«Лишить Турцию фактического контроля»

85 лет назад, 22 июня 1936 года, в Монтре открылась конференция по выработке новой конвенции по статусу проливов Босфор и Дарданеллы. Достигнутый компромисс по застарелой и болезненной проблеме о праве прохода по ним кораблей отечественного военно-морского флота и пропуска в Черное море боевых кораблей нечерноморских государств вызвал у советского руководства разочарование. И в 1944 году на фоне успехов Красной армии в Москве начали подготовку кардинального решения «проблемы проливов».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Чтобы предписать туркам наши требования»

Важнейшую для российской политики «проблему проливов» отличало от многих других острейших мировых противоречий одно небольшое, но очень существенное обстоятельство. Позиции всех заинтересованных сторон на протяжении веков кристально ясны.

Османская империя считала, и ее наследница Турция считает своим естественным и неотъемлемым правом контролировать единственный морской путь между Черным и Средиземным морями — проливы Босфор и Дарданеллы. Но с тех пор как северное, а затем и восточное побережье Черного моря стали российскими, и само море перестало быть для турок внутренним, в Российской Империи признали критически важным установление собственного контроля над проливами. Ведь через них шел товарообмен юга России со странами Средиземноморья, обеспечивающий экономическое развитие этих новоприобретенных земель. И через проливы враждебные государства могли направить свой флот вместе с войсками на кораблях в Черное море, что угрожало стране самыми неприятными последствиями.

Несмотря на диаметральную противоположность взглядов на контроль над проливами, двум империям время от времени удавалось достичь компромисса. Так, в 1774 году Кючук-Кайнарджийский мирный трактат разрешил свободный проход между Черным и Средиземным морями русским торговым судам. А через пять лет любым торговым судам под российским флагом. В 1799 году такое же право получили и российские военные корабли.

Однако многие из таких дипломатических конструкций очень скоро разрушались великими державами, также желавшими прямо или косвенно — с помощью нажима на Османскую империю контролировать Босфор и Дарданеллы. Иногда такое желание появлялось у Франции, но постоянно его испытывала Великобритания. Что вполне соответствовало взятой ею на себя роли владычицы морей.

Положение осложнялось еще и тем, что в российской столице отсутствовало единство взглядов на то, как следует решать проблему проливов в создавшейся ситуации. Все прекрасно понимали, что Российская Империя обладает достаточной военной мощью, чтобы диктовать свою волю туркам. Но противостоять экономическому и политическому давлению Великобритании она не в состоянии. А потому постоянно шел поиск приемлемого для России решения.

В момент очередного обострения проблемы, 31 января 1897 года, член Совета Министерства иностранных дел России профессор международного права Санкт-Петербургского университета тайный советник Ф. Ф. Мартенс в обширной «Записке о проливах Босфорском и Дарданельском» проанализировал все возможные варианты.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

О первом из них — полном открытии проливов для любых судов и кораблей всех стран он писал:

«Провозглашение полной свободы судоходства через оба пролива представляется с первого взгляда наиболее практическим решением поставленного вопроса. Насущные интересы России требуют, чтобы военный флот во всякое время мог свободно выходить из Черного моря для действий в Средиземном море и в водах Дальнего Востока. В настоящее время русский военный флот заперт в единственном незамерзающем круглый год русском море и не может подавать руки русскому, действующему в Средиземном море. Мало того: разве не в интересах России, чтобы ее военный флот на Черном море имел во всякое время возможность явиться перед Константинополем, чтобы предписать туркам наши требования?

Кроме того, с точки зрения международных законов, закрытие Босфора и Дарданелл для военных судов представляется совершенно ненормальным. Оба пролива соединяют открытые моря и потому должны быть свободны».

Но свобода плавания в проливах, как указывал профессор Мартенс, имела и оборотную сторону:

«Однако если заняться тщательным изучением вопроса неизбежных последствий нейтрализации Босфора и Дарданелл, то нельзя не прийти к тому заключению, что такая нейтрализация будет выгоднее Англии и остальным державам, нежели России… В самом деле, если установится полная свобода плавания через проливы, то нельзя будет предупредить, чтобы Англия или другие морские державы не приобрели на Черном море постоянную морскую стоянку и не возвели укреплений».

Причем, как говорилось в той же записке, такая попытка уже предпринималась, и появление военно-морских баз нечерноморских государств в Черном море удалось предотвратить только благодаря действовавшему с 1841 года режиму полного закрытия проливов для любых военных кораблей. Но, как доказывал Ф. Ф. Мартенс, за время использования этого варианта, принятого под нажимом Великобритании вместо положений русско-турецкого договора 1833 года, разрешавшего проход только русским кораблям, обнаружились все его недостатки:

«Когда император Николай I, под давлением обстоятельств, отказался от возобновления союзного трактата с Турцией 1833 г., он решился, взамен этого союза, создать для русских берегов на Черном море особенную гарантию в виде закрытия обоих проливов для всех военных флотов. Вот цель и содержание знаменитой "конвенции о проливах" 1841 г. …

Самому императору пришлось убедиться в ошибочности этого расчета: союзные английский и французский флоты свободно прошли в 1854 г. через оба пролива».

После проигранной Крымской войны положение значительно ухудшилось.

«На Парижской же мирной конференции была подписана особенная конвенция от 30-го марта 1856 г., в силу которой вновь подтверждается закрытие Босфора и Дарданелл для военных судов всех народов. Но в этом акте уже прямо сказано, что "пока Порта будет находиться в мире", она не смеет пропускать ни одного иностранного военного судна через оба пролива.

Следовательно, если Порта состоит в неприязненных отношениях с Россией, то имеет законное право пропустить через проливы военный флот своей союзницы, например, Англии. Этого мало, на основании Лондонской конвенции 1871 г. Порта имеет право "открывать сказанные проливы в мирное время для военных судов дружественных и союзных держав, в случае если Высокая Порта будет это считать нужным, дабы обеспечить исполнение постановления Парижского трактата 30 марта 1856 г.".

Это чрезвычайно важное постановление было подтверждено, как обязательное, Берлинским трактатом 1878 г. 10 (ст. XLIII) и действует по настоящее время».

Профессор Мартенс настаивал на том, что для России единственный выход из ситуации — получение действенного контроля над проливами:

«Достижение этой цели возможно или посредством фактического занятия стратегического пункта на Дарданеллах, или же посредством союзного трактата с Оттоманскою империею».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Добиваться отмены этих исключений»

По сути, записка Мартенса была юридическим обоснованием десантной операции, подготовка к которой велась с 1896 года (см. «Лишь бы нам высадить туда русские штыки»). Однако очень скоро выяснилось, что провести ее тайно и в заданные сроки практически невозможно.

Так что все вернулось на круги своя, с печальными для России результатами. Во время Русско-японской войны 1904–1905 годов корабли Черноморского флота не смогли отправиться на Дальний Восток из-за режима прохода проливов. Мало того, чтобы предотвратить их возможный прорыв, у выхода из Дарданелл курсировала британская эскадра.

В 1912 году на фоне балканских войн и значительного ослабления Османской империи снова возникла идея захвата контроля над проливами военным путем. Но после объективного анализа необходимых для высадки десанта сил и средств от нее вновь пришлось отказаться.

Надежда окончательно и бесповоротно решить проблему проливов забрезжила после начала Первой мировой войны и вступления в нее турок на стороне Германии. В 1914–1915 годах союзники по Антанте — Великобритания и Франция не раз обещали передать проливы и Константинополь России. Однако официальные подтверждения этим обещаниям были даны крайне неохотно и сопровождались оговорками. От России требовалось объявить Константинополь свободным портом, поддержать британские территориальные притязания в Турции и признать сферу британских интересов в Персии. Но, главное, окончательное утверждение прав России на Константинополь и проливы должно было состояться в ходе разработки и подписания послевоенных мирных договоров.

Это позволяло германскому командованию распространять через прессу нейтральных стран информацию о том, что союзники не собираются ничего отдавать России и все обещания даны лишь для того, чтобы активизировать действия российских войск на русско-германском фронте. А для британцев и французов по тому же каналу шли сообщения о том, что император Николай II после высадки британского десанта в Дарданеллах в апреле 1915 года счел себя обманутым и его представители начали сепаратные переговоры о мире с Германией.

Позднее, после революции и Брестского мира в Советской России много спорили о том, выполнили бы или не выполнили бы союзники свои обещания, если бы Россия не вышла из войны.

Но в реальности после поражения Германии и Турции войска Антанты заняли Стамбул, и их командующие регулировали режим прохода проливов. А перед уходом союзных войск на конференции в Лозанне в 1922–1923 годах была принята Лозанская конвенция, которая полностью отвечала интересам Великобритании и не восстанавливала, по сути, суверенитета Турции над проливами.

О положениях конвенции Монтре замнаркома иностранных дел СССР М. М. Литвинов писал:

«Каждое не черноморское государство имело право вводить в Черное море флот тоннажа не выше тоннажа самой сильной черноморской державы. Таким образом, в Черном море могли одновременно находиться военные суда, скажем, Англии, Франции, Германии и других государств общим тоннажем, во много раз превышающим тоннаж советского флота. В военное время даже при нейтралитете Турции любое воюющее государство могло вводить в Черное море флот неограниченного тоннажа».

Одновременно снимались все ограничения на проход через проливы судов причерноморских держав. Британия, как полагали в СССР, дала согласие на такое решение исключительно потому, что считала советский Черноморский флот почти полностью ликвидированным после Гражданской войны, а Советский Союз — неспособным его восстановить.

Измененное положение не устраивало ни Турцию, стремившуюся к восстановлению контроля над проливами, ни СССР, опасавшегося новой интервенции. Добиться созыва новой конференции удалось только в 1936 году, и Литвинов, возглавлявший советскую делегацию в Монтре, без преувеличения бился не только за каждое слово, но и за каждую букву в новой конвенции. Полностью закрыть вход в Черное море для боевых кораблей неприбрежных государств ему так и не удалось. Но и достигнутое он считал большим успехом:

«В Черном море одновременно могут находиться военные суде нечерноморских стран общим тоннажем в 30–45 тыс. тонн. Ввод линкоров свыше 15 тыс. тонн и подводных лодок совершенно запрещен. Воюющие страны при нейтралитете Турции не имеют права провода судов через проливы».

Но для выхода в Средиземное море кораблей причерноморских государств, в принципе оставшегося свободным, появились выгодные Турции ограничения:

«Исключения,— писал Литвинов,— допускаются в случаях, когда сама Турция является воюющей стороной или считает себя "находящейся под угрозой непосредственной военной опасности" и когда жертвой нападения является страна, с которой Турция заключила договор о взаимной помощи. Надо, стало быть, добиваться отмены этих исключений».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Держит в своих руках подступы к проливам»

В довершение всего некоторые страны, участвовавшие и не участвовавшие в конференции в Монтре, присоединились к конвенции с различными оговорками, отказываясь признавать обязательными для себя отдельные ее положения, что вызвало в Кремле не меньшее раздражение, чем не вполне устраивающие СССР пункты самой конвенции.

Ситуация еще более осложнилась в 1939 году, когда Турция, чьи руководители непрерывно клялись в вечной дружбе с СССР и в верности советско-турецкому договору о взаимной помощи от 17 декабря 1925 года, начала переговоры о заключении подобных же соглашений со многими странами. Так что после начала практически любого конфликта в Европе турки получали полное право запереть проливы.

Однако пересмотр конвенции Монтре представлял собой непростую задачу. Анализ позиций заинтересованных стран, составленный весной 1941 года под руководством советника НКИД СССР Я. З. Сурица, который в 1923–1934 годах был полномочным представителем Советского Союза в Турции, рисовал не слишком радужную картину. Пересмотру конвенции в интересах СССР в первую очередь препятствовали бы британцы, которые отстаивали для своего флота свободу передвижения по всем морям, проливам и каналам.

«Вторым фактором,— говорилось в документе,— определившим позицию Англии в вопросе о Босфорском и Дарданелльском проливах, являлся вопрос о ее коммуникационных связях с Индией. Овладение этими проливами каким-либо соперничающим с Англией государством угрожало бы этим коммуникационным связям как в Средиземном море, так и через турецкие подступы к Персидскому заливу…

Совершенно поэтому понятно, что Англия не особенно охотно пошла на ревизию Лозаннской Конвенции. Убедившись, однако, что уже не удастся помешать стремлению Турции освободиться от навязанной ей демилитаризации проливов, Англия решила сманеврировать таким образом, чтобы, предоставив Турции свое согласие на отмену этой одиозной статьи Лозаннского договора, добиться содействия Турции по вопросу об урезании прав России в Черном море. К этому и сводилась вся английская позиция в Монтре».

На позицию разгромленной Германией Франции весной 1941 года можно было не обращать никакого внимания.

Однако с позицией Берлина пришлось бы считаться:

«В настоящее время позиция Германии в проливном вопросе представляет особую актуальность, ввиду фактического овладения Германией Румынией и Болгарией. Германия в настоящий момент держит в своих руках как устье Дуная, так и сухопутные подступы к проливам».

А Италия, как констатировалось в анализе, категорически против допуска советского флота в Средиземное море. Но самым последовательным противником пересмотра конвенции к выгоде СССР оставалась Турция:

«С точки зрения интересов Турции режим, который был установлен международными договорами, действовавшими до первой империалистической войны, в общем, был выгоден для Турции и предоставлял ей возможность использовать в интересах своей внешней политики соперничество отдельных европейских держав».

К каким бы выводам ни привел руководителей страны этот анализ ситуации, осуществить их уже не могли. После нападения Германии на СССР вопрос о статусе проливов отошел на второй план. Но не исчез из поля зрения. Фиксировались все поступающие по разведывательным и дипломатическим каналам данные о неоднократном нарушении Турцией нейтралитета и статуса проливов.

Так, было установлено, что 13 германских военных кораблей под видом гражданских судов были проведены через проливы в мае--июне 1944 года. Вооружение с них было частично снято перед проходом и возвращено после него. Турция продолжала поставлять Германии и стратегически важное сырье. Причем даже получаемое ею для собственных нужд от стран антигитлеровской коалиции.

Турецкому правительству не раз заявлялись протесты, но особого рвения по этому поводу ни советское правительство, ни посольство СССР в Турции не проявляло. Ведь каждая попытка действовать жестко вместе с союзниками наталкивалась на сопротивление британского правительства, которое объясняло, что с турками надо действовать вежливо и осторожно. И добиваться нужного результата, предлагая им что-то взамен.

Поскольку страдавшую от отсутствия энергоресурсов Турцию снабжали нефтью ближневосточные страны, находившиеся под контролем Великобритании, демарши британских представителей, как правило, достигали цели. И в Кремле не слишком возражали против подобного расклада. Однако лишь до определенного момента.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Заключить соответственное соглашение с Турцией»

В 1944 году, когда поражение Германии уже никем не ставилось под сомнение, в Москве были образованы комиссии по подготовке мирных договоров и послевоенному устройству. И в ходе рассмотрения всех грядущих перспектив снова зашла речь о проливах. М. М. Литвинов, готовивший предложения о возможностях советско-британского послевоенного сотрудничества, считал, что Великобритания вряд ли будет согласна на изменение статуса проливов в пользу СССР:

«При всей снизившейся для Англии роли проливов она энергично будет противиться переходу суверенных прав или контроля над проливами в руки СССР. В отношении же расширения наших прав и привилегий в проливах в рамках конвенции в Монтре можно ожидать известной сговорчивости с ее стороны. Вряд ли воспротивилась бы Англия и установлению в проливах международного контроля, если бы мы сами склонились к такому решению. Сомнительно, однако, выгадали ли бы мы что-нибудь от интернационализации режима в проливах. Вместо одной Турции мы в проливах имели бы несколько хозяев, притом в числе их и таких, которые располагают мощными флотами в Средиземном море».

Однако опытный дипломат переоценил склонность британского правительства даже к малым уступкам в вопросе о проливах. Оно всеми силами доказывало, что вопрос поднят несвоевременно и его решение следует отложить на послевоенное время. И 15 ноября 1944 года Литвинов в записке «К вопросу о проливах» выдвинул новые предложения:

«Лишить Турцию фактического контроля над проливами с демилитаризацией берегов невозможно, конечно, одними дипломатическими действиями без применения силы.

Можно, конечно, ставить вопрос о передаче нам формального контроля, но и это вряд ли осуществимо без применения силы или угрозы применения силы, если даже наше предложение будет поддержано Англией.

Возможен вариант совместного контроля СССР и Турции. Но это давало бы благоприятные результаты лишь в случае тесных дружественных отношений между обеими странами и добровольного согласия Турции на такой совместный контроль. При недружественных же отношениях, которые весьма вероятны в случае навязывания Турции совместного контроля, данный вариант вряд ли может нас устраивать, ибо Турция могла бы возражать против любого нашего предложения касательно пропуска судов и делать контроль недейственным. Но даже в этом случае совместный контроль СССР и Турции предпочтителен нынешнему контролю одной Турции».

Но куда более важным замнаркома считал изменение регламента пропуска советских судов по конвенции Монтре:

«Мне представляется, что нужно требовать отмены статьи 6-ой, устанавливающей особый порядок прохода торговых судов, в случае если Турция считает себя находящейся под угрозой непосредственной военной опасности.

Что касается прохода военных судов, то Наркомат Военно-Морского Флота правильно настаивает на предоставлении черноморским государствам полного права, как в мирное, так и в военное время проводить любые военные корабли через проливы в обоих направлениях. Необходимо, стало быть, добиваться отмены тех статей, которые это право ограничивают и стесняют».

Литвинов указывал и другие положения конвенции, которые следует изменить. Но главным в его записке было другое предложение:

«Конечно, для осуществления всех вышеуказанных изменений необходимо предварительно договориться с Англией или заключить соответственное соглашение с Турцией».

Идея заключить соглашение с Турцией, обойдя Великобританию, очень понравилась советским руководителям.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Для всех и по всем водным путям»

Потребовалось некоторое время для поиска формальных причин для денонсации конвенции Монтре, подготовки новых вариантов договора о проливах и разработки тактики принуждения турок к уступкам.

19 марта 1945 года нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов пригласил турецкого посла Селима Сарпера и объявил ему, что ввиду предстоящего окончания действия советско-турецкого договора о дружбе и нейтралитете от 17 декабря 1925 года советское правительство считает, что продлевать его нецелесообразно. И из-за произошедших в мире в ходе войны изменений требуется разработка договора на новых условиях.

Новые условия, как говорилось в справке НКИД СССР, были сообщены турецкому послу 7 июня 1945 года:

«В беседе с Сарпером от 7 июня 1945 года, тов. Молотов в ответ на предложение турецкого посла о заключении советско-турецкого союзного договора, заявил, что условием заключения подобного союзного договора является разрешение всех вопросов, существующих между СССР и Турцией, в том числе и о территориях, отошедших от СССР к Турции по договору 1921 года.

В ответ на настойчивые просьбы Сарпера снять вопрос о территориях тов. Молотов заявил, что в подобном случае отпадает возможность заключения союзного договора и может вестись только разговор о заключении советско-турецкого договора о Проливах, причем безопасность таковых не должна зависеть в будущем просто от воли Турции и ее реальных возможностей, а нужна реальная гарантия безопасности СССР в виде баз в Проливах.

В ответ на это Сарпер сказал, что Турция готова рассмотреть вопрос о Проливах, если будут исключены территориальные уступки со стороны Турции в пользу СССР и снят вопрос о базах в Проливах в мирное время».

Неуступчивость турецкого руководства, как и обычно, объяснялась обещанием поддержки от британского правительства.

«7 июля,— говорилось в том же документе,— английский посол в СССР Керр обратился к тов. Молотову В. М. с письмом, в котором от имени английского правительства выражал удивление по поводу обсуждения вопроса о базах в Проливах, что имело место в переговорах между СССР и Турцией, по поводу которых турецкое правительство консультировалось с английским правительством».

Но Молотов ответил, что турецкое правительство само предложило СССР переговоры о союзном договоре. А потому:

«Советское Правительство имело все основания считать в силу этого, что турецкое правительство полностью и своевременно информировало английское правительство о состоявшемся в Москве обмене мнениями по этому поводу».

У СССР оставался в этой игре важный козырь — заинтересованность Соединенных Штатов в участии Красной армии в разгроме Японии, и И. В. Сталин собирался решить проблему проливов на конференции союзников в Потсдаме, начинавшейся 17 июля 1945 года. Поэтому британской и американской делегации были переданы экземпляры советского предложения о денонсации конвенции Монтре, установлении советско-турецкого контроля над проливами и о создании там военных баз СССР.

Однако поддержки союзников эти предложения не получили:

«22 июля,— констатировалось в справке НКИД,— Черчилль сказал, что английское правительство признает важным внести исправления в Конвенцию в Монтре и готово повлиять на Турцию, чтобы она согласилась на пересмотр Конвенции, но это подлежит согласованию со всеми державами, подписавшими данную Конвенцию, за исключением Японии.

На заседании 23 июля Черчилль заявил, что Англия не согласна с предоставлением Советскому Союзу военных баз в Проливах и что Турция также не согласится на это».

Еще более удручающе для СССР выглядела позиция американского президента Гарри Трумэна:

«Он заявил, что конвенция в Монтре должна быть исправлена, причем право на проход кораблей должно быть обеспечено для всех и по всем водным путям.

В соответствии с данным заявлением Трумэн внес на рассмотрение конференции письменное предложение о свободной и неограниченной навигации по международным внутренним водным путям. В этом предложении говорилось о том, что подобная навигация должна будет регулироваться международными организациями.

На заседании конференции от 24 июля Трумэн заявил, что США обратится с непосредственным предложением к Турции о том, чтобы Проливы были поставлены под международный контроль».

В итоге было решено, что каждая из держав обратится к Турции по отдельности, что заведомо ни к чему не приводило. И для СССР вместе с Турцией это было гораздо лучшим вариантом, чем тот, что предложил и мог бы начать претворять в жизнь Трумэн.

Нужно признать, что советский вождь опоздал с постановкой проблемы проливов на совещаниях с союзниками. Свои взгляды на послевоенное будущее Польши он начал продвигать едва ли не с 1941 года. То же касалось и многих других проблем. И поставленный уже после капитуляции Германии вопрос о проливах вызывал у союзников много вопросов и замечаний.

По крайней мере, одно из них выглядело очень дельно. Американский посол в Турции Эдвин Уилсон во время встречи с послом СССР С. А. Виноградовым заметил:

«По его мнению,— говорилось в записи беседы,— в настоящее время мощного развития авиации важность контроля Проливов с суши сильно преувеличена. Он добавил, что он считает, что безопасность СССР будет достаточно обеспечена наличием близости советских военных баз к Проливам. На мой вопрос он уточнил, что он имеет в виду не только наши базы в Крыму, но те базы в Болгарии, которые мы, возможно, обеспечим себе договором с Болгарией в будущем».

Не исключено, что Сталин не настаивал на немедленном решении проблемы проливов еще и потому, что нашел другой путь в Средиземное море, решив обзавестись военно-морской базой в Албании (см. «Это наивное пиратство»). Оставалась и надежда на получение Триполитании — бывшей итальянской колонии на севере Африки («Неизбежно возникнет гонка вооружений»). Хотя скорее вождь объективно оценивал ситуацию и имеющиеся в его распоряжении силы и средства.

Как бы то ни было, проблема проливов никуда не исчезла и остается животрепещущей до сих пор.

Евгений Жирнов