Приговор был приведен в исполнение
Все эти годы историки и публицисты продолжают споры о том, кем был Власов: патриотом или предателем. О том, было ли создание коллаборационистской армии актом трусости или же попыткой пройти между молотом Гитлера и наковальней Сталина с целью создания либерального государства.
Власова и его солдат трудно обвинить в трусости. Трус не будет требовать оружие и лезть на передовую. Сочувствия к нацизму у них тоже не было, этим Власов выгодно отличался от других коллаборационистов, таких, например, как бывший белый генерал Петр Краснов или бригадный генерал СС Бронислав Каминский. Но и делать из него апостола либерализма не стоит. Не имея политического опыта (откуда ему было взяться у генерала сталинской выучки), он пытался самостоятельно разобраться в политике, однозначно отметая лишь большевизм. Среди подчиненных Власова были и идейные марксисты, и не менее идейные монархисты.
Масштабную аналогию Русскому освободительному движению и армии генерала Власова найти трудно. Коллаборационизм в странах, оккупированных нацистами, был гораздо скромнее. Режимы Квислинга в Норвегии и Муссерта в Нидерландах опирались на незначительный процент населения. Единственный опыт коллаборационизма, соотносимый по уровню с советским, наблюдался во Франции, где больше половины взрослого мужского населения в тех или иных формах сотрудничала с немцами. Если говорить о союзниках, то из 235 473 британских и американских военнослужащих, попавших в германский плен в так называемый Британский добровольческий корпус СС (Britisches Freikorps), изъявили желание вступить по различным данным от 30 до 60 человек, представлявших собой, по свидетельству очевидцев, опустившихся алкоголиков.
Часто забывают о том, что Русское освободительное движение возникло задолго до сдачи генерала Власова в плен 12 июля 1942 года и с самого начала имело широкий характер. Массовые капитуляции советских солдат и офицеров в 1941 — 1942 годах явно свидетельствовали об их нежелании сопротивляться нацистской агрессии. Сдавались целые боеспособные соединения, полностью укомплектованные техникой, со старшим и высшим офицерским составом. Командующий группой армий «Центр» фон Бок в приказе от 8 июля 1941 года (самое начало войны!) писал: «Подсчет пленных и захваченного по сегодняшний день вооружения дал следующие цифры: 287 704, включая многих дивизионных и корпусных командиров, 2585 захваченных или уничтоженных танков, включая сверхтяжелые типы». Приводящие эту цитату историки-эмигранты Иосиф Дугас и Федор Черон корректируют цифры: 334 571 человек. На каком основании армия — с высшими офицерами, с достаточным вооружением — может прекратить сопротивление и сдаться в плен? И не только сдаться, но и перейти в полном составе на сторону противника, как это сделал 22 августа 1941 года 436-й пехотный полк майора Ивана Кононова. Боялись? Не умели воевать? Очень любили немцев?
И до Власова советский генералитет, оказавшись в плену, сплошь и рядом предлагал свои услуги немцам. Вот несколько примеров навскидку. 17 июля 1941 года командир 48-й стрелковой дивизии генерал-майор Павел Богданов сдался в плен. Спустя два месяца, 18 сентября, он заявил о готовности сформировать из военнопленных отряд для действий на Восточном фронте. 26 августа 1941 года перешел на сторону противника командир 102-й стрелковой дивизии комбриг Иван Бессонов. В апреле следующего года он выступил с предложением создать антипартизанский корпус, а в сентябре в рамках акции абвера «Цеппелин» (разведывательно-диверсионная деятельность с массовым использованием военнопленных) разрабатывал план с целью нарушения тыловых коммуникаций в районах Транссибирской магистрали, Северной Двины, Печоры и Енисея.
Не изменилась ситуация и позднее. К 5 мая 1943 года, когда Власов скорее номинально, чем реально возглавлял коллаборационистские силы, они в рамках вермахта насчитывали 90 русских батальонов, 140 боевых единиц, по численности равных полку, 90 полевых батальонов восточных легионов и не поддающиеся исчислению более мелкие подразделения. Кроме того, в немецких частях находилось от 400 до 600 тысяч добровольных помощников (Hilfwillige), которых немцы называли «нашими иванами». Под германским командованием находилось несколько крупных «русских» формирований (1-я казачья дивизия, несколько самостоятельных казачьих полков, калмыкский кавалерийский корпус).
Всего же в формированиях вермахта и ваффен СС служило до двух миллионов «русских». Пленные, жители оккупированных областей, эмигранты…
Риторический вопрос Солженицына — «Кто больше виноват — эта молодежь или седое Отечество? Биологическим предательством этого не объяснить, а должны быть причины общественные» — связан с целым рядом не только социальных, но и психологических факторов. Невозможно оценить соотношение между теми, кто вступил во власовскую Русскую освободительную армию (РОА) и другие антибольшевистские формирования по убеждению, и теми, кто спасался от голодной смерти в лагере. К их числу относился, например, генерал Дмитрий Закутный, разочаровавшийся в освободительном движении. Тем не менее, боясь репрессий со стороны немцев, он остался в этом движении до конца. Закутный, как и многие коллаборационисты, трезво оценивал свое будущее после поражения Германии: «У меня на шее веревка болтается». Как в воду смотрел. Среди 11 повешенных вместе с Власовым был и он.
Отдельный разговор о тех, кто руководствовался личной местью, как, например, уже упоминавшийся майор Кононов, потерявший в результате репрессий отца и трех братьев и считавший виновником своих бед «проклятого кровавого горного шакала Джугашвили-Сталина». Были и такие, кто действовал исходя из карьерных соображений. Среди них — генерал Сергей Буняченко, говоривший духовнику штаба РОА отцу Александру Киселеву зимой 1945 года: «А что мне будет, если я возьму Киев?»
Впрочем, и убежденных антикоммунистов среди власовцев было немало. По свидетельству самих немцев, власовское движение дистанцировалось от нацизма, а временами было к нему откровенно враждебно (вспомним поддержку власовцами Пражского восстания). Именно антикоммунизмом можно объяснить тот факт, что в течение недели после публикации Пражского манифеста, объявляющего о формировании власовской армии (18 ноября 1944 года), 60 тысяч (!) человек направили заявления с просьбой принять их в РОА. Большинство из них не надеялись на победу Германии. Не за Германию они воевали, а против советской власти. Имела место, как писал американский советолог Юджин Лайонс, «вера в то, что союзники, покончив с Гитлером, повернут теперь на Сталина».
Парадокс, но советский режим своими руками сформировал фундаментальные предпосылки для массового предательства во время войны. Режим делал наказуемой любую инициативу, каленым железом выжигал людей, имеющих собственную точку зрения. Оказавшись в окружении или плену, лишенный указаний сверху, человек бессознательно искал новое начальство, ибо боялся брать ответственность на себя.
Что до позиции самого Власова, то и она была укоренена в советской картине мира. Генерал неоднократно заявлял, что повторяет опыт большевиков, воспользовавшихся помощью кайзеровского генштаба в годы Первой мировой. Те, кто в 1914-м желал поражения собственной стране, к 1917-му захватили в этой стране власть и с легкостью поменяли свои убеждения. Убеждения советских властей продолжали меняться на протяжении 20-х и 30-х годов. В зависимости от того, что было выгодно партийному руководству. И каждый раз идеологические зигзаги мотивировались благом Страны Советов. Логика борьбы, в которой все средства хороши, — логика предательства. И эту логику впитал генерал Власов. Он никогда особо не скрывал, что не разделяет нацистских постулатов, но принял твердое решение бороться против одного преступного режима руками другого, не менее преступного. Это решение и привело его на виселицу 1 августа 46-го года.