Чеховский фестиваль опера
В рамках Чеховского фестиваля на сцене МХАТа имени Горького показали "Сказание о Му Квейинг, воительнице с нежным сердцем" — спектакль пекинской оперы, привезенный тайваньским театром "Куо Куанг". Если верить специалистам, тайваньская пекинская опера — это даже более чистый вариант жанра, чем то, что осталось в столице КНР, потому что коммунизм пекинской опере как-то повредил. Столь чистая экзотика изумила СЕРГЕЯ Ъ-ХОДНЕВА своей общедоступностью.
Прямо скажем, неожиданное оказалось зрелище. Ждешь чего-то иератического, рафинированного, загадочного, чего-то, что приходится созерцать с заинтересованной миной, в глубине души честно признаваясь в том, что все созерцаемое до ужаса чуждо и непонятно. Вместо всего этого вышло увлекательное и даже местами на свой лад остросюжетное действо. Конечно, длинноты есть, и специфичные; скажем, Му Квейинг может минут пять с милой улыбкой расправлять и снова складывать шелк длиннющего рукава, генерал Ян Яньцзао выписывать круги по сцене под барабанную дробь, мелко тряся головой, или все герои могут предолго кружиться и вертеться по сцене с пиками и мечами (это битва так изображается). Все это неспроста: так же как и какофоническое по первому впечатлению звуковое сопровождение, все эти ужимки и прыжки — набор кодов, понятных и очевидных посвященным. Но как-то удивительно легко и приятно с этими загадочными маханиями, завываниями и па смириться.
Во-первых, представление подкупает элементарной красотой. Это, конечно, не красота в японском духе, то есть у нее главная материя — не пустота, а, наоборот, насыщенность, даже несколько вырвиглазная местами нарядность, что для русского не такая уж экзотика. Однако китайская душа хоть и широкая, но все-таки себя сдерживающая и направляющая совсем не славянскими руслами, так что диковатая нарядность у нее очень умело оборачивается какой-то конфуцианской продуманностью. Декораций в пекинской опере минимум. В данном случае, например, на сцене висело панно с летящим фениксом да еще время от времени ставилась кое-какая мебель. Зато уж костюмы героев, особенно главных, уж чем-чем, а минимализмом не отличаются: вычурные парчовые "доспехи" в узорчик, сверху шлем, усаженный шариками, а со спины еще торчит с полдюжины расшитых "знамен" — и над всем этим развеваются неимоверной длины фазаньи перья. Приблизительно то же и с пластикой. Скажем, по сюжету герой должен куда-то поскакать на лошади. Европейское мышление заставило бы такого героя крикнуть: "Подайте мне коня!" — и уйти со сцены. А тут все по-другому. Герой берет хлыстик с кисточками (это значит, что он в седле) и начинает выделывать причудливые коленца — чем более героически скачет, тем коленца изобретательней, недаром артистическое мастерство пекинской оперы находится в тесном родстве с ушу. То есть все условно и все чем-то обусловлено, но сама эта условная изобразительность избыточно и продуманно декоративна. Это и удивительно, особенно при том, что пекинская опера родилась непосредственно из ярмарочных представлений и ушла от них, судя по всему, недалеко. Достаточно со всем этим блеском сопоставить шекспировский "Глобус", весьма скупой на изобразительные средства,— большего контраста, кажется, не придумаешь.
А между тем еще более удивительно, что впечатления какой-то совсем непреодолимой экзотики спектакль в целом все же не производит. Музыка — да, производит. Тем более что в музыкальном сопровождении пекинской оперы важна вовсе не мелодика, а ритмика, так что слышнее всего были не всякие китайские струнные, а ударная группа, в которой по нескольку барабанов, гонгов да еще тарелки, и все это грохочет практически непрерывно. Пение — да, экзотично, чтобы не сказать сильнее. Тем более что это не пение, а скорее надрывная мелодекламация с редкими "колоратурами" (чаще всего зловещим гортанным фальцетом, к которому прибегают главные герои), и вызывает оно скорее чувство нервного потрясения, чем наслаждение.
Но вот сам сюжет проще пареной репы, к тому же за его перипетиями было тем легче следить, что над сценой висело табло с переводом. Есть прекрасная аристократка-воительница (а точнее, атаманша), уединенно живущая с приспешниками в пограничной крепости. Есть некие посторонние боевые действия, происходящие поблизости крайне неудачно для "наших" (то есть для династии Сун). Интриганы-генералы науськивают сына сунского главнокомандующего на штурм крепости, юноша попадает в плен, и нежносердечная бой-баба его женит на себе. Главнокомандующий хочет казнить опозорившегося отпрыска, но новоявленная невестка убеждает его не делать этого, предлагая взамен помощь своего войска. Совместными силами враги побеждены, общее ликование, занавес.
Как видите, вполне общечеловеческая романтическая сказка в духе старинного европейского музтеатра. К тому же в спектакле есть ясные даже без спецподготовки пантомима, цирковая акробатика и комические эпизоды. Может быть, не случайно европейцы обозвали этот театр не отстраненно — театр цзинси (так по-китайски), что было бы наподобие театра кабуки, а на свой лад — оперой. И забавно, ведь сколько композиторов — от Вивальди до Пуччини — сочиняли "китайские" оперы, но вот посмотришь на настоящую пекинскую оперу — и понимаешь, что этот нафантазированный европейский Китай ни в какое сравнение не идет с простотой и естественностью посланцев мудрой и таинственной чужеземной цивилизации. Хоть, признаться, европейцу приятнее на них смотреть, чем их слушать.