Фестиваль кино
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
Победителем 38-го Московского международного кинофестиваля стал иранец Реза Миркарими. В 2008 году "Золотой Георгий" уже доставался его фильму "Проще простого", теперь — фильму "Дочь". Лауреаты ММКФ навели МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА на мысль о том, что фильмы — как совы в "Твин-Пиксе": они совсем не то, чем кажутся.
Если в конкурсе международного фестиваля имеется хоть один иранский фильм, жюри может спать спокойно. Если вручать главный приз будет решительно некому, его отдадут иранцу. Уже лет тридцать как иранское кино радует своей предсказуемостью. Меняются поколения режиссеров, и каждое из них с неизменным мастерством варьируют одни и те же мотивы и интонации. И всегда — что особенно ценят европейские эксперты — намекает, что за бытовым фасадом скрыт крамольный подтекст. В 1970-х речь шла о критике шахской тирании, после победы исламской революции — о еще более потайном осуждении тирании клерикальной.
Вот и "Дочь" напрашивается на то, чтобы ее воспринимали как критику подчиненного положения женщин в Исламской Республике. Суровый батяня ("Серебряного Георгия" за эту роль удостоился Фархад Аслани) бросается из Абадана в Тегеран в погоню за дочерью: вопреки папиной воле, она пренебрегла помолвкой сестры ради проводов отбывающей в Канаду на учебу подруги. Поймав дочь, он дает ей пощечину, после чего она сбегает вновь, а папаша погружается в историю еще одной несчастной женской доли: на сей раз своей своевольной сестры, с которой десять лет не разговаривал. В общем, все иранские женщины (и все иранские режиссеры) несчастливы по-своему.
Однако же, если взглянуть на фильм со здоровым цинизмом, забыв о происках мулл, невозможно не усомниться в наличии в "Дочери" второго плана. Ахмад повинуется не догмам ислама, а нормальным отцовским чувствам. Грузчик из Ливерпуля или сицилийский лавочник точно так же отреагировал бы на непослушание дочери, как абаданский прораб. Получается, что стереотипы общественного сознания заставляют видеть в фильме то, чего в нем нет: пустяковая история разрастается в зрительском воображении до масштабов радикального высказывания.
Точно так же стоит взглянуть и на болгарские "Поющие башмаки" (специальный приз жюри). Радослав Спасов экранизировал историю своего друга, композитора Эдуарда Казисяна. На склоне лет он с ужасом узнал: его покойная и нежно любимая жена — певица Лея Иванова — 40 лет работала на госбезопасность, хотя и не по доброй воле. На заре болгарского социализма она побывала в трудовом лагере и очень не хотела туда возвращаться.
Не захочешь, а сокрушенно покачаешь головой: вот ведь, что злодеи-чекисты с людьми творили. А что, собственно говоря, они творили? Судя по фильму, работа Леи заключалась в том, чтобы манипулировать мужем в соответствии с меняющимися установками ее кураторов: то отговаривать от поездки на Запад, то, напротив, склонять к ней. Какой от этого прок "кровавому режиму", решительно непонятно. Зато поведение Леи выглядит совершенно органичным: певички — капризный народ по определению и семь пятниц на неделе заведут безо всяких инструкций местной Лубянки.
Забавно, что датчанка Пук Грастен сняла "37" (приз за режиссуру) как раз о том, что смотреть и видеть — разные опции. 37 бруклинских обывателей смотрели в свои окна мартовским днем 1964 года, но так и не увидели, что у них под носом насилуют и убивают девушку. Другое дело, что смотреть на персонажей фильма столь неинтересно, что, пожалуй, если бы режиссер для разнообразия порешила их самих, зрители этого тоже не заметили бы.
Наконец, приз за лучшую женскую роль ушел филиппинке Тересе Мальвар, сыгравшей в "Пелене" Ралстона Джовера. Где-где, а уж здесь ни второго плана, ни подтекста нет и в помине: один сплошной текст. Дети — цветы жизни. Они не должны жить и умирать на улице, воровать и попрошайничать при полном безразличии взрослого мира. В общем, лошади едят овес. Награждая такие фильмы, жюри, наверное, испытывает приятную иллюзию, что благодаря их решению новым "генералам песчаных карьеров" станет чуточку легче жить.