«Драл язык во всю длину»

13 октября 1964 года на заседании Президиума ЦК КПСС начался завершающий этап снятия с постов первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР Н. С. Хрущева. Но у него оставались сторонники. И участники заговора вполне обоснованно опасались, что даже после отставки «дорогой Никита Сергеевич» может отреагировать в своем обычном стиле — импульсивно и непредсказуемо.

«Слезы градом текут»

Когда 14 октября 1964 года завершился пленум ЦК КПСС, на котором Н. С. Хрущева освободили от обязанностей главы партии и правительства, организаторы и участники заговора, казалось бы, могли вздохнуть с облегчением. Остались позади месяцы напряженных конфиденциальных переговоров и постоянный страх разоблачения, доводивший некоторых из них до истерического состояния.

К примеру, бывший в то время первым секретарем Московского городского комитета КПСС Н. Г. Егорычев рассказывал мне (см. «Версию о заговоре придумали в ЦК») о том, насколько боялся разоблачения Л. И. Брежнев:

«Незадолго до пленума он утром позвонил мне на квартиру. По обычному телефону, хотя вертушка у меня была. "Слушай, Коля, ты не мог бы прийти ко мне пораньше в ЦК?". Договорились, что я приеду к половине девятого. Приезжаю. Он меня взял за руку и повел. За большим кабинетом у него был второй, поменьше, для личной работы, потом через комнату отдыха мы прошли туда, где у него были ванна и туалет. "Знаешь, Коля,— говорит,— Хрущеву стало все известно про подготовку пленума. Ему все известно! Он нас расстреляет!". И расквасился. Слезы градом текут. Я говорю: "Да вы что, Леонид Ильич! Умойтесь". Подвел его к раковине, потом дал полотенце и продолжил: "Имейте в виду: никто нас не расстреляет. Что мы делаем против партии? Ничего. Мы готовим пленум ЦК. Если мы не правы, нам там скажут, что мы не правы". Но Брежнев, хотя и перестал рыдать, настаивал на своем:

"Ты его плохо знаешь, он нас всех расстреляет"».

Боялся не только Брежнев. С членами правительства разговоры о предстоящем смещении Хрущева вел первый заместитель председателя Совета министров СССР А. Н. Косыгин. И председатель Совета народного хозяйства СССР В. Э. Дымшиц, услышав от него о готовящемся пленуме, молча попятился к дверям и тут же отправился в больницу. Говорят, что такого наплыва пациентов, как в октябре 1964 года, кремлевские больницы не знали за всю свою историю. Не было ни одного свободного места.

Опасения Брежнева отнюдь не были беспочвенными. Как вспоминал М. С. Смиртюков, в то время работавший заместителем управляющего делами Совета министров СССР («Он мстил даже мертвым»), у перессорившегося с подавляющим большинством советских и партийных руководителей Хрущева еще оставались верные сторонники:

«Был такой Кузьмин Иосиф Иосифович — заведующий отделом машиностроения ЦК. Он был настоящий хрущевец. И Никита его двигал, причем так, как это умел делать только он. Вдруг, ни с того ни с сего, сделал Кузьмина первым заместителем председателя Совета министров СССР и председателем Госэкономкомиссии, планировавшей будущие пятилетки, десятилетки и даже столетки.

Перед Октябрьским пленумом, когда Кузьмин почувствовал, что что-то готовится, именно он занимался организацией попыток спасти Хрущева. Обзванивал секретарей обкомов и верных членов ЦК.

Когда стало ясно, что большинство против Хрущева, сторонники Никиты попытались хоть как-то смягчить удар.

Кузьмин сам мне рассказывал, что тогда они подготовили какой-то свой вариант. Но он не прошел».

О том, чтобы у хрущевцев ничего не вышло, позаботился примкнувший к противникам «дорогого Никиты Сергеевича» председатель КГБ при Совете министров СССР В. Е. Семичастный, которого Хрущев любил как родного сына и продвигал по служебной лестнице все выше и выше. Сотрудники госбезопасности заблокировали в гостинице «Москва» тех немногих членов ЦК, которые собирались выступить в защиту первого секретаря.

Не оказал почти никакого сопротивления и сам Хрущев. Перед пленумом, на заседании Президиума ЦК КПСС, начавшемся 13 октября 1964 года, когда ему высказали все накопившиеся за годы его правления претензии, он еще пытался сопротивляться. Потом сник, а на следующий день горестно заметил: «Собрались и мажете говном, а я не могу возразить».

Вслед за президиумом ЦК без эксцессов со стороны Хрущева прошел пленум. Первым секретарем ЦК стал Брежнев, главой правительства — Косыгин. Но все продолжали напряженно ждать, что же будет делать «нырнувший премьером, а вынырнувший пенсионером». Не готовит ли какой-нибудь подвох в своем обычном импульсивно-непредсказуемом стиле.

Больше всего боялись, что он прорвется в посольство Соединенных Штатов и начнет оттуда призывать народ на помощь. И потому вокруг посольства были поставлены машины службы наружного наблюдения КГБ с приказом любой ценой не допустить прорыва Хрущева к американцам. По той же причине с замиранием сердца Брежнев и его соратники выслушивали доклады о том, куда едет и что делает Хрущев. В конце концов самого высокопоставленного пенсионера страны попросили не выезжать с дачи.

«Ослабляется наш лагерь»

Но все же основания для опасения новых руководителей страны были не эфемерными. Кого в создавшейся ситуации поддержат руководители социалистических государств? Могут ли они, помня о том, сколько их страны получали в период правления Хрущева, вступиться за него? К примеру, первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) Владислав Гомулка в одном из выступлений уже после Октябрьского пленума ЦК КПСС вдруг упомянул о больших заслугах Хрущева.

И отправлявшейся из Москвы в Варшаву делегации партийных работников поручили дополнительно прозондировать настроения польских руководителей. 19 октября 1964 года посланцев Москвы принял секретарь и член Политбюро ПОРП Зенон Клишко, второй человек в партии, во многом определявший политическую линию польского руководства.

«В отношениях между нашими партиями,— сказал советским представителям Клишко,— были некоторые проблемы, которые нас беспокоили. Иногда поведение тов. Хрущева нам казалось непонятным. Известно, например, что для нас, поляков, германская проблема — это вопрос жизни и смерти. И поэтому мы вправе рассчитывать на то, что лучший друг наш, Советский Союз, будет консультироваться с нами по этому вопросу».

Он напомнил о недавней встрече руководителей Польши, СССР, ГДР и Чехословакии:

«21 июля 1964 г. в Варшаве состоялась беседа тт. Гомулки, Хрущева, Ульбрихта и Новотного. Тов. Гомулка спросил тов. Хрущева: "Правда ли, что Вы собираетесь посетить Бонн?" Тов. Хрущев ответил отрицательно. Однако спустя несколько дней мы узнали, что он дал согласие на поездку в Бонн еще до этой беседы. Когда Секретарь ЦК КПСС тов. Андропов возвращался из Берлина в Москву через Варшаву, мы его спросили: как все это понимать? Он ответил, что вначале не предполагалась поездка, а затем намерения изменились.

Мы, конечно, понимаем, что тов. Андропов в данном случае был в затруднительном положении и ничего другого сказать не мог.

Конечно, глава Советского правительства может поехать туда, куда считает необходимым. Но следует консультироваться с друзьями, иначе мы становимся перед неожиданностью, возникает недоверие, ослабляется наш лагерь.

Но самое существенное для нас это те безответственные заявления, которые делал Аджубей (главный редактор газеты "Известия", зять Н. С. Хрущева.— "История") в ФРГ».

Говорил Клишко и о начавшихся в августе 1964 года американских бомбардировках Вьетнама:

«Американские империалисты бросают бомбы на одну из социалистических стран, а мы вроде бы воды в рот набрали. Год-два назад это было бы немыслимо. Факт: за последние 1,5–2 года империалисты действуют наглее. Это не способствует росту нашего престижа».

Куда важнее для нового советского руководства был итог беседы.

«Мы думаем,— сказал Зенон Клишко,— что последний Пленум ЦК КПСС будет способствовать дальнейшему улучшению наших отношений, укреплению социалистического лагеря и международного коммунистического движения».

Так что на помощь и поддержку зарубежных лидеров, даже тех, кто совсем недавно пел ему дифирамбы и награждал орденами, бывший первый секретарь рассчитывать явно не мог. Но оставались еще западные компартии, время от времени имевшие отличную от КПСС позицию по различным вопросам. Так что Хрущев и его сторонники вполне могли обратиться к ним за поддержкой.

«Окружали его толпой подхалимов»

И это подтверждало сообщение советского посла во Франции С. А. Виноградова. Он докладывал Брежневу, что домой к члену Политбюро ЦК Французской коммунистической партии (ФКП) Раймону Гюйо в один из вечеров пришел незнакомый ему человек, показавший советский паспорт и передавший ему фотопленку с неким письмом.

Документ, который посол отправил в Москву, был, по сути, декларацией сторонников Хрущева, в которой явно просматривался стиль статей, речей и книг, написанных приближенными к бывшему первому секретарю пропагандистами. В ней говорилось:

«Путем тайного заговора, путем угроз и давления — методов, типичных для времен культа личности, заговорщикам удалось захватить командные высоты партийного и государственного руководства. Через печать и радио ведется гнусная кампания клеветы против замечательного сына партии и советского народа, Никиты Сергеевича Хрущева. Зная, каким огромным уважением пользуется Никита Сергеевич у широких партийных и народных масс, заговорщики пока еще не осмеливаются открыто нападать на него, а предпочитают вести атаку, трусливо прикрываясь общими, широковещательными фразами».

В обширном документе постоянно подчеркивалось, что новые руководители СССР — сталинисты, сторонники политики и методов эпохи культа личности Сталина:

«В центре заговора стоит небольшая группа беспринципных авантюристов, пробравшихся в высшие партийные и государственные органы, которым уже долгое время не дают покоя лавры Сталина и его приспешников. Эта антиленинская группа нашла поддержку и вдохновение в среде определенной части партийных и государственных работников, которые свили себе теплые, насиженные гнезда в органах управления еще в период культа личности».

Эту группировку в документе обвиняли во всех провалах, вполне обоснованно поставленных в вину Хрущеву на заседаниях Президиума ЦК КПСС и Октябрьского пленума:

«Эта довольно влиятельная (как показали недавние события) группировка вела упорную борьбу против верных ленинцев и патриотов.

Все эти годы они вели свою подлую работу, саботируя важные мероприятия внутренней и внешней политики, вставляя палки в колеса, умышленно создавая трудности и провалы».

Говорилось в документе и о культе Хрущева, бурно развивавшемся в СССР в последние годы перед его смещением:

«Против товарища Н. С. Хрущева выдвигается абсурдное обвинение в том, что он якобы стремился создать вокруг себя культ личности. Какая бесстыдная ложь! ...и уж если кто действительно пытался создать "культ Хрущева", так это были сами заговорщики».

Правда, на самом деле в создании этого культа, повинуясь выработанному в сталинские годы инстинкту, участвовали практически все советские и партийные работники. И в том же документе раскрывались и многие детали подготовки смещения Хрущева, о которых ее участники не рассказывали и десятилетия спустя:

«В течение ряда лет антиленинская группировка тайно проводила в жизнь свой коварный план, направленный на создание политической и моральной изоляции вокруг Первого секретаря ЦК. Они искусственно разжигали шумиху вокруг его имени, приписывали ему качества и заслуги, которыми он в действительности не обладал, окружали его толпой подхалимов и в то же самое время распространяли в партийных и государственных кругах, и даже заграницей, через буржуазную печать, подлые, низкие слухи, клевету и грязные сплетни. Они всячески старались обособить его от остальных руководящих работников, а в последнее время дошли даже до того, что вопреки его прямым пожеланиям, начали проводить через Президиум ЦК резолюции, запрещавшие тов. Хрущеву пользоваться воздушным транспортом, работать более шести часов в день, или же настаивали на том, чтобы он уехал во внеурочный отпуск».

Однако самым важным в этой декларации было заявление о дальнейших действиях сторонников Хрущева:

«Антиленинской, антинародной группировке удалось одержать временный перевес, но борьба на этом не прекращается. Можно с уверенностью сказать, что теперь она станет еще более ожесточенной и острой. В изменившейся обстановке будет полезно ознакомить товарищей в иностранных коммунистических партиях с характером этой борьбы.

Культ личности, создавшийся при жизни Сталина, это более опасная и серьезная болезнь, чем многие из иностранных товарищей предполагают.

Можно прямо сказать, что этот культ создан в нашей стране при активном, сознательном участии и по прямому поощрению довольно многочисленной группы отсталых, реакционных элементов, пробравшихся в ряды Коммунистической партии и в органы государственного управления. Сталин был им нужен и служил их антинародным эгоистическим интересам в такой же мере, как и они сами были нужны Сталину и служили его личным интересам и прихотям.

Культ личности, это своего рода политический режим, при котором бюрократы и подхалимы всех мастей, а также просто проходимцы находят себе приют и процветают в партийных и государственных органах управления как в центре, так и на местах. Постепенно вытесняя, а то и просто физически уничтожая честных принципиальных коммунистов, эта антиленинская прослойка постепенно сосредотачивает в своих руках полноту власти, и начинают разбазаривать народное достояние и ресурсы страны в ходе проведения своей авантюристической внутренней и внешней политики».

Точно (если не принимать во внимание терминологию) описав вечное движение отечественной самодержавной власти, авторы документа как-то подзабыли, что такой же схемы во время правления придерживался и сам Хрущев. А также о том, что руководители зарубежных компартий, как жившие годами в СССР, так и наблюдавшие борьбу за власть на родине социализма издалека, прекрасно обо всем осведомлены. И попросту будут ждать, кто одержит верх и будет оказывать им политическую поддержку и материальную помощь.

Что и произошло. Выждав время и убедившись в прочности позиций Брежнева и его соратников, секретарь ЦК ФКП Гастон Плисонье 17 ноября 1964 года передал документ советнику советского посольства.

«И на помин души Никиты»

Оставалась, пусть и чисто гипотетическая, возможность того, что Хрущев обратится за поддержкой к народу. Ведь именно из страха перед подобным поворотом событий новые вожди страны перекрывали подъезды к американскому посольству. А декларации, подобные той, что была передана руководству ФКП, могли будоражить если не всех советских людей, то по крайней мере интеллигенцию.

Но в народе ходили совсем другие бумаги, которые собирали, направляли руководителям страны, а в феврале 1965 года отправили на хранение в архив ЦК КПСС. Это были злые басни и стихи о недавнем первом человеке страны. В некоторых излагались все этапы правления Хрущева. Но немалая часть посвящалась проблемам с продовольствием. Ведь начиная с 1962 года страну, область за областью, захватывала одна и та же проблема — отсутствие даже печеного хлеба в магазинах. Люди вставали в четыре-пять утра в очереди к булочным, и в некоторых городах после долгого стояния в очереди им продавали не больше одной буханки в одни руки. Причем хлеб сырой, с примесями, и его зачастую невозможно было есть.

В одном из таких стихотворений (приводится в виде, сохраненном в архиве ЦК) говорилось:

«Был у нас такой король

Уточнять не стану

Раздавал он хлеб и соль

Очень многим странам,

Принимал к себе гостей

Ездил сам с визитом

Словом гости всех мастей

Славили Никиту,

Как не славить доброту!

Как ни славить ласку

Коль поднял на высоту

Масло и колбаску,

Драл язык во всю длину

Тыкал пальцем в небо

Мы подняли целину

Будет много хлеба.

А народ дурак пахал

Поздно до зарницы

Вырос хлеб и улетел

Прямо за границу

А народу так сказал:

Пей и ешь от пуза

Будешь крепкий, как осел,

С той же кукурузы».

В другом описывались надежды на будущее и текущие события:

«Товарищ верь! Мы будем сыты

От урожая целины

И на помин души Никиты

Муки нам дали на блины».

Муку действительно дали, это была чистая правда. 3 ноября 1964 года председатель Государственного комитета Совета министров СССР по торговле А. И. Струев докладывал в ЦК КПСС:

«По указанию Правительства СССР к празднику произведена разовая продажа пшеничной муки. Она прошла организованно, по спискам в домоуправлениях, на предприятиях и в учреждениях. Население повсеместно с удовлетворением отнеслось к этому мероприятию».

«10 лет лизали ж...»

Струев сообщал и об увеличении количества и улучшении качества продаваемого хлеба:

«Торговля хлебом из обойной муки производится без перебоев. Улучшилась торговля хлебом из сортовой муки первого и высшего сортов. Ассортимент хлеба и хлебобулочных изделий расширился. В крупных городах — Минске, Тбилиси, Риге, Таллине, Вильнюсе и других торговля хлебом и хлебобулочными изделиями из сортовой муки нормализуется. Вместе с тем во многих городах спрос на белый хлеб и хлебобулочные изделия удовлетворяется еще не полностью. Особенно напряженное положение со снабжением хлебом остается в сельской местности, что вызывает недовольство населения. Качество хлеба после отмены примесей несколько улучшилось, но еще остается невысоким, на что поступают жалобы населения. Республиканские и местные органы предлагают уменьшить его припек (влажность)».

В докладе Струева говорилось о выделении дополнительного количества продуктов для продажи населению:

«В результате принятых Советом Министров СССР мер по увеличению товарных ресурсов для рынка снабжение населения продуктами питания и отдельными промышленными товарами в последнее время несколько улучшилось.

На четвертый квартал с. г. выделено дополнительно сортовой муки 687 тыс. тонн, крупы — 70 тыс. тонн, макаронных изделий — 23 тыс. тонн, масла растительного — 24 тыс. тонн, сахара — 500 тыс. тонн, кондитерских изделий — 13 тыс. тонн, водки — 2,9 млн дкл, вина — 2,5 млн дкл, пива — 2 млн дкл, чая — 1,3 тыс. тонн. Кроме того, произведена замена гороха на другие виды круп в количестве 40 тыс. тонн».

Правда, как докладывал председатель госкомитета по торговле, удалось далеко не все:

«Напряженно проходит торговля маслом растительным и маргарином.

Несмотря на увеличение рыночных фондов, нормализовать торговлю жирами растительными не удалось, продажа их производится с перебоями».

Не оставалось никаких сомнений, что это лишь акция, призванная привлечь население на сторону нового руководства страны.

«Увеличены поставки товаров в розничную торговую сеть, до 5 ноября будет завезено продуктов питания 40–45% и основных промышленных товаров 36–38% квартального фонда».

Увеличение товарных ресурсов, как сообщал Струев, произошло не только за счет фондов текущего квартала, но и за счет выделенных на следующие месяцы:

«Торговля продуктами животноводства ухудшится, так как установленные на четвертый квартал фонды и имеющиеся ресурсы не обеспечивают нормальную торговлю. С учетом ожидаемых закупок скота в четвертом квартале продажа мясных продуктов в РСФСР, Белорусской ССР, Украинской ССР, Латвийской ССР, Молдавской ССР будет ниже уровня соответствующего периода прошлого года.

Возникнут трудности в снабжении мясопродуктами населения Москвы и Ленинграда в связи с невыполнением РСФСР и Украинской ССР плана поставок в общесоюзный фонд».

Однако советские люди давно привыкли к отсутствию тех или иных продуктов или товаров в магазинах. Как не удивляло их и то, что еще недавно прославляемый руководитель вдруг превращался во вредителя и позор для страны. И граждане страны с иронией реагировали на смену вождей. Среди сохраненных в архиве образцов народного творчества был и такой:

«Удивилась вся Европа

Оказалась простота

10 лет лизали ж...

А, ведь ж... то не та».

Евгений Жирнов