Прошедший июль отметился рядом новых санкционных событий, связанных с Россией. Они мало меняют общую картину. Но показывают, что Россия находится в числе ключевых мишеней для западных ограничений. Против российских граждан введены санкции ЕС за предполагаемые вредоносные действия в цифровой среде.
Программный директор РСМД Иван Тимофеев
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
Программный директор РСМД Иван Тимофеев
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
США продолжают атаку на «Северный поток-2»: Госдепартамент отменил для проекта исключения по закону CAATSA, а значит инвесторы рискуют оказаться под санкциями. В Конгрессе также идет работа над ужесточением санкций против трубопровода в виде законопроекта PEESKA.
МИД Великобритании утвердил первый самостоятельный режим ограничительных мер после «Брексита». Он заточен на тематику прав человека: львиная доля заблокированных британцами лиц по новому регламенту — россияне, связанные с делом Магнитского (.pdf).
Резонанс вызвало попадание под визовые санкции США главы Чеченской Республики Рамзана Кадырова (под блокирующим санкциями он находится еще с 2017 года).
Генеральная лицензия Минфина США продлена для группы «Газ» Олега Дерипаски (.pdf), но компания все равно остается в «подвешенном» состоянии — из списка блокирующих санкций (SDN) ее пока не вывели. Сам Олег Дерипаска подверг критике российскую политику противодействия санкциям: государство не смогло создать условий для экономического суверенитета и защиты инвесторов, вопрос о санкциях не в приоритете, кадровое обеспечение минимально. Среди российских бизнесменов господин Дерипаска имеет, пожалуй, наиболее серьезный опыт жизни под санкциями. Он попал в SDN 6 апреля 2018 года вместе с рядом своих компаний. Однако в отличие от многих других россиян из черных списков, затратил немало усилий по снижению последствий санкций. Компании «Русал», «EN+» и «Евросибэнерго» были выведены из SDN в начале 2019-го, хотя ценой и стала серьезная реструктуризация управления и собственности. Он также принадлежит к немногочисленной группе россиян, которые пытаются оспорить санкции в американском суде. В его критике российских реалий, пусть и достаточно эмоциональной, есть немало здравого смысла.
В политике противодействия санкциям мы во многом находимся лишь в начале пути.
Число опытных экспертов по санкциям на государственной службе, в исследовательских институтах и в бизнесе ничтожно в сравнении с США, где системная политика санкций ведется десятилетиями (это не четверо против пяти тысяч, но разница все равно велика). Нам действительно трудно защитить иностранных и своих собственных инвесторов от действия зарубежных ограничений.
В то же время причины видятся не в бездействии властей, а в ограниченности ресурсов и реальных возможностей. Россия тесно интегрирована в мировую экономику, что делает ее уязвимой для санкций. Однако цена жесткого выхода из глобальных связей может оказаться значительно выше. К тому же включенность в глобальную экономику парадоксальным образом препятствует более жестким «санкциям из ада» — они нанесут ущерб самим американцам.
Нужно учитывать и то, что роль России в мировой финансовой системе невелика в сравнении с США, которые являются ее лидером. Нанести сколько-нибудь значительный вред американцам без серьезного ущерба себе мы не можем.
В имеющемся коридоре возможностей сделано немало. Практически с нуля в рамках правительства создана система институтов противодействия санкциям. Формируется законодательство и правоприменительная практика. Идет поиск оптимальных путей трансакций с партнерами, защищенных от действия санкций. Отрабатывается собственная политика контрмер. Важным событием июля стал законопроект о поправках к «отдельным законодательным актам РФ в части применения специальных экономических мер».
Россия постепенно расстается с синдромом жертвы санкций. Если раньше она делала акцент на неприемлемости односторонних мер в обход Совета Безопасности ООН, то сегодня активно создается база для их использования в виде ответа на аналогичные действия зарубежных стран. Впрочем, вопрос об экономическом суверенитете остается открытым. Ответ на него придется искать в условиях растущей турбулентности, в том числе на фоне холодной войны США и Китая.