19 июля в Москве открылось ежегодное совещание российских послов и постпредов. По данным “Ъ”, в ходе мероприятия (проходящего за закрытыми дверями, за исключением выступления президента Владимира Путина) обсуждалось и информационное сопровождение российской внешней политики. О том, по какому принципу министерства лайкают друг друга в соцсетях, зачем посольство РФ в Лондоне троллит британских коллег и почему МИД не уходит из Telegram, глава департамента информации и печати ведомства Мария Захарова рассказала корреспонденту “Ъ” Елене Черненко.
Директор департамента информации и печати МИД России Мария Захарова
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ
— Недавно разразился скандал после того, как посольство России в Эстонии предупредило одного из местных блогеров, что, если бы не советские солдаты, он мог бы стать «в лучшем случае абажуром, а в худшем — мылом». Ранее эстонский блогер сравнил нынешнюю Россию с нацистским Рейхом. При этом в посольстве РФ заявили, что их ответ ему — хотя он был опубликован с аккаунта дипмиссии — нельзя считать официальным. Так какой же статус у «цифровой дипломатии»?
— Меня удивляет, когда вокруг отдельных постов или комментариев возникает такая шумиха. Послушайте, в Европе сносят памятники солдатам Красной армии, а ведь многие памятники — это не просто дань истории, это захоронения: там лежат солдаты! Кому-то есть до этого дело кроме Министерства иностранных дел Российской Федерации и наших посольств, РВИО и немногих активистов? Ведь «прогрессивная общественность», «креативный класс» молчат, включая большинство блогеров и гражданских активистов, никакой шумихи вокруг этого нет, а тут вдруг одному комментарию придается такое значение? Почему в соцсетях с таким же рвением не обсуждают вопиющую ситуацию в Йемене, где ежедневно гибнут сотни, если не тысячи, мирных граждан, где гуманитарная ситуация просто катастрофична и речь вообще уже идет о выживании целого народа? Почему журналисты и блогеры не пишут об этом, а тратят свое время на раздувание куда менее важных историй? Обсуждать смешные картинки и отдельные фразы, конечно, куда проще.
— Меня интересует не сам скандал в Эстонии, а то, можно ли считать заявления в аккаунтах отдельных дипломатов или диппредставительств официальной позицией МИДа?
— Я не вникала в детали этой истории. Но в целом логика такова: если этот комментарий был опубликован с официального аккаунта посольства или аккаунта человека, уполномоченного общаться с прессой, то его можно считать официальным. Если дипломат опубликовал что-то на своей личной странице — это неофициальный комментарий. Все просто.
— Фраза про «абажур и мыло» была опубликована с официального аккаунта посольства России в Эстонии.
— Не вижу необходимости как-то реагировать на это: тут не было никаких оскорблений или искажений. Куда важнее привлекать внимание к действительно вопиющим вещам, таким как отказ от русского языка в странах Балтии, где на нем говорит немалая часть населения, таким как уже упомянутый мною снос памятников людям, которые отдали свои жизни ради жизни Европы, таким как переписывание нашей общей истории.
А вот напоминать о том, что еще 75 лет назад в Европе были предприятия, где из человеческой кожи делали абажуры, надо, чтобы больше такого не повторялось.
— Об этом тоже много говорят. Я все же хочу разобраться в таком явлении, как «цифровая дипломатия». Вот ваши комментарии в соцсетях — они равнозначны заявлениям на брифингах?
— Моя страница в Facebook — это мой личный аккаунт. Да, на нем стоит верификационная галочка, потому что я являюсь публичным лицом, но это моя личная страница. При этом я не могу «разделить себя» на временные отрезки по принципу «с девяти утра до шести вечера я делаю официальные комментарии», а в шесть пятнадцать перестаю быть официальным представителем МИДа, потому что это уже нерабочее время. Такое строгое разделение закончилось с наступлением революции в информационной среде и сфере средств массовой коммуникации. Мы, по сути, перестали делить себя и свое время на личное-неличное. Остались, конечно, еще такие очень личные темы, как семья, отпуск, здоровье и т. д. Но и на них общественность уже претендует: просит, а иногда и требует отчета о том, как, где и с кем проводишь личное время.
Очень интересный опыт у меня был в США. Когда я приехала в Нью-Йорк в длительную командировку для работы в постпредстве при ООН, мне нужно было оформить большое количество документов для жизни в этой стране, в том числе открыть счет в местном банке. Заполняя анкеты, я дошла до вопроса «Являетесь ли вы публичным лицом?». Понимая, что моя работа предполагает публичность, я честно ответила «да». Вместо недели на оформление дебетовой карточки ушло месяца два. Получается, даже при оплате пластиковой картой, например в продуктовом магазине в выходной день, с точки зрения банка человек не перестает быть публичной фигурой и ассоциируется с доверием, которое эта структура ему оказала, открыв счет.
— А были ли случаи, когда начальство критиковало вас за тот или иной пост? Вас или других дипломатов?
— Были рабочие моменты, мы регулярно проводим «разборы полетов». Попадались пару раз, скажем так, не лучшие материалы, которые были опубликованы в официальных аккаунтах — мы их анализировали в плановом порядке.
— Британские СМИ регулярно обращают внимание на активность в соцсетях российского посольства в Лондоне. По мнению журналистов, российские дипломаты часто занимаются откровенным троллингом в Twitter. Посольство действует по согласованию с Москвой?
— После появления на небосклоне дипломатии таких фигур, как Борис Джонсон (бывший глава МИД Великобритании.— “Ъ”), несерьезно упрекать российское посольство в Лондоне в том, что оно кого-то троллит.
Наши дипломаты лишь реагируют на то, что слышат. Понимаете, не они задали такую тональность нашим отношениям. Мы заинтересованы в выстраивании с Великобританией и британским народом совершенно иных отношений, нежели сейчас. Но этого не хочет Лондон. Нагнетая антироссийскую истерику, британские власти отвлекают внимание граждан от накопившихся проблем и добиваются геополитических целей. Скажем, им нужно было уменьшить количество болельщиков, которые могли бы приехать в Россию, скомпрометировать усилия России в Сирии в контексте химической проблематики — тут же была устроена международная провокация вокруг «дела Скрипалей». В данной ситуации нужно разбирать не твиты посольства, а то, что стало причиной их появления.
— Я все же спрошу про твиты. Агентство Twiplomacy опубликовало исследование, из которого следует, что официальный Facebook-аккаунт российского МИДа залайкал 97 страниц дипломатических ведомств других стран, но не поставил лайки Госдепу США, Белому дому и британскому Форин-офису. Это случайность?
— Нет, мы делаем это на основе взаимности: предлагаем другим министерствам «дружить», если они наше предложение принимают — мы отвечаем. Это вопрос договоренности между пресс-службами.
— То есть с американцами и британцами не договорились?
— В том, что касается Facebook,— не договорились: интереса к взаимодействию с нами в этой социальной сети с их стороны нет. Притом что мы несколько раз пытались их вывести на сотрудничество: лайкали некоторые их сообщения, в основном касающиеся двусторонних визитов. Но в ответ — тишина. Правда, в Twitter мы с Форин-офисом читаем друг друга. Госдеп США, в отличие от их посольства в Москве, и в Twitter не отвечает нам взаимностью.
Пользуясь возможностью, вновь обращаюсь к американским коллегам: мы открыты к взаимодействию.
— Ну, то есть, подводя итоги разговору о цифровой дипломатии, можно сказать, что она носит гибридный статус и многие правила пишутся на ходу?
— В принципе работа в социальных сетях — сфера договоренностей внутри организации или корпорации, в которой ты работаешь. Как правило, этот вопрос регулируется внутренним регламентом. Когда с нами летают журналисты из пула, я наблюдаю, как они отправляют новостные материалы в редакции, а параллельно делятся в соцсетях своими личными оценками о поездке. Это вопрос договоренности издания с журналистом: позволяет ему работодатель так делать или нет. Я знаю целый ряд СМИ, в которых подобная практика не приветствуется. В других изданиях на это внимания не обращают, но работодатель просит указывать, что это личное мнение человека, не отражающее точку зрения редакции. В третьих местах, наоборот, поощряются упоминание своего издания в соцсетях и раскрутка этого бренда с задействованием своих личных ресурсов.
— А как с этим обстоят дела в МИДе?
— У нас есть внутренние правила работы в социальных сетях, но жесткими я бы их называть не стала. Это рекомендации. Сотрудники министерства должны лишь уведомлять руководство о том, на каких платформах они ведут аккаунты. При этом, согласно другому внутреннему регламенту, от имени МИДа и по внешним политическим вопросам высказываться может только определенный круг лиц, наделенный этими полномочиями.
— На вашей странице в Facebook регулярно появляется информация, не связанная с внешней политикой: где отдыхали, обедали и так далее. Не опасаетесь публичного осуждения за check-in в фешенебельном месте, как это произошло с пресс-секретарем премьера Дмитрия Медведева Натальей Тимаковой?
— Я не чекинюсь. А историю с Натальей Тимаковой за ее check-in иначе как глупейшей травлей не назовешь. И это не попытка защитить вышестоящее руководство — оно в этом точно не нуждается. Эта отвратительная история отбросила нарастающую и так необходимую информационную открытость чиновников на много-много лет назад.
— Ну о нарастающей информационной открытости российских чиновников вряд ли приходится всерьез говорить.
— Вы же знаете мой принцип: начни с себя. Я готова ответить на каждый вопрос. Это мой выбор — так жить. Я хочу жить так, как я говорю, и не хочу, чтобы между тем, что я говорю, и моей жизнью были несоответствия. Мне важно, чтобы я в любой момент могла ответить на вопрос, а платили ли вы за это, а вот вы поддерживаете импортозамещение, а сами-то во что одеваетесь, отдыхаете ли вы по средствам и так далее. Для меня это важная история.
— Не пытались убедить Сергея Лаврова завести аккаунт в одной из соцсетей?
— Убедить не пытались. В свое время мы планировали стратегию в социальных сетях для МИДа и поняли, что личный аккаунт Сергея Викторовича Лаврова — это невозможно. Ведь если этим заниматься, то это должна быть личная история. Это не должны быть аккаунты, которые за тебя ведут другие люди. А в его случае с его объемами работы, командировками и многочасовыми переговорами вести самому просто не получится.
Официальные аккаунты МИДа регулярно цитируют министра и публикуют фотографии мероприятий с его участием, отвечают читателям на их вопросы.
— Последний вопрос про Facebook и Twitter: часто под постами официальных аккаунтов МИДа, да и на вашей странице, появляются крайне негативные комментарии, мат. Как решаете, что удалять, а что оставлять?
— Мидовский аккаунт в Facebook модерируется сотрудниками Министерства иностранных дел. Комментарии националистического характера, матерщина и откровенно непристойные вещи коллеги удаляют достаточно оперативно. Мою страницу никто, кроме меня, не модерирует. Когда есть время, я подчищаю комментарии по тому же самому принципу. Но в целом я либерально отношусь к критическим комментариям и удаляю только совсем уж неприличные посты.
— То есть комментарий со словосочетанием «аннексия Крыма» удалять не будете?
— Нет, а почему я должна это делать? У людей могут быть разные точки зрения. Эту я абсолютно не разделяю и считаю в корне неверной. Но что теперь, газету «Ведомости» запретить за то, что в ней была опубликована статья некоего профессора, пытавшегося доказать, что в случае с Крымом речь шла именно об аннексии? Мы не на Украине живем, где гарантией личной безопасности становится правильный ответ на вопрос националистов «Чей Крым?». Я удаляю противозаконные, крайне непристойные комментарии и блокирую пользователей, если понимаю, что это бот или человек, который регулярно публикует оскорбления. В иных случаях я стараюсь, если есть время, вступать в диалог, объяснять свою точку зрения. Порой людей, даже тех, кто изначально был настроен крайне агрессивно, удается переубедить. В моей практике было немало таких примеров.
— Мидовский канал по-прежнему активен в мессенджере Telegram, заблокированном на территории РФ по решению суда. Почему?
— Я не вижу тут противоречия. Решение суда было о чем?
— О блокировке Telegram.
— Правильно. О блокировке самой платформы, но не каналов. Мы консультировались с Роскомнадзором и получили все необходимые разъяснения на этот счет. На работу в самом Telegram запрет не распространяется.
— То есть госорганы имеют право присутствовать в Telegram, невзирая на то что сам мессенджер в России запрещен?
— А разве в решении суда сказано что-либо иное?
— Я запуталась.
— Проведу аналогию. Вот решил суд закрыть магазин. Так? Но люди продолжают подходить, и сам магазин при этом тоже работает. В решении суда ведь не сказано, что людям нельзя заходить и покупать там что-то, если магазин не закрыт?
— От госструктур можно было бы ожидать, что они первым делом возьмут под козырек и исполнят решение суда.
— Мы исполняем все решения, просто конкретно это на нас не распространяется. Будут дополнительные решения — мы их, естественно, учтем. Для нас буква закона является определяющей. Именно поэтому мы заранее проконсультировались с Роскомнадзором. Для меня лично корпоративная этика тоже имеет не последнее значение: я командный игрок и люблю играть по правилам. Только не выносите это в заголовок.
— А я только что подумала, что это был бы хороший заголовок. Ну, то есть о тихом саботаже речь не идет?
— Никакого саботажа с нашей стороны быть не может в принципе. Лично я перестала пользоваться этим мессенджером, просто потому что он стал работать со сбоями. Пользуюсь другим мессенджером. Вести Telegram-канал МИДа по тем же причинам стало сложно, поэтому я не исключаю, что мы покинем эту площадку. Уже сейчас нас можно беспроблемно читать в Viber.
В целом же к анонимным Telegram-каналам я отношусь негативно. И свою личную позицию на данный счет озвучила давно. Не понимаю, как каналы, на которые подписаны сотни тысяч людей, могут быть анонимными. Как это возможно в обществе, которое и так страдает от потока fake news и пытается бороться с использованием информационно-коммуникационных технологий террористами-вербовщиками…
— Но есть ведь анонимные каналы, не распространяющие фейки и не призывающие к джихаду.
— Мне много раз попадалась на глаза откровенная дезинформация, но были и случаи, когда речь шла о фейках нижайшего пошиба, переходящих все грани. Так, например, было, когда в нескольких каналах появились вбросы о причинах смерти Виталия Чуркина (постпред РФ при ООН.— “Ъ”). Там были вещи просто за гранью добра и зла. И никакого противоядия против этого нет. Оставалось только рассчитывать на порядочность журналистов и надеяться, что они обратятся к нам, прежде чем перепечатывать такое. И я благодарна многим представителям СМИ, которые не испытывают симпатии к российской внешней политике, но при этом данные вбросы перепроверяли и не публиковали — достойно уважения.
Эта история стала для меня последним аргументом в пользу того, что нельзя поощрять массовое распространение информации: а) анонимно, б) без права на ответ. Это со всех точек зрения подло и опасно.
— Вопрос про изменения в дипломатической лексике. За последнее время мы видели множество примеров того, как дипломаты и другие официальные лица выражаются не просто недипломатично, а фактически на уличном сленге. Многих удивила фраза «Посмотри на меня, глаза-то не отводи, что ты глаза отводишь», сказанная российским дипломатом в ООН в адрес своего британского коллеги. И из ваших уст периодически звучат достаточно экспрессивные заявления. Это новая норма?
— История мировой дипломатии — кладезь ярких цитат. Что касается упомянутой вами фразы, сравните: «Глаза-то не отводи» (прозвучавшая из уст зампостпреда РФ при ООН Владимира Сафронкова.— “Ъ”) и «Россия должна отойти в сторону и заткнуться» (слова министра обороны Великобритании Гэвина Уильямсона.— “Ъ”).
— Вы намекаете на то, что это общий тренд?
— Этот тренд был всегда — почитайте мемуары. Нет, я хочу подчеркнуть, что это неравноценные фразы. В предложении «Глаза-то не отводи» сконцентрирован, по сути, крик отчаяния. Один человек призывает другого ответить: что вы делаете, о чем вы говорите, как вам не стыдно, отдаете ли вы себе отчет в том, что вы сейчас натворите? Это фраза, понятная любому русскому. Непривычно для зала Совета Безопасности, где лирике и чувствам, как правило, нет места.
А вторая фраза — пример хамства и пренебрежения в отношении целой страны и ее народа.
Первая фраза была обращена к конкретному коллеге за столом переговоров. Да, это выглядело так, как это выглядело. Но вторая фраза была сказана трусливо и подло, потому что человек находился на территории своей страны и говорил это, понимая, что люди, которых он оскорбил, не смогут ему лично ответить.
— Но получается, что классический дипломатический язык как явление можно похоронить?
— Нет, конечно, это не так: язык остался. Просто что-то экстраординарное всегда вызывает повышенное внимание.
И если раньше эта полемика не была доступна массовому читателю и фиксировалась в исторической литературе, то сейчас все идет в онлайн-режиме.
Что касается традиционного языка, то каждый день тонны, как говорил Маяковский, словесной руды перерабатываются в традиционном дипломатическом жанре. Мы с утра до ночи публикуем вступительные слова, выступления, заявления на пресс-конференциях, ответы на вопросы и интервью, но это рутина, и на нее с точки зрения языка мало кто обращает внимание. Но одна фраза в другом жанре вызывает колоссальный резонанс. Мне кажется, это как раз и подтверждает, что классический язык существует и остается нормой: если бы его не было, то и эти фразы не выделялись бы так рельефно. Они бы стали рутиной, и никто бы не обращал на них внимания.