглазели друг на друга и по домам разошлись? И без стенки на стенку? Без руководящих лиц на трибуне мавзолея? Без похмелья? Да дома ли мы? Москва ль это? Наш ли, черт возьми, город?
Но — Москва. Та самая. В субботу, выйдя из дома и отметив дивной красоты дымный иероглиф на темнеющем небе, оставленный четверкой истребителей над углом Ленинского и Университетского, я прошагал с километр в сторону МГУ. Там, на бурых стенах ГЗ, главного здания, горела жаррова радуга, оттуда долетали звуки, напоминавшие об упражнениях прилежного подростка на синтезаторе "касио". Над толпой витал запах пива и каких-то неслыханных по пронзительности парфюмов. На проспекте завязывалась пробка, которой предстояло простоять чуть не до утра. Сквозь нее, с мигалками и сиренами, пробивались к Внукову кортежи запоздалых официальных гостей. Но все это — и сгущающаяся толпа, и гудки машин, и грянувший в девять, как совсем стемнело, фейерверк, как-то не нарушали общей благодушной атмосферы.
К Жарру было не подойти — но на периферии толпы, удивительное дело, никто туда и не рвался. Закусывали, глазели, очередной огненный цветок над университетским сквером приветствуя должным воплем. Чего-то привычного словно бы не хватало. Чего же? Я сообразил — а вот этого самого чувства, что гуляем в последний раз. Как-то все шло спокойно, без ажитации. На советский вкус оно скучновато. На европейский, пожалуй, в самый раз.
Воскресная толпа, затопившая центр, оставляла то же ощущение — спокойной и расслабленной праздности. Праздник без цели, без подтекста, просто так. Не долженствующий по-достоевски завершиться скандалом, русской рулеткой или русской революцией.
Во всем этом можно, если угодно, усмотреть некоторый идеологический смысл. Знак изменившегося общественного настроения. Милиция, присутствовавшая в городе в количествах поистине олимпийских — один страж порядка на двадцать обывателей,— оказалась едва ли не без работы. Публика жуировала и наслаждалась жизнью. Никто не хочет неприятностей. Все хотят просто жить.
Как бы ни были велики заслуги московского градоначальника, как бы ни были глубоки провалы вкуса отдельных фрагментов действа — суть праздника не в них. Московское население вышло себя показать, на людей посмотреть — и картинка получилась ничего себе. Конечно, нас испортил жилищный вопрос, но, по справедливому замечанию известного специалиста по консалтингу, мы — люди как люди. Иногда мы даже нравимся сами себе.
Наутро после шоу на Воробьевых горах, покупая свой воскресный арбуз, я услышал от черноусого продавца: "Всю ночь не спал. Триста килограммов арбузов раздали вчера". "Жалко?" — спросил я. "А, нет. Главное — погуляли нормально, так, брат?"
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ