Упразднению на территории Чечни хоть какой-то, но государственности исполнилось пять лет. Итоги впечатляют.
Большинство государственников вполне согласно с деятелями республики Ичкерия в том, что чеченскую осень 1991 года и все последующее нужно рассматривать заодно с процессом распада СССР и обретения независимости бывшими союзными республиками. Прибалтика, Украина, Армения — и Чечня — объявляются одноприродными звеньями одной цепи. Чеченцам это нужно, чтобы подверстаться в ряд международно признанных государств, подтянув свое дикое поле до уровня приемлемой респектабельности. Патриотам-имперцам — чтобы понизить достоинство государств ближнего зарубежья, напомнив им, что в сущности они ничем не лучше Чечни. Тупое имперство и бандитское самозванство находят точку соприкосновения.
Единственное, что объединяет Ичкерию с государствами ближнего зарубежья, — это то, что и флибустьерский анклав, и новые государства явились в историю после распада СССР, в состав которого они некогда входили. Констатацией этого географического трюизма все и ограничивается — последующие же отождествления ценностного характера ни из чего не вытекают.
Государства ближнего зарубежья явились на свет в результате реализации явственно прописанного в Конституции СССР права союзных республик на самоопределение вплоть до отделения — какового права у ЧИАССР не было. Указания на то, что конституция-де была сталинско-брежневской, а потому как бы и юридически ничтожной, довольно странны. Другой конституции тогда не было, рецепцией Основных законов Российской империи тоже никто не озаботился. Если национальный вопрос не был бы решен в рамках конституционного права союзных республик на отделение, его пришлось бы решать в рамках общетеоретического постулата о праве наций на самоопределение, не дающего никаких внятных указаний на то, в каких рамках и на каких условиях это право может быть реализовано. С полным презрением к сталинско-брежневской конституции Ичкерия и продемонстрировала, как практически выглядит право наций на самоопределение, осуществляемое в юридическом вакууме: убийства начались в первый же день чеченской свободы и более не прекращались.
Разность юридического статуса союзных республик и образований низшего ранга имела еще один смысл. При всей декоративности своей государственности квазисоюзные республики имели какую-то национальную управленческую элиту, к которой и переходила власть после обретения независимости. ЧИАССР в этом отношении была не равна не то что союзным республикам, но даже и большинству прочих автономий: назначенный за два года до дудаевской революции Завгаев был вообще первым чеченцем — секретарем обкома, до него этот пост занимали только русские. Крайняя дикость государственных мужей Ичкерии, с детской непосредственностью не понимающих простейших норм цивилизации, связана с полным отсутствием хоть какой-то школы государственного управления.
При всей неидеальности доставшихся от КПСС нацкадров (но других-то и вовсе не было), им было присуще общее для всех государственных деятелей любых эпох и культур представление о политике как о взаимодействии по некоторым правилам, которые, разумеется, могут подвергаться уточнению, но в принципе существуют. Явившихся из ниоткуда деятелей чеченской революции отличала не просто склонность к нарушению правил, но искреннее отсутствие представления о существовании таковых. Вся идеология чеченской государственности сводилась к тому, что добро — это когда я угоняю скот и захватываю заложников, а зло — это когда у меня угоняют скот. Для мирного государственного творчества это недостаточно. История чеченской государственности свелась к истории антигосударственности, ибо с первого дня и до нынешних хасавюртских соглашений она базировалась и базируется не на национальной самодостаточности, а на отвержении российских законов (заменяемых хаосом) и на грабеже российского богатства, рассматриваемого не как побочный (по принципу "дают — бери, а бьют — беги"), но как главный и единственный источник независимого национального существования. В видах национального самолюбия благородные горцы изображают на своем знамени волка, в видах грубого реализма там следовало бы изобразить клопа.
Все либеральное кредо в национальном вопросе сводится к тому, что любая общность людей, самопровозгласившая себя нацией, обладает безусловным правом на самоопределение, причем способность любой общности к самостоятельному государственному бытию считается само собой разумеющейся — некоторый минимум культурной зрелости считается требованием явно излишним. В принципе возможен и такой подход — тем более что всемирная история полна случаями постепенного превращения бандитских сообществ в культурные нации. Ромул и Рем были типичными братьями Басаевыми. Норманны X века ничем не отличались по характеру деятельности от Радуева и Дудаева, а спустя тысячу лет скандинавские потомки морских разбойников сделались тихими пацифистами. Кто знает, каких высот мирной цивилизации достигнет Чечня через тысячу лет. Но при таком естественно-историческом взгляде на прогресс самоопределившейся нации надо допустить и естественно-исторический способ перехода от варварства к цивилизации — через веками длящиеся войны и схватки, где выковывается национально-культурное бытие. Если такой способ вырастания в нацию из-за кровавости и длительности не может быть терпим, тогда одно ограничение неизбежно должно влечь за собой другое — признание того, что не всякое скопище есть нация и право на самоопределение есть не выдаваемая всем метрика о рождении, а получаемый по результатам придирчивых испытаний аттестат зрелости. Хоть в этом должен быть урок теснящей душу чеченской пятилетки.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ