Егор ГАЙДАР: НАШ ВОРОВАТЫЙ КАПИТАЛИЗМ

Экономика

НАШ ВОРОВАТЫЙ КАПИТАЛИЗМ

— Недавно вы дали такое определение нынешней российской экономике — стагнирующий вороватый капитализм. Но я помню, что точно такую же оценку вы дали, когда уходили из правительства в конце 1993 года. Неужели за три года ничего не изменилось?
— За три года система стабилизировалась. Между 1993-м и 1996 годом главным вопросом экономики было: удастся ли пережить кошмарный шок от развала социализма без голода, катастроф и катаклизмов, удастся ли в экстренном порядке запустить рыночные механизмы. Вокруг этого разворачивались нешуточная борьба и полемика.

Сейчас есть рынок, есть конвертируемая валюта, растет экспорт — налицо некоторые признаки стабилизации. Начнет ли развиваться эта стабилизированная, вся в родимых пятнах социализма, экономика, будет ли она социально справедливой, или она будет провоцировать социальное расслоение — этот блок проблем был виден уже в 1994 году, но к их решению не приступили до сих пор.

Слава богу, что в 1994 году правительство взялось за ум и провело финансовую стабилизацию, хотя и наделав предварительно глупостей. Но дальше реформы не идут. Здесь нужна политическая воля.

Сбылась мечта идиота...

— Несколько лет прошли под лозунгом «Побороть инфляцию!». В этом году, говоря словами известного литературного персонажа, «сбылась мечта идиота». А счастья все нет...
— Побороть инфляцию — необходимая предпосылка экономического роста, но недостаточная. Такой пример: чтобы вас принимали в приличном обществе, надо, чтобы вы как минимум не сморкались в рукав. Но не стоит думать, что если вы перестали сморкаться, то вас пригласит на прием английская королева.

Побороли инфляцию — замечательно. Жалко, что так поздно. У нас — статистически доказано — инфляция очень тесно связана с бедностью и социальным расслоением. На период пика инфляции всегда приходится пик расслоения. Сейчас, на фоне стабильных цен, у нас начинают чуть-чуть улучшаться социальные показатели — начиная от увеличения продолжительности жизни, кончая сокращением числа убийств.

— Но сегодня главная проблема — жесточайший бюджетный кризис в стране...
— На все, что происходило в экономике в 1996 году, оказал огромное влияние безумный политический перепад, связанный с выборами президента. Посмотрите, что происходило со спросом на наличную валюту еще осенью 1995 года! К маю 1996-го он достиг безумных размеров. Посмотрите, что происходило с процентной ставкой, посмотрите, что происходило с уплатой налогов... Сейчас правительство очень слабо приходит в себя после выборов.

— Как вы расцениваете первые шаги правительства, направленные на повышение собираемости налогов, на ужесточение контроля за государственной монополией на алкоголь?
— Пока очень скептически. Не потому, что они неправильные по сути. Но взялись, на мой взгляд, совершенно не с того конца.

Легко быть крутым с маленькими

— По-моему, уже даже детсадовские дети знают, что половина проблем бюджета — в неплатежах восьмидесяти крупнейших российских предприятий. До тех пор пока крупнейшие предприятия — скажем, нефтяные компании, цена акций которых в последнее время достигла пика на мировом рынке, имеют возможность не платить деньги в бюджет, одновременно одалживая государству деньги в виде ГКО через собственные и подставные компании, до тех пор ни один разумный директор, думающий об интересах предприятия, если он экономически рациональный человек, как сказал бы Адам Смит, не будет платить налоги.

У нас ни один директор крупного предприятия, явно имеющего средства и не платящего налоги, не то что не сел в тюрьму, что давно произошло бы в любой стране с устойчивой рыночной экономикой, а даже не поплатился за это нарушение своим креслом.

Если правительство не способно справиться с этой проблемой, то вся суета вокруг акцизов и «челноков» производит комичное впечатление. Вы боитесь сильных, поэтому пошли к первоклашкам показывать, какой вы крутой...

— Проблема директоров-неплательщиков — психологическая, юридическая? Какая?
— В первую очередь это проблема политической воли. Гораздо легче тронуть слабого, чем сильного. Предприятия, о которых идет речь, имеют свою систему поддержки в правительственных структурах, систему лоббирования интересов, богатые связи. Не хочется их трогать, это страшно, конфликтно, это заденет влиятельных людей.

С кем бы я ни разговаривал на эту тему, никто мне ни слова возразить не может. Все говорят: «Да мы бы этих директоров!!!» Но никак не могут решиться, кто конкретно этим займется и кто возьмет на себя ответственность.

— По-вашему, экономическая сущность неплатежей — воровство?
— У неплатежей есть несколько экономических причин, но на мой взгляд, в наших реальных условиях доминирующая часть проблемы — элементарное воровство.

Скажем, нефтеперерабатывающий завод поставляет нефтепродукты компании «Филькина грамота». Компания почему-то не платит, а завод продолжает почему-то поставлять...

В нормальной рыночной экономике директора предприятия за такие странные поставки давно бы посадили по действующему либеральному законодательству. А у нас может ходить, плакаться в жилетку министрам, утирать рукавом слезы: «Неплатежи замучили... Дайте денег».

— А наше законодательство дает возможность принять какие-то меры?
— У нас очень мягкий закон о банкротстве. Вы попробуйте обанкротить свой банк где-нибудь в Великобритании. Вы потом, сидя в тюрьме, будете доказывать, что в мыслях не имели, что ваш банк может обанкротиться, а что как только первая мысль об этом пришла к вам в голову, вы немедля побежали в Центральный банк Англии, чтобы всех предупредить.

А у нас вы можете обанкротить банк и ходить, разводить руками: «Ну, обанкротился, ну что же делать... Беда какая случилась».

В последнее время нам удалось хоть что-то сделать — скажем, внести в новый Уголовный кодекс положение об ответственности за ложное банкротство, фиктивное банкротство. Другое дело, что прокуратура пока не привыкла этими статьями пользоваться.

Но в целом законодательство очень мягкое. У нас считают, что мягкое законодательство — оно-то и есть либеральное. Ничего подобного — это бардак!

Дефицит воли

— Вы употребили выражение «политическая воля»... Черномырдин не производит впечатления слабовольного человека. А ваш однопартиец, глава президентской администрации Чубайс может дать сто очков вперед любому по части политической воли.
— Без всякого сомнения.

— Он никак не может этот дефицит политической воли власти восполнить?
— Политические традиции в России очень устойчивы. Еще с царских времен повелось, что никогда в России правительство не занималось толком ни международными делами, ни обороной. Кроме тех странных времен, когда генеральный секретарь ЦК КПСС выполнял функции главы правительства. И влезть министрам в эти дела очень непросто — это «царские» дела.

А вот экономика, социальная сфера — это всегда компетенция правительства, и, не работая там, вторгаться в эти сферы бессмысленно. Это можно делать политикански, показывая всем, какой ты добрый и хороший, как это делают некоторые коллеги из Совета безопасности, но по сути что-либо сделать нереально... Рычаги в руках держит тот, кто занимает пост премьера, министра финансов. И Чубайс, я думаю, сознательно не хочет вторгаться в чужую епархию — ничего хорошего все равно не получится.

А Черномырдин... Он показал, что у него есть одна очень хорошая черта — обучаемость. Я очень надеюсь, что он осознает элементарную вещь: премьер может быть конфликтный или неконфликтный, такой, сякой, только ведь правительство, которое ничего не делает, оно никому и не нужно.

— Но экономическая команда в правительстве сейчас весьма квалифицированная — Лившиц, Ясин, Потанин.
— Там много людей, которые понимают, что надо делать. Но вместе с тем правительство у нас, по сути дела, — коалиционное. Там есть люди, которые или не понимают, что делать, или понимают совершенно неправильно.

И тут уже огромная ответственность премьера — создать условия для того, чтобы люди, которые понимают, не плакались в кулуарах на свое бессилие, а действительно могли сделать то, что требуется.

— Вы могли бы дать прогноз развития экономики на ближайшее время? Будет 1997 год началом экономического роста или нет?
— Все в колоссальной степени зависит от работы правительства в ближайшие три месяца. Нет никаких непреодолимых препятствий на пути, ведущему к экономическому росту. Если правительство не будет делать все возможные ошибки, а совершит несколько внятных рациональных шагов, если оно сумеет понять, что эти шаги — предпосылка не только экономического роста в стране, но и их собственного политического выживания, тогда 1997-й может стать годом экономического роста.

— Реформа началась в январе 1992 года. Пять лет — не многовато ли?
— Конечно, многовато. Сегодня уже статистически известно, что три года — минимальный период падения экономики после социализма. Начиная с третьего года, экономический рост возможен там, где наиболее последовательно и жестко проводили в жизнь либеральные преобразования. Если вы не готовы проводить такие реформы, стагнация может длиться сколько угодно.

Не дели то, чего нет

— Каково ваше мнение о проекте бюджета на 1997 год?
— У меня довольно критическое отношение к проекту бюджета. Он в общем воспроизводит бюджет 1996 года — те же недостатки, но в другой ситуации. В бюджете 1996 года были две сомнительные вещи: немножко заниженная инфляция и явно завышенные размеры налоговых изъятий.

Практически то же самое повторяется в бюджете 1997 года. Явно не реалистическая гипотеза по доходам. Столько, сколько там записано, не будет собрано никогда — забудьте. Можно повысить уровень собираемости налогов по сравнению с экстремально низким уровнем 1996-го — хотя бы до уровня 1995-го. Но выпрыгнуть за 1995-й не удастся.

Давайте исходить из этого и делить то, что есть. Можно долго спорить — дать сельскому хозяйству или армии, науке, образованию, но бессмысленно делить то, чего нет. И, к сожалению, в Думе критиковать бюджет будут все, но совершенно по другим основаниям: за то, что не хватило. И никто не скажет: давайте заберем отсюда и добавим сюда, например, снизим дотации производству и добавим здравоохранению. Депутаты будут требовать дать всем все.