Иногда я с удивлением слышу разговоры о своем — или повальном — пессимизме. По-моему, ни я, ни общество не даем особенных оснований для таких констатаций. Я вовсе не считаю себя пессимистом. Я люблю и ценю жизнь. Я отнюдь не склонен к пессимистическим прогнозам. Я верю в то, что человечество в конце концов способно решить все задачи, которые перед ним встают. Наконец, я убежден, что регресс относителен, а прогресс абсолютен.
Все книги, которые я написал за свою жизнь с Аркадием Натановичем или в одиночку, оптимистичны хотя бы в том смысле, что написаны оптимистом. Правда, многие и многие читатели так не считают. Если герой в конце гибнет или терпит поражение, читатель склонен считать сочинение пессимистичным, и тут уж ничего не поделаешь. Читатель прав — по-своему. Но ведь и писатель по-своему прав, разве нет? Было бы неправильно, как мне кажется, считать радостными жизнелюбами только тех авторов, которые обещают читателю молочные реки с кисельными берегами. Пусть уж такими обещаниями занимаются политики — самые большие оптимисты в стране.
Иные жалуются на засилье антиутопий — в фантастике и публицистике — и делают на этом основании вывод о всеобщей депрессии. Это тоже, к счастью, не показатель. Антиутопия — это мир, в котором автору категорически не хотелось бы оказаться и жить. Иногда (редко) автору этот нежеланный мир представляется угрозой более или менее реальной. Но гораздо чаще — декорацией, на фоне которой можно ловко организовать хорошо продающееся коммерческое действо. В этом смысле антиутопия модна — как любой триллер, боевик, роман ужасов: она легко захватывает читательское внимание и поражает (не слишком изощренное) воображение. Незамысловатое чтиво, не имеющее никакого отношения к реальному социуму и его проблемам. По-настоящему страшные и грозные антиутопии редки, как, впрочем, вообще мало по-настоящему этапных книг. «Машина времени», «1984», «451О по Фаренгейту» — в них будущее построено из кирпичиков настоящего, действительно опасных и грозных, и это предупреждение для любого, кто думает о будущем и (тем более) пытается изобретать его.
Но сегодня я таких книг практически не вижу. А наибольшей популярностью пользуется Сергей Лукьяненко — счастливый талант. Он способен нравиться всем — и безыскусным потребителям фэнтези, и ценителям хорошего языка, и тем, кто ищет в тексте мысль, и тем, кто только следит за острым сюжетом…
Он вызывает сопереживание у массового читателя, так же как и у квалифицированного. И никакой особой мрачности в нем нет — напротив, он дает надежду.
Кризис в литературе и фантастике вообще, дефицит моделей будущего? Эти разговоры я слышу почти беспрерывно вот уже без малого полвека. О каком кризисе может идти речь, когда в стране систематически работают и издаются несколько десятков отличных писателей?! Ежегодно выходит столько хороших (подчеркиваю: хороших!) романов и повестей, что даже не успеваешь все их прочитать. Другое дело, что рынок привел к появлению обширного вала чисто коммерческой литературы, главным образом фэнтези (современной авторской сказки). Но это естественно: спрос рождает предложение. Точно так же дела обстоят во всем прочем цивилизованном мире. «Массовых читателей», потребителей коммерческой литературы, и сегодня большинство, квалифицированных — в лучшем случае десятки тысяч.
Культурные, воспитанные и попросту вменяемые люди бессильны повлиять на ход вещей? Но судьба мира (как писал Лев Николаевич Толстой) определяется равнодействующей миллионов воль. И воля одного человека, даже самого сильного, умного и талантливого, может сыграть сколько-нибудь значимую роль только в том случае, если совпадает с этой равнодействующей. А совпадать с нею «человеку воспитанному» хочется далеко не всегда. Беда «человека воспитанного» даже не в том, что он бессилен, беда в том, что он никому не нужен. Но точно так же никому не были нужны миллионы грамотных во времена Средневековья. Их и не было. А те десятки, что были, не отчаивались. Они знали, что за ними будущее, вот и все.
Самый прочный фундамент для оптимизма — пресловутый закон Старджона. Он работает днем и ночью: 90% всего на свете является барахлом. Это касается как издаваемых книг, так и писателей, и издателей, и читателей, и всего на свете вообще. Если исходить из этого — поводов для оптимизма всегда находится множество.
