В августе мы из ковида вышли, а в конце сентября снова вошли. И те неполных два месяца, которые больница провела в «чистом варианте», были не такими безоблачно спокойными, как мечталось летом.
Есть ли свет в конце этого стерильного и прозрачного тоннеля?
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ / купить фото
Есть ли свет в конце этого стерильного и прозрачного тоннеля?
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ / купить фото
Осень. Тридцать восемь
В августе у меня был отпуск — драгоценный подарок судьбы, который запомнится надолго. Отдых в деревне после Зоны. Шикарный предосенний лес. Прекрасная погода, солнце и тепло. Наконец-то семья в сборе — родители и дети. Хотелось хоть ненадолго забыть о ковиде. Сделать вид, что все кончилось, хотя в то, что нас минует вторая волна, никто из медиков, по-моему, серьезно не верил. Без интернета, без телефона. Гулять по лесу, любоваться желтеющими деревьями, собирать бруснику, которой в этом году море. Общаться с родными, просто дышать сосновым воздухом без маски, которая, кажется, уже приросла к лицу. Варить грибной суп, не спешить, не думать о количестве поступивших и выписанных, о схемах лечения. Не думать о ковиде и не поминать его за столом. На репортажах о пандемии, которые ежедневно в теленовостях отслеживает папа, можно просто выйти в огород и посидеть под липой. А когда сосед в очередной раз кому-то рассказывает через забор: «…приехала скорая, но врач посмотрел и сказал, что это не это, как его, не корона, а просто…»,— наоборот, зайти в дом, закрыть дверь и не слушать. Счастливые дни!
Первого сентября дети загрузились в школу и институт, заложив в рюкзаки запас масок. Все работало, город практически полностью вышел из карантина. В больнице было организовано обсервационное отделение, куда переводили температурящих больных, чья немедленная выписка невозможна. Туда я и пошла сразу из отпуска. В костюме спокойнее.
Респиратор, СИЗы, тяжелая работа меня не пугали, страшнее была «чистая зона», где каждый больной непредсказуем. Утром ты его осматриваешь, а вечером он с температурой 38.
Днем ты с коллегой сидишь за соседним столом в ординаторской, на расстоянии вытянутой руки, а утром он уже на больничном. И можно начинать отсчитывать две беспокойные недели. Полностью изолироваться от детей и родителей, когда нет каникул, невозможно. Я сама еще не переболела и хотела максимально обезопасить семью. Специальные обсервационные отделения, я знаю, были организованы во многих больницах. Изоляция от остальных помещений, конечно, условная, но все-таки это отдельная структура со своим шлюзом и персоналом. Девяносто девять процентов больных в обсервации — это ковид. И даже больше. Нам в сентябре для постановки диагноза фактически уже не нужны никакие мазки, это формальность. Клиника и характер пневмонии не оставляют никаких сомнений. Пациентов в обсерваторе сначала было не очень много, потом больше, потом еще больше. Они потекли как лавина из «чистых» отделений, мы еле успевали выписывать и освобождать места. Количество заболевающих в городе за сутки неумолимо поползло вверх. Стало понятно, что пришла та самая вторая волна. Хирургический корпус опять заработал как вирусный госпиталь. В тот момент, когда я сдаю статью, закрыта на ковид и вся терапия.
Мы закрылись за один день. За полдня. И на этот раз был аврал, но аврал внешний — очень многое надо было сделать за короткое время. Снова загораживать, перекрывать, носить кровати, оборудовать шлюз, раскладывать, расставлять и распределять все в полную боевую готовность. Утром здесь еще обычные пациенты, а вечером ковид. Но не было того внутреннего аврала, той паники, которая с головой накрывала в апреле. Много дел, но все знакомые. Главное, что накопленные знания и опыт работы летом позволяли сохранить душевное равновесие, профессиональное спокойствие до какой-то степени. Нет, мы не можем сказать, что все знаем о ковиде. Чем дольше я работаю, тем больше убеждаюсь, что никто не знает, на что он способен. Зато мы знаем, что должны делать ежедневно.
Дорогой ковид
Мы знаем точно, как защитить себя, как свести к минимуму вероятность заражения в Зоне. Все порядки обращения с СИЗами и противоэпидемические мероприятия отработаны до автоматизма. У нас есть кислород! Прямо из кислородных точек в стене. В каждой палате. Это важнейшее достижение, сбывшаяся летняя мечта. Мы знаем, как обращаться с тяжелыми пациентами, насколько бдительно надо отслеживать кислородозависимых по дежурству. Реагировать быстро на небольшое снижение сатурации кислорода и ухудшение самочувствия. Восьмая версия временных методических рекомендаций без проблем укладывается в голове в отличии от шестой, весенней. Схемы лечения заложены у каждого в голове.
Мы достаточно четко представляем себе, чего ждать от противовирусных препаратов. Побочные эффекты и противопоказания. Многое пришло из личного, интуитивного опыта, кому что назначать. Мы вводим препараты, подавляющие иммунитет. Мы отработали назначение гормонов и антикоагулянтов в разных дозах. И практически все необходимые препараты у нас есть, несмотря на их высокую стоимость.
Надо сказать, что работа в качестве ковидного госпиталя для обычного городского ЛПУ, работающего в системе ОМС, крайне невыгодна. Убыточна. Летние месяцы привели к полному «банкротству», если можно так выразиться, части городских больниц. Оплата страховыми компаниями одной истории болезни пациента с COVID-19 средней тяжести гораздо меньше, чем реальные средства, потраченные на этого больного. Не говоря уже о тяжелых. Два-три курса антибиотиков, их комбинации, иногда включая очень дорогие антибиотики резерва. Антикоагулянты, обязательные для всех. Терапия всех сопутствующих заболеваний. Затратные лабораторные исследования, биохимия, даже общие анализы крови, которые приходится иногда повторять чаще рекомендованных сроков, чтобы не пропустить момент утяжеления ситуации, момент для борьбы с гипериммунными реакциями. Операции и перевязки для больных ковидом. Расходники на ИВЛ, реанимацию, высокопоточную подачу кислорода. Все, без чего не обойтись при лечении больного, но что стремительно пожирает расписанный впритык больничный бюджет. Кроме того, ЛПУ сами приобретают и СИЗы, и пульсоксиметры, и кислородные концентраторы, резко взлетевшие в цене еще в первую волну, и драгоценные банки Боброва, подающие увлажненный кислород. И тут тоже есть интересные особенности. Как говорится: «Кому война, а кому мать родна». ЛПУ имеют возможность, обязаны приобретать все необходимое только централизованно, через определенную систему. Если в интернет-магазине можно купить, например, пульсоксиметр за полторы тысячи рублей, то для больницы он будет стоить двадцать. То же самое с банками Боброва, то же самое с СИЗами, без которых не обойтись. Больницы вынуждены брать более дорогой вариант. Кроме того, надо обеспечить всех сотрудников зарплатой, накормить больных, оплатить все многочисленные хозяйственные нужды. Поэтому ковид — тяжелое финансовое бремя для больницы.
Снова здравствуй
Мы живем в мире ковида как в другой стране. Это бросалось в глаза и во время карантина летом, когда половина населения, кажется, несмотря ни на какие уговоры и силовые меры, не хотела верить в опасность эпидемии. Это бросается в глаза и сейчас, когда множество ограничений снято. Работают магазины, кинотеатры, торговые центры. Дети ходят в школу, в кружки и секции. Молодежь гуляет толпами. Чаты наполнены отпускными фотографиями, люди сидят в кафе и ресторанах. Ну да, в магазине все в масках. И только. Вот по дороге мимо меня проезжает автобус — все без масок. В крайнем случае маска на подбородке или закрывает рот. Зачем тогда она вообще? Неужели еще не все поняли, как все серьезно? Неужели есть еще те, кто не поверил? Врачи же с марта существуют в другом измерении. На зеленой планете с пупырышками. На ковиде.
Я работаю сейчас в хирургическом корпусе. Консультирую всю сопутствующую терапевтическую патологию, корректирую лечение. Тут свой мир, мужской, брутальный. Суровые парни, прошедшие «первую ковидную» от и до. Утренняя конференция после первого сентябрьского дежурства по ковиду. У начальника госпиталя каждые пять минут звонит телефон — согласования скорой. Дежурный врач докладывает поступивших. «А что вы без бумажки, Максим Владимирович?» «Да я всех помню, тридцать два человека, зачем мне бумажка». На следующий день было сорок пять. Поехали…
Страшно ли нам сейчас? Честно? Очень страшно. Кольцо сжимается. Болеют коллеги, тяжело болеют. Болеют друзья и родственники. Болеют знакомые, которых миновал вирус летом. По вечерам звонит телефон: температура 38–39, что делать? Может быть, обычная простуда? У нас появилось понятие стандартного пациента для госпитализации — много дней температурящий, без результата мазка на ПЦР, без компьютерной томографии. Но это ковид. Кажется, что уже болеют все. Пациенты в стационаре в среднем в разы тяжелее, чем летом. Это так. Это общая особенность второй волны, насколько я знаю. Старики и пожилые с многочисленными сопутствующими заболеваниями, и среднего возраста, и молодые. В этом отличие от первых недель эпидемии, когда в больницу в растерянности везли всех, легкие формы в том числе, для изоляции. Мы внутри больницы вынуждены были несколько изменить критерии для перевода в реанимацию из палат, чтобы сохранять свободные места. Поэтому сложнее работа в отделении, много больных для осмотра по дежурству. Нам страшно за близких, за родителей, за себя. Но это задвинуто глубоко, это часть жизни, это профессиональная вредность на текущий момент.
В ординаторской висит трогательный плакатик, распечатанный на принтере: «Снова здравствуй, COVID-19!». «Ребята, скажите мне что-нибудь для статьи про Второе Пришествие Ковида… Нет-нет, только цензурное!» Схлынула пена героизма. Вот что. Просто очень много серьезной, трудной работы. Новой рутины. Да, ковид встроился в нашу жизнь, но мы не хотим с ним мира и равновесия. Не хотим сосуществования. Мы хотим воевать. И победить.