Только бы вышить
Анна Толстова о выставке «Материал. Женская память о ГУЛАГе»
В Музее Международного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал» (внесено в реестр иноагентов) проходит изумительно тонко сделанная выставка «Материал. Женская память о ГУЛАГе». Возможно, она станет последней в истории «Мемориала»: Генпрокуратура обратилась в Верховный суд с иском о ликвидации этой организации.
Вышивка, сделанная заключенной лагеря, 1949–1954
Фото: Дарья Кротова
Вышивка, сделанная заключенной лагеря, 1949–1954
Фото: Дарья Кротова
«Зайчик-игрушка. Хлопчатобумажная ткань, нитки шелковые. Дубравлаг, 1953»,— написано на тряпочной (а все экспликации и этикетки к выставке сделаны на ткани) этикетке. Зайчик крохотный, глазик красный, ушки торчком, хвостик торчком, усы торчком, на спинке розовый бантик, он выгнул спинку, вытянул передние лапки и улыбается. Эта улыбка будет сниться вам по ночам. Все экспонаты и сопровождающие их мемуарные фрагменты здесь принципиально анонимны, где-то по манере письма или деталям вы узнаете авторов большого лагерного текста русской литературы — Евгению Гинзбург, Тамару Петкевич или Елену Глинку, где-то не узнаете, не важно — это пространство общей судьбы, общей беды и общего горя. К тому времени, как вы доберетесь до улыбчивого зайчика, вы уже начитаетесь, наслушаетесь и насмотритесь такого, что невольно станете препарировать этот объект взглядом антрополога, знатока лагерной повседневности.
Заяц, привезенный Ольгой Ивинской из лагеря в Потьме, 1953
Фото: Дарья Кротова
Заяц, привезенный Ольгой Ивинской из лагеря в Потьме, 1953
Фото: Дарья Кротова
Хлопчатобумажная ткань? Похоже на кусочек ткани от сорочки, и пущено не на заплаты, а на игрушку — такое расточительство могло быть вызвано какими-то особыми обстоятельствами, и хорошо, если речь о подарке, а не о рукоделии, чтобы не сойти с ума и не думать о самоубийстве. Откуда шелковые нити? Из платья, в котором ее забрали прямо из театра в антракте и в котором она мерзла в камере до следующего декабря, кутаясь в хламиду, сшитую кое-как из грубых льняных полотенец и мужских трусов, продававшихся в тюремном магазине, при помощи иголки, сделанной из спички или из зубца расчески? На выставке есть одно такое вечернее платье, из дивного выцветшего шелка, все в дырах, заплатах и штопке десятками разных по цвету и составу нитей — музейная коллекция «Мемориала» полностью оцифрована и выложена на сайт, и там вы без труда его найдете: оно принадлежало юной сотруднице Третьяковской галереи Валентине Антоновой (в девичестве — Буханевич), действительно арестованной в театре по делу своего научного руководителя, выдающегося искусствоведа Алексея Некрасова, и целый год, с осени 1938-го по осень 1939-го, пока длилось следствие, проведшей в московских тюрьмах — Лубянка, Бутырка, Таганка,— платье это, не приспособленное к тюремному быту и допросам с пристрастием, было ее единственной одеждой.
Фото: Дарья Кротова / Из коллекции семьи Бунтман
Фото: Дарья Кротова
Фото: Дарья Кротова
Фото: Дарья Кротова
Фото: Дарья Кротова
Фото: Дарья Кротова
Фото: Дарья Кротова
Фото: Дарья Кротова / Из коллекции семьи Бунтман
Фото: Дарья Кротова
Чем, кстати, набит зайчик? Неужели столь драгоценной в смысле женской гигиены ватой — вам предстоит прочесть немало рассказов о лагерной одежде, пропитанной менструальной кровью, кровью выкидышей и подпольных абортов, последствий изнасилований, принуждения к проституции, вынужденного сожительства или случившегося чудом настоящего, по любви, романа. И главное, кем и для кого он сшит в этом мордовском далеке? Матерью для ребенка, оставшегося после ее ареста на руках у дальних родственников, попавшего в детский спецприемник НКВД, в холодный и голодный детдом, рожденного тут же, в лагере? Мягкие игрушки, вышитые открытки и салфетки, тряпочные книжки про зайчиков и котиков, коврики и варежки для кукол и детские письма матерям в лагерь, в ответ на их редкие дары — одного этого раздела достаточно для того, чтобы ваш взгляд, как писали в романах, затуманился. На сайте «Мемориала» вы можете отыскать и жизнерадостного зайчика с розовым бантиком: он принадлежал Ольге Ивинской, предназначался в подарок ее сыну, был сшит накануне ее освобождения в 1953-м анонимной лагерной мастерицей, украинкой, бригадиром полеводческой бригады — какие отношения связывали Ивинскую с создательницей игрушки, простая человеческая дружба, взаимные услуги или за зайчика как-то заплатили, неизвестно. Вообще на материале текстильной коллекции «Мемориала» вскрывается вся система официальной и теневой экономики ГУЛАГа: от швейных фабрик и вышивальных мастерских, где труд, оказывается, был порою тяжелее, чем на лесоповале, и быстрее приводил к инвалидности, слепоте и легочным патологиям,— до самых разных форм социалистического рабовладения, когда от кружевных батистовых рубашек, вышитых впотьмах на барачных нарах по заказу жен лагерного начальства, зависела жизнь и судьба.
В центре маленького мемориальского зала выстроена грубая, голая барачная стена, и все экспонаты выставки собраны на ней, освещенные тусклым, барачным светом, чтобы мы просто физически почувствовали, каково это, штопать вон тот чулок, на котором не осталось живого места, или делать вот ту чудесную тамбурную вышивку, почти вслепую, на ощупь. Экспонаты и сами по себе красноречивы, но их сопровождает целый хор голосов — отрывки из мемуаров коряво нацарапаны на стенах, разложены тут и там стопками слепой, словно бы самиздатской машинописи, доносятся из аудиокомнаты. Идя вдоль этой барачной стены, вы наблюдаете разоблачение человека — в буквальном и экзистенциальном смысле: с него, то есть — с нее, снимают выходной наряд, в котором арестовали — в театре, на лекции, на улице; его, то есть — ее, рвут на части и втаптывают в грязь вместе с убогим тюремным одеянием; но он, то есть — она, находит в себе силы оторвать от немытого и озябшего тела кусок ткани, чтобы превратить его в куклу для ребенка, письмо любимому человеку, иконку, молитвенник, книгу стихов, свиток кулинарных рецептов. В салфетку, занавеску, косынку — и выстроить с их помощью ненадежную, хрупкую стену защиты от мира, где не осталось места ни женственности, ни домашнему уюту. Тут вроде бы должна прозвучать какая-то оптимистическая песня про трудную победу гуманистических ценностей, какой-то просветительский гимн памяти Робинзона Крузо, но, как известно, после Освенцима и ГУЛАГа поэзия эта звучит неловко.
Женское и текстильное — казалось бы, в наши дни уже совершенно невозможно сказать что-то новое, положив в основу текста рифму между этими понятиями, рифму, давным-давно разобранную по винтикам историками культуры и многократно пересобранную в феминистских дискуссиях. Авторы выставки «Материал. Женская память о ГУЛАГе», кураторы Ирина Щербакова, Ирина Островская, Алена Козлова и архитекторы и дизайнеры Кирилл Асс, Надя Корбут, Катя Тинякова и Наталья Торопицына, и не претендуют на новые слова — слова и вещи, предъявленные публике в музее, давно известны. Но им, как это обычно и бывает на выставках «Мемориала», удается найти такие интонации, такие акценты и такие связи между словами и вещами, чтобы этот большой разговор не скатывался в протокольный ритуал поминовения и чтобы проговаривание травмы не превращалось в ее заговаривание. В этом собственно и состоит миссия «Мемориала».
«Материал. Женская память о ГУЛАГе». Музей Международного общества «Мемориал», до 15 марта 2023 года