Чтение строем

В Москве прошла очередная Международная книжная ярмарка. Это дало повод задуматься, а теми ли книгами мы сегодня увлекаемся

Чтение строем

В России понятие «модная литература» появилось совсем недавно. Книги модных авторов читают везде - на последних рядах университетских аудиторий, в метро, в перерывах между телесериалами. В хит-парад самых читаемых авторов уже не входят популярные у интеллигентов 70 - 90-х Кортасар и Кастанеда (впрочем, это писатели не то чтобы в точном смысле слова «современные») или, например, Умберто Эко и даже Стивен Кинг. В этом списке помимо Коэльо с Мураками по-прежнему Кундера, ставшие у нас известными чуть позже Павич и Артуро Перес-Реверте, Коупленд и Ирвин Уэлш, Мишель Уэльбек и Чак Паланик, более «новые» Йен Бэнкс с Йеном Пирсом и другие. Но почему именно они стали у нас настолько популярными, что их имен стыдно не знать?

Не получилось ли так, что литература сегодня стала частью потребительской корзины? Случайно ли книги Павича, Мураками и Коэльо продаются в супермаркете «Ашан» - этом храме потребительского общества, где толпы людей, нагрузив тележки колбасой, йогуртами и горячими пончиками, увенчивают гору продуктов книжкой модного автора и туалетной бумагой?

Встречают по обложке!

Издатели стали предпочитать агрессивный и динамичный способ обращения к молодой аудитории

О том, что такое в современной России модная литература и откуда она берется, размышляет известный переводчик, социолог культуры, ведущий научный сотрудник «Левада-центра» Борис ДУБИН

Борис Владимирович, как вообще сложилась современная литературная мода?

- Все перемены уложились в последнее десятилетие, когда книгоиздание стало по преимуществу не государственно-плановым, а ориентированным на рынок. Тут возникла литературная мода. Нельзя считать, что в 60 - 80-е не имелось ничего похожего - популярного и ходового, но это было другое явление. Раньше существовала литературно образованная интеллигенция, связанная по кругу чтения с толстыми журналами и редко выходящими хорошими книгами. Она успевала следить за всем сколько-нибудь интересным: в течение года появлялось от силы полтора десятка текстов, которые вообще стоило читать и рекомендовать остальным. Такая ситуация характерна для закрытого общества, но она изменилась на рубеже 80 - 90-х годов.

И какова современная продвинутая аудитория?

- Это среда молодежная, отчасти околоуниверситетская, но не только. Это также молодые люди, присутствие которых стало заметно в банковской, финансовой сфере, массмедиа, в сфере производства и потребления развлечений. Эта публика - эффект первичного приоткрывания закрытого общества и какого-то первого жирка, который общество накопило. Раньше все жили от получки до получки, теперь же появилась прослойка чуть более успешных, чем все, чуть более подготовленных для развлечений людей. Конечно, это еще не потребительское общество. До него нам о-го-го. Но это уже движение в его сторону.

Характерно, что эти успешные люди не только читают, но и покупают, а покупают не толстые журналы, но книги. С их точки зрения, фигура главного редактора крупного журнала, который задает тон в литературе, выглядит архаично. Эти молодые люди от 20 до 35 лет ориентируются чаще всего на серии и марки знакомых им издательств. И издательства идут им навстречу.

Кто все-таки, по-вашему, является сегодня законодателем литературной моды?

- Эту роль также утратил и литературный критик. Сейчас он работает на узкую среду, на которую ориентируются толстые журналы. А главным человеком стал издатель. Кто такой издатель в советские времена? Никто! Крупный чиновник, которого сажали сверху на теплое местечко, но сам ничего в принципе не решавший. Нынешний издатель решает все - со своими отделами распространения, рекламы и литературным консультантом. Это и есть люди, которые создают образы серий, вешают на обложки бирочки «читать модно» и т.п. Фактически они сейчас управляют читателем. Далее моду продвигает представитель молодежной публики, который первым клюет на заброшенную приманку и спрашивает окружающих: «Как, ты еще не читал?!» Кроме того, важным каналом оповещения стал интернет.

Но людям ведь нужны и обоснования, почему именно эту, а не другую книгу необходимо взять в руки!

- Уже не нужны. Не случайно литературная критика, в тех случаях, когда ее все-таки читают, свелась к маленькой рецензии или мини-рекламе. Сегодня книжку нужно отрекомендовать: коротко, бойко и броско. Если сравнивать сегодняшнюю ситуацию с 70-ми годами, можно сказать, что тогда публика была устроена пирамидальным образом: существовало небольшое количество людей, которые знали, что читать. Дальше через механизмы личного влияния и литкритики интересные для них книги и тексты постепенно распространялись в широких кругах. Теперь же литература - это острова. Есть, среди прочих, и остров модной литературы, и у него есть столица, где читают не просто модную, а молодежную модную литературу - самую крутую. «Прежней» книге не надо было бороться за читателя, поэтому она как бы закрыта: у нее строгий переплет, никаких особых иллюстраций, ничего особенного на обложке. Как выглядит нынешняя книга? Она бросается в глаза, как яркая косметика. Это очень агрессивный и динамичный способ обращения к читателю. На островке модной литературы, о котором мы говорим, могут появляться писатели или книги, отчасти авангардные, к которым не подходит термин «мейнстрим». В одном случае они будут как-то связаны с наркотическим опытом, в другом - с темой Востока. Но их заметят только в том случае, если они попадут в модную серию. Было несколько случаев, когда вещи выходили, были прочитаны, но не получили статус модных, - скажем, романы Кутзее. Но стоило издателю переиздать их под грифом соответствующей серии, как имя автора тут же превращалось в бренд.

То есть это только вопрос пиара?

- Для модной литературы, в общем, да.

А почему те же литконсультанты издательств выбирают именно этих авторов, а не других?

- В одних случаях они выстраивают свою политику, ориентируясь на сочинения, отмеченные зарубежными литературными премиями (я уже упоминал Кутзее). Есть, например, букеровская переводная серия. В других (случай «Иностранки») берут ту литературу, которую отбирает журнал «Иностранная литература». Более динамичные издатели выпускают последние новинки молодой литературы, той, которая у себя на родине вызвала неоднозначное отношение. Идеал для издателя - если книга породила скандал. Достаточно написать на обложке: «Скандал в литературных кругах Италии» - и половина успеха в кармане. Иначе сегодня почти нет возможности обосновать значимость книги (это, кстати, тоже говорит о том, как изменились читатели: авторитет на них теперь не действует, он их скорее отпугивает). Но посмотрите, с какой скоростью сменяются кандидаты в самые модные авторы! Есть всего несколько имен, которые держатся более или менее постоянно, хотя бы на протяжении нескольких лет. Это Мураками, для более широкой публики - Коэльо, для более литературной - Павич, Кундера, из новых турок, может быть, Памук, скандинавы. Стало важно, кстати, чтобы писатель был родом из незатоптанного литературного региона. Хорошо, если слегка экзотического. Поэтому японский вариант всегда выигрышный: Япония - страна вечной экзотики, быть японским автором для русского рынка - это всегда хорошо. А вот Латинская Америка для сегодняшних молодых как будто менее привлекательна, а зря, там в последние 10 - 15 лет сложилась совсем другая литература, к фантастическому реализму не сводящаяся.

И много ли читателей этой «самой крутой» молодежной литературы?

- Их было бы действительно много (не десятки, а сотни тысяч), если бы не проблемы книгораспространения. Хорошей системы, достаточно дешевой и эффективной, пока не сложилось - cистемы, которая позволила бы одновременно выбрасывать эту литературу не только в Москве и Питере. Даже крупные издатели (что говорить о мелких!) говорят, что город в пятьсот тысяч населения - это предел, куда они могут дотянуться, иначе выходит слишком дорого.

Интересно, насколько моды в России соответствуют модам в Западной Европе и Америке? Мы не отстаем?

- Здесь все в порядке. В кино и музыке мы уже совсем близки к Западу: фильмы одновременно приходят и в Москву, и в Лондон. В литературе, возможно, немного опаздываем, но не в случае с самым-самым. Отставание в другом - в разнообразии и глубине накопленного культурного слоя. Для того чтобы создался такой книжный рынок, как в Европе, нужны десятилетия работы на разные читательские группы.

А если сформулировать вопрос от обратного: авторы, которых у нас считают модными, по-прежнему ли остаются таковыми и на Западе?

- Про Мураками не знаю, а вот пик Павича там давно прошел, хотя три его романа заняли свое место в «золотых» библиотеках. Но на фоне огромного многокрасочного потока, который представляет собой продукция любого западного издательства, Павич - лишь одна из красок. В этом смысле (вернусь к своей мысли) западные магазины приводят меня в полное расстройство: заходишь туда и видишь так много всего, что испытываешь шок от разнообразия. Такая степень охвата нам недоступна. Вообще на Западе мода, модность, модничанье - далеко не единственный динамичный механизм в культуре и уж точно не самый главный. Если все знают, что именно сегодня модно, это указывает на существование единственной группы, задающей моду во всем, приводит к упрощенности и однозначности. Таких групп должно быть много и на разных уровнях, между ними должна возникнуть связь. Тогда ситуация станет интереснее. А Мураками или писатель N, которого к тому времени переведут, попадут в более сложную ситуацию, с более сложной игрой зеркал.

Пока же существует публика, у которой есть свои особые символы сплоченности. Ведь что такое эти модные книги? Это не просто книги. Вы вспомните, как их читают в метро: приподнимая обложку. Она обращена к окружающим: «Смотрите, что я читаю! Вот я какой!» Появилась публика, которая с особой настойчивостью и нахальством показывает, какая она «такая» («А мы такие, зажигаем» - слова одного из нынешних шлягеров). Необходимость так ярко демонстрировать себя скоро исчезнет. А вкусы, которые при этом обрела новая молодая публика, будем надеяться, останутся.

Евгения МАКАРОВА

За и против

Алексей КОСТАНЯН, главный редактор издательства «Вагриус»:
С моей точки зрения, Мураками убивает японскую литературу, а Коэльо - латиноамериканскую. Мураками напрочь перечеркивает традиции японской прозы, приближает ее к западному стандарту. А Коэльо уничтожает своеобразие, которое придал латиноамериканской литературе, например, Борхес. Их популярность - это действительно общемировая тенденция. Я в теорию мирового литературного заговора не верю, но все-таки могу сказать, что существует политика с целью лишить литературу национального своеобразия, сделать ее продуктом, который можно было бы без всяких усилий употреблять везде - от Cеверного полюса до Южного. Ведь национальная колоритная литература предполагает некое усилие со стороны читателя для погружения в абсолютно незнакомый ему менталитет. И в этом ее прелесть. А современных популярных писателей читают из-за их усредненности. Это единый процесс - глобализация в экономике, политике и вот теперь - в литературе. Сегодня известным может стать любой автор, который будет писать по лекалу общемирового литературного стандарта. Для нас чтение всегда было напряжением мозгов и души. А сейчас все мозги идут на зарабатывание денег, а душа вынуждена потихонечку отмирать. Посмотрите, какую сейчас рекламу крутят: «Великий поэт? - Пушкин. Самая вкусная защита от кариеса? - «Орбит». То же самое и здесь. «Великие писатели мира? - Коэльо, Мураками, Донцова». В основном сейчас работает теория имен. Если человек написал какую-то книжку и она раскрутилась, то пятая его вещь, какой бы дрянной ни была, все равно продастся.

Максим НЕМЦОВ, редактор издательства «ЭКСМО», «Лучший редактор 2002 года» (это он курирует переводы и издание Мураками в России):
Мураками - автор, который универсально доступен, оставаясь в то же время национальным японским писателем. Это большая литература, которая, к счастью, стала популярной. Причем во всем мире: он переведен даже на арабский. Его основной читатель - человек с образованием. Понятно, что какая-то часть аудитории покупает его книги, потому что о нем много говорят. Но даже если человек купил его книгу только поэтому, он станет его поклонником. Потому что это Мураками, а не потому, что его книги раскручены. Вот в случае Кундеры и Павича раскрутка сыграла роль, хотя они тоже неплохие писатели. Чего не могу понять, так это на чем основывается популярность Коэльо. Это писатель, склонный к графомании. Его издатели сделали упор на широко доступную рецептурную эзотерику. Коэльо (несмотря на хорошие переводы Богдановского) относится к литературе только по внешним признакам: его произведения оформлены, как стопка листов, скрепленных с одного края корешком. Вообще же я думаю, что литературная мода не играет в России большой роли. Это в США можно объявить книгу бестселлером еще до ее выхода, а у нас нет. Слава богу, позади те времена, когда люди покупали книги одной серии, чтобы у них на книжной полке красиво смотрелись одинаковые корешки. Сейчас книги покупают и читают, если они хороши. И не покупают, если плохи. Заблуждение, будто книгу неизвестного автора станут покупать у нас только потому, что она помещена под узнаваемую обложку.

Коэльо и Акунина с базара унесет?

Из того факта, что в России начала XX века держалась мода на Максима Горького, вовсе не следует, что Горький был лучше всех

Литературная мода - явление столь же старое, как и литература. В двадцатые годы XIX столетия была мода на Пушкина. Потом она прошла, и началась мода на Бенедиктова. Неплохому поэту Бенедиктову этого до сих пор не могут простить: вытеснил Пушкина, куда это годится? Хотя лично он ни в чем не был виноват, просто эпоха была такая, николаевская. Хорошо шли стихи про кудри девы-чародейки, ненапряжная такая лирика. Потом сменилось время - и настала мода на Некрасова, она держалась долго, пока его не сменил Надсон. Ничего, после посредственного Надсона опять была мода на хорошее - на Блока, Брюсова, Кузмина. Даже на Мандельштама. Модным бывает и замечательное, и дурное - от поклонения снобов никто не застрахован. И хотя снобы сильно навредили (в том числе и в моих глазах) Кафке, Прусту, Сэлинджеру или, допустим, Бродскому, перечисленные авторы от этого не испортились, ибо побеждают любое предубеждение. А уж как я был предубежден против Пелевина! Ничего, хватило одной страницы из «Жизни насекомых», чтобы влюбиться навсегда.

Иное дело, однако, эпоха, в которой эта мода процвела и распространилась. Всякому времени свой овощ: в эпохи общественного подъема модно читать общественно значимую литературу, в эпоху пассивности торжествует развлекательная. В 60-е страна бредила Хемингуэем и Вознесенским, а в конце 70-х все зачитывались «макулатурными» изданиями, которые тоже ой как не случайно так назывались: правда, тогда еще печатали тексты приличные - Дюма, Дрюона, английский детектив... В моде на попсу есть свои преимущества. Такая мода отвращает от попсы всех нонконформистов - тех, кто из принципа не желает читать модное. Таких полно во все времена. Ничего страшного, что в свое время они в знак протеста не прочли Кафку или Маркеса: Кафка и Маркес могут подождать, спокойно выйти из моды и попасть в руки такого антимодника. Зато сегодня нонконформист избавится от Переса-Реверте, Коэльо, Мураками и набирающего обороты Дэна Брауна - гипотетически главной литфигуры этой осени в наших палестинах.

Литературная мода - идеальное зеркало ситуации в стране. Ну, например: есть традиция представлять Россию начала прошлого века исключительно интеллектуальной. Между тем Серебряный век был при всех своих достоинствах временем исключительно гнилым и пошлым. В моде был Пшибышевский, а тиражи книг Ахматовой, Блока и Мандельштама редко превышали 300 экземпляров. Страна зачитывалась многотомными романами Вербицкой и Нагродской - Дашковой и Поляковой того времени; Корней Чуковский неустанно разоблачал «Пинкертонов и пинкертоновщину», а Розанов ему возражал - развлекаемся, мол, как хотим. Ну и доразвлекались. Революция в огромной степени была протестом не только против того, что жили бедно, но еще и против того, что при глупой и порочной власти сами глупели катастрофически. А ведь в тогдашней литературе - и нашей, и зарубежной - полно было хорошего. Из того факта, что с 1895 по 1905 год в России держалась мода на Максима Горького, вовсе не следует, что Максим Горький был лучше всех. Просто страна жаждала великих потрясений. Так и сегодняшняя литературная мода в России крайне избирательна: Коэльо и Мураками ведь далеко не единственные писатели, хорошо продающиеся за рубежом. Более того: Дэн Браун, которого у нас так лихорадочно раскручивают, выглядит стопроцентной посредственностью: его «Код да Винчи», ныне экранизируемый в Штатах с Расселом Кроу в главной роли, - обычный Эко для бедных, роман о всемирном заговоре, о сокрытии главной тайны Иисуса Христа (он был, оказывается, женат и имел дочь от Магдалины), о таинственном коде, сокрытом в картинах да Винчи... В мире выходит полно триллеров - медицинских, юридических, промышленных, даже гастрономических, но вот у нас распиаривают исключительно конспирологические и альтернативно-исторические: наследие мертворожденного постмодернизма, позволяющего попсе еще и немножко закосить под интеллектуальность. Критики из наших глянцевых журналов очень любят такую литературу. Между тем религиозный детектив Ирвина Уоллеса «Слово» - роман действительно умный, но требующий хотя бы минимального знания некоторых азов, - не имел в России ни малейшего успеха. Потому что на успех сегодня могут рассчитывать только мертвые и вдобавок безнравственные квазиинтеллектуальные спекуляции. (Браун, например, полагает, что нет лучшего пути к Богу, кроме как через секс. Ну, счастливого пути к Богу!)

В мире издается фантастическое количество хорошей литературы - в любом американском книжном магазине в числе лидеров продаж вы найдете и серьезный социальный роман, и аналитику, и биографии, и что угодно для души.

В России из всего этого многообразия прививается только самое посредственное и предсказуемое - то, что позволяет дураку выглядеть чуть умнее. Потому что мода ведь и существует для тех, кто хочет выглядеть продвинутым. В 60-е годы XIX века продвинутыми считались борцы за народ, а сегодня - те, кто считает моветонным само упоминание о нем. Ничего, времена меняются.

А Мураками, Перес-Реверте и Коэльо займут свое заслуженное место в истории литературы. Рядом с Пинкертоном, «Милордом» и «Похождениями знаменитого мазурика Рокамболя».

Дмитрий БЫКОВ