Премьера кино
Фото: Columbia Pictures
В прокат вышел фильм Даниэля Эспиносы "Живое" (Life). МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ порадовался возвращению жанра научно-фантастических ужасов и простил Эспиносе его предыдущую "русофобскую" работу "Номер 44" (2014).
Скандальное лишение "Номера 44" (действительно невменяемого триллера об охоте на маньяка в сталинском СССР) прокатного удостоверения, очевидно, ранило Эспиносу столь глубоко, что он ворочался по ночам, придумывая, как бы реабилитировать себя перед Россией. И таки реабилитировал. Интернациональный экипаж МКС в "Живом" возглавляет русская Екатерина Головина, сыгранная красавицей Ольгой Дыховичной.
Если пятеро ее коллег демонстрируют обычную для экранных астронавтов истеричность, помноженную на некомпетентность и удивительное для военных самовольство, то Катя единственная сохраняет хладнокровие в борьбе с космическим Злом и если и гибнет, то осмысленно. Хотя, по большому счету, зазря. Никто кроме нее не знает, на какие кнопки можно нажимать, а к каким лучше не притрагиваться. Когда такие профессионалы оказываются на передовой войны за спасение человечества, на человечестве можно поставить крест, что Эспиноса с удовольствием и делает в саркастическом финале.
Страшное случается, впрочем, из-за пренебрежения не только уставами, но и элементарными нормами бытовой магии. Как судно назовешь, так оно и поплывет. Тем большая осторожность требуется при выборе имени для первого инопланетного живого существа, найденного в марсианском грунте, премиленького игривого одноклеточного с длинными ресницами.
В "обществе зрелищ" из этой бессмысленной процедуры, естественно, устроили шоу на Таймс-сквер, доверив крещение соплячке из школы имени Келвина Кулиджа. Существо, естественно, стало Келвином, и с этой минуты Земля обречена. При президенте Кулидже (1923-1929) Америка наслаждалась гедонистическим потребительством, но закончился праздник жизни экономической катастрофой. Вот и марсианская "няшка", став Келвином, пошла вразнос, мутировав в чудовище, чья генеалогия восходит к "Нечто" из фильма времен холодной войны и "Чужому" Ридли Скотта.
Космическая мразь за последние годы вышла из киномоды. Сначала Спилберг сюсюкал с инопланетянами, которые желают нам только добра. Затем ("Гравитация", "Марсианин") жанр был сведен к производственной драме о чуть необычных, но, в общем, мало чем отличающихся от работы автосварщиков астронавтских трудовых буднях. Эспиноса поставил крест и на межпланетном гуманизме, и на упоении технологиями. Нет, гостей из космоса нельзя ни приручать, ни изучать, ни тем более изучать, приручая. Только напалмом, а еще лучше — атомной бомбой.
Можно упрекнуть Эспиносу в дефиците кошмаров: если уж взялся за вариацию на тему "Чужого", так иди до конца. Но самые эффектные подвиги Келвина — показательное свежевание морской свинки и застенчивое поедание ноги афроамериканца Хью (Эрион Бакаре). Сам Хью этого процесса даже не замечает: он, видите ли, парализован ниже пояса. Кто принял инвалида в отряд космонавтов — величайшая загадка фильма. Понятно, что сценаристы "утепляли" Хью, как утеплили бортового врача психологической травмой, вынесенной с иракской войны: в космосе только неврастеников-мизантропов не хватает.
Возможно, авторы хотели сказать, что человечество погубят добрые чувства. Ключевое слово фильма — "барьеры". Земляне возводят их между собой и Келвином один за другим. Не удалось удержать его в боксе, запрем в лаборатории, а если он вырвется и оттуда, изолируем в отсеке.
Постоянными разговорами о барьерах фильм провоцирует конъюнктурные интерпретации. Мысль о спасительности барьеров вызывает ассоциации со стенами, которыми принялись истерически огораживаться разные государства. Констатация же бесполезности барьеров на руку пессимистам, полагающим, что западная цивилизация уже рухнула под напором разнообразных "чужих". А ведь бедняга Эспиноса руководствовался лишь благородным желанием вернуть космическому жанру его плоть и, главное, кровь.