Его прошлое активного комсомольца как нельзя лучше вписалось в карьеру банкира. Он ворочает миллионами и любит собирать бабочек. Считает, что риск благородное дело, но только тогда, когда дело чужое.
С президентом латвийского Parex Bank Валерием Каргиным беседует наш корреспондент Ирина Белинская.
Ирина Белинская: Как вы сами считаете, с чего начиналась история вашего успеха?
Валерий Каргин: С Робинзона Крузо. Мне вообще нравится когда люди выживают. Тогда в социалистический период эта книга была просто пособием по подготовке к бизнесу.
И.Б.: На школьной фотографии вы выглядите этаким пай-мальчиком. Хорошо учились?
В.К.: Средне. Выпускной бал — 4.12. Запомнил потому, что когда-то столько водка стоила.
И.Б.: Кем вы были в компании?
В.К.: Всем приятно сказать, что был лидером. Не был. Скажем так: занимал определенное место. Но к компании не принадлежал.
И.Б.: В "орлянку" играли?
В.К.: Нет. Это игра, в которой невозможно просчитать успех. Я люблю более планируемые позиции. Мой папаша активно играл в преферанс. На деньги, конечно. Я все время стоял рядом и ждал — выиграет или продует. И в зависимости от этого, куда мы пойдем — в столовую или в ресторан. Тогда я понял, что это тоже не для меня.
И.Б.: В детстве многим мальчишкам хотелось иметь карманные деньги. Получали они их разными способами. Некоторые бегали на станцию разгружали вагоны...
В.К.: Я, наверное, очень быстро понял, что физическим трудом мне заработать не дано. Я поработал месяца два на заводе "Коммутатор" в Риге — грузчиком. Потом через месяц ушел в отпуск, а еще через месяц забрал свою трудовую книжку. Так что я — заводчанин с очень маленьким стажем.
И.Б.: У вас журналистское образование. Почему выбрали именно эту специальность?
В.К.: На журналистике в университете был самый высокий конкурс. Мне подумалось, что "не боги горшки обжигают".
И.Б.: А если бы на историческом был выше конкурс, чем на журналистике, вы бы туда и двинули?
В.К.: Может быть...
И.Б.: А в институте подрабатывали где-нибудь?.
В.К.: Хотя я не нуждался в деньгах (получал повышенную стипендию), много писал. Бегал по редакциям, раздавал свои труды. К тому же родители помогали.
И.Б.: Прокоммунистические статьи писали?
B>В.К.: На таких статьях заработать было нельзя. Желающих их писать было предостаточно.
И.Б.: Во многих интервью вы говорили о себе как об активном комсомольском деятеле. Как родители относились к вашему увлечению комсомолом?
В.К.: В моей семье о партии отзывались очень цинично, несмотря на то, что папа был членом КПСС. Цинизм заключался в том, что мы извлекали возможности из той среды, в которой жили. Так называемый конформизм. И после института меня сразу пригласили в Кировский райком комсомола Риги. Через общественные организации всегда можно было чего-то добиться. Я мог сам себе придумать работу, довести ее до конца и получить моральное удовлетворение. Материальным, разумеется, не пахло.
Первое время я курировал организации торговли. Там работали самые коммуникабельные люди. Это изумительная среда.
И.Б.: Считается, что именно эта среда породила традицию подношения "подарков" должностным лицам...
В.К.: Не знаю, умею ли я давать. Но давать приходилось. Однажды я собрался в Югославию и вез за границу через Шереметьево-2 некую запрещенную вещь, которая находилась в одной из двух сумок. Вторая сумка — с моим бельем. Таможенник прогнал "бельевую" сумку через аппарат и говорит: "Ты везешь запретное". Отвечаю: "Везу". Хотя до сумки с запретным грузом дело еще не дошло. Он: "Что будем делать?" Я отвечаю: "Или я дам тебе двести долларов, или ты сейчас позовешь своего соседа, и вы меня заберете." Он говорит: "Ладненько, позову соседа." Молчу. Подходит сосед и говорит: "А почему так мало! Давай триста." Я ему: "Сто пятьдесят. А они: "Будем открывать сумку". Открыли сумку — белье. Со второй решили не позориться. Я дал сто долларов и забрал свои вещи. Вот так открыто при всех торговались. Это был 1990 год.
Каргин очень неуютно себя чувствует, если человек, который ему нужен по делу, — не куплен. Тем не менее, всегда с восторгом рассказывает, если встречаются исключительные случаи: "Представляешь! Не взял." Андрей Васильев. Главный редактор журнала Коммерсант-Weekly.
И.Б.: Начинали вы в райкоме, потом вас перевели в горком. За что?
В.К.: Меня попросили написать отчет о том, как пионеры нашего района отработали на субботнике. Обдумав содержание отчета, я написал, что они собрали 42 тысячи гектолитров семян дуба. Хотя я до сих пор не знаю, что такое гектолитры. Но это сообщение было воспринято "на ура". Никаких особых наград я не получил, но меня заметили, как человека умеющего составлять глубокомысленные отчеты.
И.Б.: Когда курировали торговлю, вам взятки давали?
В.К.: Ну может быть... борзыми щенками. Мне незачем было брать. Я ведь был из обеспеченной семьи. У моих родителей всегда была значительная коллекция, которая в одиозные минуты жизни перекочевывала в комиссионные магазины. Или папа выгодно менялся. Было немало Клевера. Был Федерс. Пара эскизов Репина. Много Богданова-Бельского, Виноградова.
И.Б.: А вы сами что-нибудь собираете?
В.К.: Когда-то собирал бабочек. Было около четырехсот экземпляров. Они на булавочках такие красивые.
И.Б.: Перестройка застала вас в райкоме комсомола?
В.К.: Не в райкоме, а уже в горкоме. Меня перевели туда заведовать идеологией и пропагандой. Тогда были в моде рок-клуб, вечера, концерты. Их мы и начали организовывать. Вот тогда это было "ах!".
Если вы смотрели фильм Подниекса "Легко ли быть молодым". Так вот, он снимал свои фильмы именно с наших мероприятий.
Тогда, чтобы иметь возможность выступать на площадке, необходимо было тексты песен, как тогда говорили, "залитовать". Поэтому первое, что мы сделали — выбили себе это право — литовать. И я лично литовал тексты этого рок-клуба — ставил печать.
И.Б.: Как вы это право получили?
В.К.: Как-как. Вот так. Просил. Выклянчивал. Лебезил. Когда я говорил по телефону с тем, от кого это зависело, я просил всех подчиненных выйти из кабинета. Чтобы не слышали как унижаюсь.
И.Б.: И что, высокое партийное начальство спокойно взирало на вашу деятельность?
В.К.: Нет, конечно. Первый выговор я получил работая уже в горкоме комсомола, за Курехина, за его концерт в Риге. Директора заводов и партактив сидели в первом, втором и третьем рядах. Потом вышел эпатирующий всех Сергей Курехин со своей Попмеханикой. В течение двух часов "измывался над коммунистической моралью", как потом написали в местных газетах. А потом появился из-за кулис его компаньон с огнетушителем, открыл его и стал поливать первые ряды. Тогда я понял, что моей карьере пришел конец.
И.Б.: Конец пришел?
В.К.: Нет, не тогда. Позже я стал отвечать за деньги комсомола. Это были поступления от комсомольских кафе, центров досуга. С тех пор я деньгами и занимаюсь.
С 1989 года в горкоме комсомола я начал заниматься туризмом. Все деньги горкома шли через меня. (Коллеги оценили мой опыт работы). Мы организовали так называемый молодежный обмен между школьниками Латвии и другими странами. С этого началось знание финансовых механизмов.
И.Б.: Parex всегда был союзом двух человек. Вы президент, а Виктор Красовицкий — вице-президент и совладелец Parex Bank. Как возник этот альянс?
В.К.: В 1988 году у него был туристический кооператив. Он пришел как-то в горком, и мы познакомились. Он уже заработал деньги, но его зажимали, а у меня было комсомольское хозрасчетное предприятие, где, естественно, было больше возможностей. К тому же, я имел некоторые связи. Мы объединились. Это событие, собственно, и можно считать началом Parex Bank.
Мы стали делать туристическое дело с громадным размахом. За год — самая крупная туристическая фирма Латвии. Крупнее латвийских "Спутника" и "Интуриста" вместе взятых. И оборот Parex в шесть раз превысил оборот этих фирм. Мы деньги сделали буквально за месяц.
Поездки покупались у местных туристических фирм, которые предлагали свои маршруты. Это все было связано с обменом валюты тоже. Мы покупали у предприятий клиринговую валюту. Например: во Вьетнам некий советский завод поставляет кастрюли. Взамен на счету этого завода во Внешэкономбанке появляются вьетнамские донги. Вещь сугубо абстрактная, поскольку нигде, кроме Вьетнама, на эти донги ничего купить было нельзя. Что с ними делать, завод не знает. А мы, видимо, знали.
И.Б.: Главная проблема, с которой вы столкнулись в туризме...
В.К.: Билеты. Их было не достать. Бывало и такое, что мы знакомились с чиновниками аэропорта, и они летали сопровождающими группы. Соответственно для таких групп проблемы с билетами исчезали. Эти чиновники, как тогда выражались, "вычищали рейс".
И.Б.: А с чего непосредственно берет начало Parex банк?
В.К.: Демократия набирала обороты. Подумав, мы с Виктором решили менять валюту исходя из принципа: "все, что не запрещено — разрешено" и поместили в местной молодежной газете объявление: "куплю валюту". Был указан адрес горкома комсомола. Начали ее покупать и на свои деньги, и на комсомольские. Ну, купить-то купили, но надо было еще продать. Появилось объявление:"Продам валюту" с тем же адресом. Таким образом, первые доллары мы купили за 24 рубля, а продали — за 32.
Оборот стал расти, денег у нас были полные карманы. После чего мне стали звонить из местного комитета госбезопасности. А тут еще "Комсомольская правда" опубликовала статью о том, что же это такое, до чего дошли эти прибалты. "Купить валюту!", это же обалдеть можно. С этакой ноткой, мол, там грабят, и нам в Москве пора.
Пришел полковник КГБ и спрашивает: "Кто вам разрешил?". Для меня стало очевидно, что со своей кучей выговоров, если я чего-то срочно не придумаю, моя жизнь будет как яйцо вкрутую. "Мы это делаем по личному разрешению Михаила Сергеевича Горбачева из Кремля." И уже сам поверив в это, с этаким твердым взглядом по-коммунистически заглянул ему в глаза, пожал руку и добавил: "Партия делает такой эксперимент, товарищ полковник." И когда он спросил: "Ну, как это так?!" Я помню, что встал, а он передо мной сидел: "Товарищ полковник это народу надо." Он и ушел.
И.Б.: Постановление Верховного Совета, которое легализовало валютный обмен, было принято уже после открытия вашей комсомольской "обменки"?
В.К.: Да. Зимой 1990-91-го. А мы стали менять в начале 90-го года. Мы с Виктором обсудили и решили попробовать дальше расширять обмен только уже на основе законодательства. В то время уже был образован банк Латвии, как национальный независимый от СССР банк: три человека сидело в одной комнате — президент банка, референт и юрист. Мы юриста этого давай обхаживать. А он говорит: "Идите вы на фиг! Мы даже не знаем, как эта лицензия выглядит."
Не долго думая, мы с ним сами разработали форму лицензии, оставалось только подсунуть им на подпись. Долго не хотели подписывать. Мы не один день отсидели под их дверью в коридоре. Они выходят из кабинета "по делу" — мы сидим. Ждем. Выходят снова — мы. Короче, подписали.
Первую будку мы открыли на вокзале и сначала сидели в ней сами. Потом открылись будки по всей Риге. Полгода мы были одни. Каждый день доллар приносил доллар. Что такое сладкое слово "Монополия"! Это когда все идут только к нам. Даже в Москве еще не было меняльных контор. Вся Россия ездила к нам менять деньги.
Через семь месяцев робко открылась первая чужая менялка. А у нас уже вся Рига усыпана меняльными конторами. На нас приезжали и смотрели как на экзотику со всего Советского Союза фарцовщики, которые отсидели по пятнадцать лет в тюрьме по 88-й статье. Они чуть не плакали.
Курс доллара одно время в газете "Коммерсант" определяли по курсу Parex. То есть страна жила по нашему ощущению доллара. Мы сидели и думали: какой будет курс доллара в СССР? А вот нам хочется — во такой.
И.Б.: И вас никто не контролировал?
В.К.: Кто может контролировать курс? Популяризируемая версия была следующая. Что на курс влияет? Если больше людей сдает валюту, чем покупает, значит курс будет такой. Доллар упадет. Если сдают рубли, то наоборот.
На самом деле было совсем не так. Мы получили возможность распоряжаться (не буду говорить манипулировать — поскольку это слово уже читается в ваших глазах) громадными суммами денег. И устанавливать курс, какой желали. В рамках разумного. Мы начинали менять деньги с 24 рублей, а Сбербанк Латвии начал менять валюту, когда один доллар стоил тысяча шестьсот рублей. На марже мы уже имели определенный капитал плюс деньги наших клиентов.
Так и получилось, что Сбербанк Латвии был значительно меньше и беднее, чем мы. И когда Латвия, Литва и Эстония стали отказываться от этих рублей с портретами Ленина, мы обнаружили, что у нас оказалось жуткое количество русских рублей. Никому здесь не нужных. Но они никому не нужны были только здесь. Зато были нужны в другом месте. И стоили они там гораздо дороже. Таким образом, денежные потоки из Прибалтики отправились в другие регионы. Тогда еще не было никаких границ. Был еще СССР.
И.Б.: Говорят, что якобы вы имеете отношение к истории, которую в вашей республике назвали "попыткой России поставить под контроль" крупнейший банк "Балтия". И будто бы вы имели отношение к этой операции, в которой были задействованы также ОНЭКСИМбанк и компания "ЮКОС"?
В.К.: Наша роль в крахе банка "Балтия": мы пострадавшие, как и многие другие его кредиторы. Надеемся, что когда-нибудь мы получим свои деньги назад.
И.Б.: Как вы оцениваете реакцию латвийских властей на эту историю?
В.К.: В истории с "Балтией" много политики, но еще больше дилетантства и самомнения.
И.Б.: Какой еще период можно сравнить с уровнем заработков 90-91 года?
В.К.: ГКЧП и события 1993 года. Во время ГКЧП мы делали дикие деньги. Было такое ощущение, что одна часть людей бросилась продавать валюту, а другая — покупать. Одни были твердо уверены в том, что придут коммунисты и доллары надо продавать, а брать рубли. А другие твердо верили, что надо делать наоборот. Около меняльных контор выстроились фантастические очереди. Мы делали маржу не десять рублей, а двадцать, — и зарабатывали сумасшедшие деньги. За три-четыре дня мы сделали такой оборот, который делали за год. Так что "кому блокада, кому ламбада".
Тогда из комендатуры позвонили и сказали: "Опечатывайте сейфы. Сейчас приедем арестовывать ваши деньги". Мы заметались. У нас битком набитые сейфы. А куда девать деньги — не понятно. К нам подходили сотрудники и говорили: "Давайте мы домой возьмем, похраним. А когда вас выпустят — отдадим." Мы думали: "Во — вам!" (делает известную комбинацию из пальцев). Если бы мы деньги отдали, кончилось бы еще хуже. Они бы первые на нас и настучали.
Мы тогда сидели всю ночь одни в горкоме (где у нас уже был целый этаж) и ждали. Но за нами так никто и не приехал. Видно не пришло команды из Москвы.
И.Б.: Когда вы получили банковскую лицензию?
В.К.: В 1992-м. Нам долго не хотели давать лицензии на банк. Мотивация была следующая: ни я, ни Виктор не имеем банковского образования. Он инженер, а я журналист. Но все-таки дали. Удалось убедить президента Банка Латвии, по образованию физика.
И.Б.: Вокруг людей с большими деньгами крутится большое количество мошенников. Вас кто-нибудь обманывал?
В.К.: Обязательно. Но мы быстро учились.
Мы даже разработали такую классификацию: если приходит человек в белых носках и зеленом пиджаке, он, как правило, начинает излагать сумасшедшую историю про 10 миллиардов.
Поэтому мы говорили: "Мы согласны. Сделаем, как ты просишь. Но мы ведь с тобой люди солидные, положи страховые десять тысяч. Если по твоей вине сделка не состоится, деньги останутся нам за работу". Как правило, на этом все и заканчивалось.
И.Б.: Сейчас вы очень богатый человек. Но когда-то к вам впервые попала относительно крупная сумма. Вы ощутили себя как-то иначе?
В.К.: Я всегда относился к деньгам только как средству производства. Вот у вас инструмент работы — ручка, а у меня — деньги.
И.Б.: У вас есть самолет или яхта?
В.К.: Нет, у меня есть вертолет и моторная лодка.
И.Б.: Вот тут на фотографиях вы изображены с туземцем и с полутораметровой рыбой. Вы что, охотиться любите?
В.К.: Я охочусь с лесником. Однажды как-то в полумраке промелькнуло какое-то животное. Лесник мне говорит: "Барсук! Стреляй." Надо сказать, я не очень хороший охотник. А он кричит: "Стреляй, стреляй, а то уйдет". Я прицелился. Грохнул. Подходим — лежит корова. Умирает. Я плачу. Потому, что мне редко удавалось куда-нибудь попадать. Вижу эту корову и думаю: "Щаз дождусь ее хозяина, он придет и будет жутко ругаться. Вдруг сзади слышу всхлипы — лесник. Плачет. Это я, оказывается, его корову убил.
И.Б.: Вы авантюрист?
В.К.: Я очень спокойный человек, никогда не совершавший никаких подвигов. Даже сухой. Может быть, чуть-чуть более наблюдательный чем все остальные. И на службе всегда был этаким молчуном. Не высовывался. Про меня даже говорили: "Всегда в центре, всегда на заднем плане."
И.Б.: Где бы вы не появлялись, вы всегда в бабочке. Вы продумывали свой имидж?
В.К.: Просто мне нравятся бабочки.
Он — абсолютный консерватор во вкусах. В любой точке мира требует себе салат из помидоров со сметаной, причем три раза в день. С Каргиным совершенно невозможно ходить в ресторан. Почти каждое вкусное блюдо готовят с луком, которого он терпеть не может. Поэтому, в какой бы компании он не находился, — всегда сидит и этот лук выковыривает. Нина Кондратьева, жена вице-президента Parex Bank Виктора Красовицкого
И.Б.: А как вы выбрали свою жену?
В.К.: В двадцать лет, когда я женился, она была самой красивой девушкой из моего окружения.
И.Б.: Валерий, а за что вы себя так любите?
В.К. Отнюдь. Я не переоцениваю свою роль в китайской революции.
Подписи
1. Октябренок Валера Каргин в первом классе латышской школы.
2. Президент Parex Bank Валерий Каргин с супругой Татьяной.
3. "Я очень спокойный человек. Даже сухой. Быть может, чуть-чуть наблюдательнее, чем все остальные".
4. Валерий Каргин утверждает, что любит охоту.
5. Виктор Красовицкий — вице-президент Parex Bank и лучший друг Валерия Каргина.