«Журнальное дело у нас всегда было трудно, а теперь оно жестоко»
Николай Некрасов о тех, кому на Руси жить не хорошо
10 декабря исполняется 200 лет со дня рождения Николая Некрасова, поэта и редактора, превратившего пришедший в упадок после смерти Пушкина «Современник» в один из главных журналов своего времени, а после его запрета вернувшего славу «Отечественным запискам». Анастасия Ларина перечитала письма Некрасова и обнаружила, что в его время заниматься журналистикой было не проще, чем сейчас.
Иван Крамской. «Н. А. Некрасов в период "Последних песен"», 1877—1878
Фото: Государственная Третьяковская галерея
Иван Крамской. «Н. А. Некрасов в период "Последних песен"», 1877—1878
Фото: Государственная Третьяковская галерея
1
Жизнь моя въехала в обыкновенную колею, целый день чем-нибудь полон — хандрить некогда. Журналистика, однако ж, мало меня занимает, при теперешних требованиях я и не могу быть хорошим журналистом; однако делать что-нибудь мне необходимо.
2
Ум хорошо, а два лучше, да притом такая уж судьба покуда русской журналистики, что журналисты в ней имеют все, кроме самого нужного для журналистов,— дельного и многостороннего образования.
3
Мы ведем свои дела журнальные по мере нашего разумения и как позволяют обстоятельства, а они не очень благоприятны.
4
Пишите резче — всякая брань проходит хорошо; гонение на политические статьи и социалистические тенденции.
5
Не знаю, как будет кушать публика говно со сливками, называемое дружининским направлением, но смрад от этого блюда скоро ударит и отгонит от журнала все живое в нарождающемся поколении, а без этих сподвижников, еще готовящихся,— журналу нет прочности.
6
Мы видывали цензурные бури и пострашней, да пережили.
7
Разные гады поминутно задевают «Современник» (по заказу Краевского); я, право, недоумеваю, следует ли обращать на это внимание, покуда все это проходится глубоким молчанием, тем более что все это бесталанно и не метко.
8
Противно раскрывать журналы — все доносы на квартальных да на исправников,— однообразно и бездарно!
9
Если мы, пишущие, случайно или не случайно обмолвимся каким-либо резким, непозволительным словом, то нас, на основании этого слова, заподозревают на всю жизнь.
10
Опальное положение, в котором я нахожусь, считаю я для себя несчастием незаслуженным. Если это наказание за несколько необдуманных строк, то не слишком ли оно жестоко и продолжительно?
11
Кроме болезни, нынешний годик достался мне очень солон по причине боязни за судьбу «Современника». Каков бы ни был этот журнал, я затеял это дело, я посвятил ему несколько лет кровного труда, и паче страха смерти мне была горька мысль, что дело это может провалиться.
12
Вообще вы должны иметь в виду, что журналистика при теперешних своих размерах, не исключая и «Современника», в сущности, даже и таких денег платить не может, какие я вам теперь предлагаю.
13
Подписка на «Современник» идет очень тихо. Видно, что боятся подписываться; каждое почти требование выражает опасение, что журнал будет запрещен.
14
Величайшим для меня счастием было бы закрыть журнал теперь же, не повергаясь неприятности присутствовать при медленной агонии журнала, на который потратил я лучшие мои силы, работая над ним в первое десятилетие почти один. Но ликвидировать дело, длившееся 20 лет,— внезапно, в один месяц, при тех затратах, которые сделаны мною на следующий год, и при некоторых других обстоятельствах, о которых по краткости сей записки считаю неудобным говорить, слишком убыточно и тяжело.
15
В журнально-цензурном мире творятся такие мерзости, что мне сильно претит всякая мысль о возобновлении журнала, а другой причины торопиться в Петербург я не имею. Публика едва ли много поумнела со времен Белинского, который умел ее учить и вразумлять по поводу пустой брошюры.
16
Журнальное дело у нас всегда было трудно, а теперь оно жестоко; Салтыков нес его не только мужественно, но и доблестно, и мы тянулись за ним, как могли.
17
Форма, которой вы до сих пор придерживались, отныне невозможна. Ваш пятый фельетон погиб вместе со всем номером журнала, который конфискован и будет, несомненно, сожжен. Что же касается шестого фельетона, мы даже и не пытались опубликовать его.
18
Просто беда с этим народом; начинает походить на то, что мы издаем книги и журналы собственно для их оборотов! А их обороты состоят почти в одном переписывании векселей; сегодня лопнул один — переписывай на другого; завтра другой лопается —переписывай на третьего, конечно, отдаляя сроки,— так что денег никогда не видишь и, пожалуй, не увидишь.
19
Гнусный донос Арсеньева меня мало смутил. Всего этого я ожидал, потому-то и неохотно решался возвратиться на журнальное поприще, но, раз преодолев отвращение, могу сказать, что всем этим гадам, со включением и крупных, не сбить меня с толку. За меня, как и за вас, в этом деле публика. Этого достаточно.
20
Я слишком устал, слишком часто приходит ко мне желание удалиться как можно подалее от журналистики,— в этих условиях входить в новое дело было бы нелепо: чувствую, что играть в нем роль сколько-нибудь деятельную я не мог бы... А если так, то для чего же мне идти в него? Для денег?.. Но я уже давно не гонюсь за литературными барышами.