В каком-то смысле многие останкинские службы уже на грани молчания — корпус АСК-3 начинен венгерской техникой еще к Московской олимпиаде 1980 года. Не работает почти половина аппаратуры. Когда магнитофоны не запускаются с пульта, редакторы и режиссеры готовы толкать катушки рукой и угорело бегать по аппаратной, нажимая кнопки, лишь бы «был звук». Только благодаря мастерству этих людей и энтузиазму сей звук пока не выдает слушателям, на каких развалюхах работает их «обязательное радио». Радио по принуждению, которое сутками не умолкает в кухонных репродукторах. Sic transit gloria mundi...
Осталось одно: объявить «Радио России» национальным достоянием, охраняемым государством...
7 мая страна по традиции будет отмечать День радио.
Хотя в нашем государстве государственное радио обречено на тихую смерть...
«Радио России» создали самые отъявленные вольнодумцы «Юности» — любимой всеми радиостанции перестроечных времен — Леонид Азарх, Наталья Бехтина, Сергей Давыдов, Виталий Ушканов. Команда информационников — Алексей Абакумов, Александр Нехорошев, Владимир Бобурин — пришла с Иновещания Гостелерадио СССР — из структуры, вещавшей на «за рубеж».
Впервые в советском радиоэфире журналисты, а не дикторы стали читать (и делать!) выпуски новостей, снабжая их комментариями, весьма нелояльными к союзному руководству. Новости перемежались агрессивными, западного стандарта музыкальными «отбивками». Собственно музыкальные программы — «Тихий парад» Романа Никитина и «НВП» Антона Понизовского — давали гораздо больше жесткой западной и андеграундной советской музыки, чем позволяла себе «Юность». Сленг комментариев Понизовского и Никитина тоже был совершенно непривычен. По мнению многих экспертов, даже в нынешнем FM-эфире нет достойных преемников «НВП» и «Парада». Особенно в части режиссуры звука и аристократизма ведения. Во время «черного января» 1991 года «РР» оказалась единственной общедоступной радиостанцией («Эхо Москвы» не имело тогда даже УКВ-частоты), заметившей танки на улицах прибалтийских столиц. За что с конца января и до первого путча была убрана с волн «Маяка» на гораздо менее слышную третью программу. И в документах ГКЧП значилась одна радиостанция, деятельность которой надлежало немедленно прекратить, — «Радио России».
...После августа российские власти затребовали у союзных свою долю собственности Гостелерадио СССР. Когда руководство РТР готовило для подписания Ельциным указ о переделе «Останкино» и Шаболовки, Давыдов предлагал, чтобы «РР» была на третьей программе проводного вещания: «Там мы развернемся в полную силу».
И вдруг неожиданно для всех участников мозгового штурма тогдашний директор службы информации «РР» (и один из основателей «Радио России Nostalgie») Александр Нехорошев сказал: «Во всех республиках на первой кнопке проводной сети — республиканское радио. Не понимаю, почему мы должны быть на третьей». Так вчерашняя оппозиционная станция вышла на ВСЕ кухонные репродукторы.
Примерно с осени 1991-го до осени 1992 года даже внештатников, появлявшихся в эфире раз-другой в месяц, люди узнавали по голосам. Сергей Давыдов объясняет этот феномен просто: «Мы почти случайно вышли на очень «свою» и благодарную аудиторию провинциальной интеллигенции, которую я бы определил, как «поздних шестидесятников».
В конце ноября 1991 года заработал музыкально-развлекательный канал «Четыре четверти», и к поздним шестидесятникам присоединилась не менее благодарная аудитория тинейджеров. Позже соцопросы покажут парадоксальный результат: в местностях, куда не достает FM-вещание, подростки будут принимать «4/4» за автономную от «РР» музыкальную радиостанцию. Еще будет «Би-би-си без глушилок» — впервые в эфире российской радиостанции начнут регулярно выходить подготовленные на Би-би-си «Как работает бизнес» и «Биг Бен из Лондона». Казалось, аудитория завоевана раз и навсегда.
Программная политика «на поздних шестидесятников и тинейджеров» сделала эфир «Радио России» до эры FM-станций весьма серьезным носителем рекламы. В дни продажи винилового сборника рок-андеграунда «Тихий парад», вышедшего под эгидой канала «4/4» и лично г-на Романа Никитина, отдел грампластинок московского книжного магазина «Молодая гвардия» едва не разнесли в щепки. А ведь уже шел 1993 год, всем казалось, что в столичном эфире доминируют FM-ки.
Сергей Давыдов вспоминает: «Как только мы стали денно и нощно слышны на кухнях, я физически начал ощущать давление на станцию консервативной провинциальной России, которой мы резали слух». Первый удар приняли на себя референты бригад прямого эфира, принимающие звонки слушателей в студию. Один из старожилов этой службы, Максим Кусургашев-младший, подсчитал, что основных «вопросов гнева» было четыре: «Кто посмел закрыть любимую Первую общесоюзную программу? Где наши нормальные русские, а не ваши заумные бардовские и крикливые рок-песни? Кто позволил по русскому радио передавать западную музыку и говорить на каком-то непонятном простым людям богемном жаргоне? И почему в эфире одни евреи?!»
«Это феномен принудительного радио, — говорит Татьяна Визбор, одна из ведущих канала «4/4», — слушателю FM-ки незачем звонить на эфир и выяснять нерусские корни Айрата Дашкова, Саши Абрахимова или Иры Богушевской — если б ему были отвратны эти фамилии, он не купил бы приемник и не ловил бы эти станции. А вот для бабушки, у которой на кухне всю жизнь репродуктор, это неотключаемое радио — часть государства; часть мира, в котором она привыкла жить. И вдруг «часть государства» начинает передавать буги-вуги и программы Би-би-си. Или там появляется ведущий, не выговаривающий букву «р». И тогда бабулька лезет на стенку и требует, чтобы ей вернули ее страну, ее жизнь. Жалко бабку. И себя тоже». Однако журналистов «РР» не пожалел никто. Вскоре стоны людей, проснувшихся в другой стране, были подкреплены начальственными окриками: «Зачем вы бесите ветеранов? Они же будут голосовать за коммунистов!» Сейчас уже не вспомнить, что сказал Полторанин, что — Хасбулатов, а что — Сам. Но на станции началась самоцензура. Сначала, по меткому наблюдению очередного острослова, было положено «Начало» — ведущим этого утреннего канала отказали в праве формировать эфир. Отдав это корпусу сменных редакторов и сведя роль ведущих к озвучиванию того, что «дадут в зубы». Драйв, стеб, сленг и прочие «не наши вещи» с утреннего и дневного эфира ушли. Их оплотом остался ночной. То есть «Четверти». Но тут в секретариате установили «народный телефон». И летом 1994 года звонки показали: канал «4/4» стал главным «пенсионерским аллергеном». Ему всерьез собирались сокращать эфирное время. Однажды я забыл о субординации и сказал одной из замов Давыдова, что если завтра весь персонал «Четвертей» решит уйти с «РР» и открыть FM-ку, то через неделю он найдет инвестора, через две — частоту в Москве, а через полгода выйдет на спутник. Эпизод не имел последствий. Каково же было мое удивление, когда один из нынешних руководителей «Радио России» прошлой осенью сказал мне: «Вам тогда надо было уйти по-настоящему. Может быть, получив такой удар, остальные бы одумались и не превратились в пенсионерское радио».
А ведь психологи и врачи предупреждали, что письма и звонки на радио не могут быть достоверной выборкой мнений! Ибо этим каналом коммуникаций (если речь не идет о заказе песни или радиоигре) пользуются часто люди со сниженной критичностью в самооценке и даже не всегда здоровой психикой. Предупреждения проигнорировали.
Вот еще одно свидетельство Давыдова: «Власть понимала радио политического влияния как говорящее о политике. Хотя трансляция оперы из Большого яснее говорит обывателю, что в стране жива культура, чем рассуждения чиновника о том, что она жива». На все упреки в говорильне ответ был один — кто жаждет музыки, пусть включает FM-ку. «Они забыли, что спутниковый FM-сигнал слаб и есть не везде. Провинциальная Россия остается страной кухонного репродуктора», — замечает Сергей Давыдов. Недавно в эфире радио «Свобода» одна из легендарных ведущих «РР» Наталья Бехтина признала: «Как любое оппозиционное СМИ, мы говорили о политике очень много. Не сумев остановиться вовремя, мы стали станцией «говорящих голов».
За что ее, кстати, очень любят пенсионеры. Одновременно ненавидя... за демократические корни.
Осенью прошлого года Алексей Абакумов сказал мне: «Несмотря на все беды, «РР» и по сей день остается станцией хитов и звезд. Программы от Би-би-си — у нас, прямые эфиры из Большого — у нас, единственная в своем роде рок-н-ролльная программа «Напрямую с Запада» из лондонской Angel sound studio — наша. Если вы заключите пари на любую сумму, что раскрутите Леонида Азарха до футбольного комментатора первой величины, — вы выиграете пари. Если поспорите, что раскрутите Леонида Давидовича до хитового оперного комментатора — денежки опять будут ваши. Если захотите сделать из него звезду политических реплик — это опять же не составит вам труда. Но раскручен не Азарх, а Андрей Черкизов. Дело не в том, кто из них лучше, кто хуже. Просто «Эхо» любит своих звезд и программы, а мы будто просим извинения у аудитории за то, что к ней лезем. После такого хочется честно выключить радио».
Один ехидный сотрудник «Четвертей» сказал, что этот тон вещания напоминает ему арию профессионального нищего из метро, но в позе игрока перед штрафным: «Дорогие граждане, прослушайте новый хит Мика Джеггера. Извините нас, пожалуйста, что мы с этим хитом к вам обращаемся...» О великом рок-музыканте вспомнил и клерк агентства «VideoInternational», которое контролирует рекламу на РТР: «Вряд ли среди великовозрастных ненавистников Мика Джеггера найдется очень много потребителей рекламы». Да, при самой большой аудитории в стране (это показывают все опросы) «РР» почти не дает рекламы.
Но многие уверены, что если б на «первую кнопку» вышло не «РР», а некая более прокоммунистическая станция — завтра бы в стране не осталось и рекламодателей. Во всяком случае, один из нынешних руководителей «РР» Вячеслав Умановский на вопрос, надо ли было занимать эту кнопку, ответил фразой из анекдота. Как горячий парень оправдывался в суде: «Лучше, что эту девочку лишил невинности я, чем это бы сделала какая-нибудь другая сволочь».
...В декабре 1996 года на планерке Сергей Давыдов сказал: «Мы не можем больше стареть вместе со своей аудиторией». В переводе с русского на русский: «Пенсионеры, невзирая на наши реверансы им, все равно голосуют за коммунистов — а поздних шестидесятников и рекламные деньги мы потеряли». Некоторые считают наиболее важным последнее. И говорят, что агентство «VideoInternational» заставило «Радио России» сделать эфир более «рекламоносительным» — вот и вся причина реформ. Но эту версию числят полным бредом все три сменившихся за год директора. «Агентство никогда не давило на станцию», — говорит Сергей Давыдов. Большинство сотрудников «РР» уверены, что Давыдов сам планировал начать реформы еще в 1997 году. Вскоре похитили журналистов «РР» в Чечне. Давыдов был деморализован и отложил вопрос о реформах. А затем принял решение уйти. Появление Давыдова вместе с другим основателем РТР Анатолием Лысенко в Комитете по телекоммуникациям правительства Москвы склонны связывать с возможной президентской кампанией Юрия Лужкова: «Человеку в кепке нужны журналисты, во многом предопределившие победы Ельцина в начале девяностых».
Промежуточный финиш
Прошлой осенью Алексей Абакумов стоял насмерть: «Надо обязательно вернуть социально активным провинциалам их станцию. В Москве и прочих либеральных центрах вещает «Эхо». В стране этот слушатель неприкаян: «Маяк» и сетевые FM-станции не работают на провинциальных интеллигентов».
Нововведения Абакумова были понятны и вызывали сочувствие. Напомним: переориентация части эфира на FM-прием в автомобиле. Рromotion своих программ и звезд. Вытеснение «говорящих голов» реальными делателями новостей. Мой скептический выпад, что newsmakers скорее придут к Венедиктову на «Эхо», Абакумов тогда парировал: «Даже в Москве у меня почти вчетверо большая аудитория, чем у «Эха». Начнем любить себя и поручать прямой эфир реальным ток-шоуменам — придут». Но себя так и не возлюбили. Не анонсируют по первой кнопке даже такие программы, как сделанную петербургской редакцией подборку ранее не выходивших в эфир записей Бродского — вплоть до Нобелевской лекции. На иной станции об этом бы кричали неделю.
Раскрутка своих звезд? Ту же Татьяну Визбор — дочь легендарных радиоведущих и бардов Юрия Визбора и Ады Якушевой — раскручивает не своя станция, а телеканалы. На первой кнопке она по-прежнему «одна из...».
Нынешней весной на стене в одном из предбанников дирекции «РР» я увидел вырезанный из ашхабадской газеты слащавый стих о вожде. Незнакомый редактор, тоже ждавший очереди к начальству, неожиданно спросил, хочу ли я знать разницу между нами и «Эхом»? Я кивнул, и он показал пальцем на стишок: «У нас это висит здесь, а на «Эхе» давно было бы в эфире!»
Вечная «фига в кармане». Романтизм и презрение к презренному металлу. Вечное «национальное примирение» любящих социализм с «человеческим лицом» и без оного лица. Эти шестидесятнические ценности в эпоху шестидесятника Михаила Горбачева логично привели радио «Юность» к триумфу. Но что они дали «Радио России» в девяностые? Сталинисты, звонящие в державный эфир, знают, что их звонок никогда не выведут на пульт. Референт будет успокаивать хама по телефону. В духе национального примирения, как учили. Поэтому хам будет звонить и слать письма. И требовать убрать от микрофона ведущих с неправильными фамилиями. На «Эхе» звонок выведут в эфир и при всей аудитории размажут сталиниста по стенке. Впрочем, «Эхо Москвы», не боящееся своего жесткого антикоммунизма и стопроцентной ориентации на интеллектуалов, — белая ворона. Да и не в том дело, что кому-то нравится «РР», а кому-то «Эхо». Едва ли не лучшие в стране станции «общего» — то есть информационно-музыкального формата — я сравнивал отнюдь не для того, чтобы сказать, какая из них лучше. И не ради дежурного вывода, что на частные СМИ давят меньше, чем на казенные. Давят на всех! Но вот вопрос — почему? Что лишает сна их хозяев? Что заставляет радио звучать по принуждению?
Есть ощущение, что многих «владельцев заводов, газет, пароходов» и прочей четвертой власти поразила странная болезнь. «Охлофобия». Смертельная боязнь сказать нечто неприятное тем, кто при чтении шевелит губами.
Борис ГОРДОНВместо послесловия:
В мрачном темно-сером доме на углу улиц Правды и Ямского поля, в АСК-3 — малом корпусе телецентра в Останкино — перманентно царит смятение. На «Радио России» вторая смена власти за год. Осенью напротив секретариата «Радио России» на третьем этаже АСК-3 некий аноним повесил рукописный плакат: «До сокращения осталось... дней... часов... минут. ТРЕПЕЩИТЕ!!!» Трепетали: ждали сокращений и революционных изменений формата. На смену полусонным разговорам о политике Алексей Абакумов готовил динамичное вещание, близкое к принятому на FM-станциях. Два часа в прямом эфире на все часовые пояса — «быстрый» информационно-музыкальный канал. Следующие два часа с учетом поясного времени (и естественно, уже не вживую, а в записи) — традиционные для «РР» спектакли, культурологические, детские программы и «Домашняя Академия» для домохозяек. «Быстрая» часть по замыслу Абакумова была ориентирована на тех, кто слушает радио в автомобиле. С этим были связаны планы выйти в 1998 году в FM-диапазон. «Медленная» часть эфира, идущая в записи, сохраняла ориентацию на нынешнюю аудиторию «РР». Аналитики ждали от «быстрого» канала больше, чем смены темпа. Ждали разгрома идеологии «степенного и величавого радио», шесть лет наполнявшей эфир патентованной скукой. Пятого января этого года страна должна была проснуться с новым «Радио России». Что ж, каждой эпохе — свой «Юрьев день».
Пятого января этого года в эфир вышел первый информационно-музыкальный канал «Отражение». Музыки стало больше, сюжеты — чуть короче, но темп внутри них остался тем же неторопливо-державным. Остались бесконечные бесцветные интервью-самоотчеты косноязычных VIP. Никаких FM-частот. Зато музыкальный канал «Четыре четверти» из-за нового формата потерял два часа из четырех. А с ними — едва ли не лучшие длинные программы — «Рок-интенсив», «Спокойной ночи, крепыши», «Indiestate». Так прошла реформа.
Весной этого года Абакумов вернулся в «Вести». Станцию временно возглавил не менее опытный и достойный редактор Игорь Амвросов. И снова гробовое молчание прессы. «Радио России» в этой стране более не интересует никого, кроме ста с хвостиком миллионов слушателей. Сергей Давыдов грустно шутит: «У нас о государственном радио вспоминают, не когда оно говорит, а когда оно молчит. Таких случаев два вида: забастовка связистов или танки на улицах Москвы».
Фото Б. Гордона, А. Сорина