Выставка современное искусство
В Гридчинхолле, подмосковном выставочном зале, открытом меценатом Сергеем Гридчиным, проходит "Последняя выставка" Анны Желудь. Проект со столь суицидальным названием показался АННЕ ТОЛСТОВОЙ довольно оптимистичным.
Несмотря на молодость, Анна Желудь, участница Венецианской биеннале и лауреат премии "Инновация", избавляется от груза собственного творческого наследия с поразительной регулярностью. По весне даром раздала свою живопись всем желающим — грандиозный потлач на горе арт-рынку состоялся в фонде "Эра" (см. "Ъ" от 9 апреля). Теперь очередь дошла до скульптуры, точнее — до инсталляций. Правда, на этот раз раздают их не безвозмездно, а по принципу натурального обмена. В Гридчинхолле имеется прейскурант, написанный на тетрадном листочке в клеточку печатными буквами, из которого явствует, что инсталляции — целиком, частями и поштучно (то есть поэлементно) — меняются на строительные материалы вроде половой доски или водоэмульсионной краски либо на услуги вроде земляных работ или грузоперевозок. Кому-то этот прейскурант напомнит объявления, какие расклеивают на рынках, кому-то — художественный Time/Bank знаменитой нью-йоркской группы e-flux, наладившей безденежный обмен артистических талантов и творческих умений во всемирном масштабе. Однако Гридчинхолл вовсе не собирался встраиваться в глобальную систему альтернативной экономики, предложенную художественному миру активистами e-flux. Речь идет о начинании локальном, но не менее альтруистическом. Жительницу Раменского района Анну Желудь роднит с жителем Красногорского района Сергеем Гридчиным любовь к Подмосковью и готовность превратить свой дом в выставочную площадку для современного искусства: освободив таким радикальным образом мастерскую в деревне Аринино от неликвидов, художница собирается сделать в ней ремонт и открыть галерею "Обочина", куда приглашаются художники, лишившиеся галеристов в связи с закрытием ряда винзаводских заведений. Так что эта выставка "последняя" не для Анны Желудь, а для залежавшихся в ее мастерской работ.
Впрочем, определение "неликвиды" к "Последней выставке" не подходит. Во-первых, потому, что едва ли не все инсталляции — целиком или поштучно — оказались зарезервированными для обмена сразу после вернисажа. А во-вторых, потому, что в слове "неликвид" есть негативный оттенок, тогда как в данном случае "залежалость" — признак высококачественного, не столько галерейного, сколько музейного товара. Такого, как висящие под потолком оборванные гирлянды "Коммуникаций": в 2009-м их можно было видеть в Арсенале в Венеции — куратор 53-й Венецианской биеннале Даниэль Бирнбаум пригласил Анну Желудь участвовать в основном проекте. Или как чудом уцелевшая после весенней раздачи живописная серия "Аня Желудь в Русском музее": аскетичные кухонные натюрморто-интерьеры были написаны на фанерных ящиках, в которых на ретроспективу в Русский музей перевозили картины московского экспрессиониста Арона Буха, и благодаря такой остроумной проделке контрабандой попали в "храм искусства". Того, что пользовалось наибольшим спросом у коллекционеров, то есть "прутяных" объектов — фирменных желудевских рисунков в пространстве с помощью очерчивающего контуры предметов металлического прута, на "Последней выставке" немного. Разве что повешенный на стену контурный рельеф "Хаммер" да уголок какого-то опустевшего офиса с прозрачными стеллажами, столами, папками для бумаг и корзинами для мусора под названием "Ничего нового". Преобладают же работы не столь дизайнерски изящные, с виду более простые, грубые, дающие почти полную свободу материалу.
Например, сваленные снаружи, под стенами выставочного зала жерди из инсталляции "Произвол" (дрова, ставшие произведением искусства, меняются на две машины нехудожественных березовых дров). Или громоздящиеся тут же колоссальной кудрявой рыжеватой кучей медные пружинки "Золотого руна". Или то ли закрученный, то ли сам закрутившийся лихой спиралью синий провод "Ньюворка". Здесь чувствуется и доверие к материалу, и жалость к нему: к выброшенным гончарами обрезкам глины, развешанным на стальных подпорках "Памятником девству", к остающимся от сталеварных работ обрезкам прутьев, воткнутым густым железным ворсом в фанерные диваны, пуфики и ковры "Гарнитура", что живо напоминает "гвоздяные" объекты Гюнтера Юккера. Здесь уважают сопротивление материала, как в "Паркете, который встал дыбом": выложенные елочкой дощечки словно бы не желают мириться с тем, чтобы по ним ходили, как по полу или по напольным инсталляциям Карла Андре. И любуются его неказистостью, как в новом живописном цикле "Выбоины" — минималистских портретах траченного временем кафеля, ложащегося унылыми решетками на казенные стены.
"Последняя выставка" в известном смысле и есть гимн неказистости, никчемности, бросовости материала. Свойствам, которые можно спроецировать и на все эти инсталляции — "Пучки", "Крючки" и прочее "Ничего", завалявшиеся в мастерской и никем не востребованные, пусть они и побывали на Венецианской биеннале, и на все современное русское искусство, пролетевшее мимо галерей и музеев. Удивительно, что это искусство все еще живет, не сдается, сопротивляется, будто "Паркет, который встал дыбом", и даже открывает выставки на обочине.