Интернат, а не жизнь

Как людей превращают в объекты

На протяжении нескольких лет Ольга Алленова посещает интернаты для детей с особенностями развития (ДДИ) и психоневрологические интернаты для взрослых (ПНИ). Она бывает там как волонтер или вместе с представителями некоммерческих организаций, которые занимаются их проблемами и добиваются реформирования формата их работы. Достаточно взглянуть на сделанные ею фотографии и послушать ее рассказ, чтобы понять: в нынешних российских интернатах на 200–500 койко-мест нет достойных условий для жизни людей.

Реформе детских домов и интернатов в России в следующем году десять лет. Она началась в 2015-м, когда было признано: из сиротских заведений дети выпускались настолько травмированными, что оказывались неспособны вести обычную жизнь и быстро попадали в асоциальную среду. Общественные организации добивались этой реформы очень долго — они изучили международный опыт, который показывает: в малой группе с одним постоянным воспитателем — близким взрослым — дети чувствуют себя в безопасности и лучше развиваются и физически, и психически, и интеллектуально. Теперь приюты, детские дома и интернаты должны соответствовать стандарту учреждения семейного типа. То есть в группах должно быть не больше шести-семи человек, с ними должен заниматься один постоянный воспитатель, который становится для них близким взрослым.

Если в детских домах реформа более или менее удалась, то в большинстве интернатов для детей с особенностями развития — не совсем. И причина вполне банальна.

В таких заведениях в России не хватает персонала, особенно младшего, то есть санитарок или нянь. Воспитатели работают посменно, а значит, постоянного взрослого у детей в группе нет, они меняются.

Да и группы много где увеличены до девяти и более человек, хотя известно, что сохранить тогда семейную атмосферу очень сложно.

Посещая разные регионы, я часто видела, что в интернатах в спальнях кровати стоят впритирку, там тесно. А кое-где в одном помещении объединяют сразу две группы, чтобы облегчить работу персоналу. Получается, что в интернатах для особенных детей семейную атмосферу часто создать не получается.

Кадровая проблема во многом связана с тем, что интернаты и для детей, и для взрослых располагаются, как правило, в сельской местности, далеко от региональных центров. В советское время их специально строили так, чтобы обычные граждане не видели особенных людей.

И работать туда идут местные жители, у которых зачастую нет ни нужной подготовки, ни мотивации — кроме понимания, что профессия санитарки или нянечки не требует специального образования. И именно такие взрослые проводят с детьми основную часть их жизни.

Я видела в интернатах душевных, добрых, заботливых сотрудников, а также видела равнодушных и жестоких. Никакой системы отбора этих людей нет.

Более того, из-за кадровой текучки берут на работу туда всех. Поэтому младший персонал часто не умеет занимать детей, развивать их, играть с ними, делать их жизнь чем-то наполненной. Но и обвинять их в подобном трудно — они часто отдают все силы и здоровье работе, выполняют обязанности за несколько человек.

И все же очевидно, что надо, с одной стороны, повышать требования к набору персонала, а с другой — увеличивать зарплаты людям, которые работают непосредственно с детьми.

Отдельная проблема связана с комплектацией групп в интернатах. Когда общественные организации настаивали на проведении реформы детских сиротских учреждений, они доказывали на примере зарубежных детских домов семейного типа, что в группе должны жить дети с разным уровнем физического и психического развития. Например, если в группе из семи-восьми человек пятеро едят самостоятельно, а двое нет, то и персоналу легче справиться, и дети с более высоким уровнем развития могут помогать и заботиться о более слабых.

Но в России в интернатах для особенных детей существуют отделения милосердия, куда буквально «сваливают» всех маломобильных, слабых, часто неговорящих.

Ухаживают за ними, как правило, только санитарки или нянечки. Воспитатели в отделениях милосердия появляются крайне редко. Дети, как бревнышки, лежат в кроватях с высокими бортиками, педагогическая работа с ними не ведется.

И хотя нянечка обязана хотя бы раз в день вынимать всех детей из кроватей и усаживать в коляски, потому что со сменой положения с горизонтального на вертикальное ребенок начинает смотреть на мир под другим углом, ему интересно, он лучше развивается,— этого не происходит. Если няня будет вынимать всех детей из кроватей, она сорвет спину, ведь они тяжелые. И работать будет некому. Так что свои кровати дети в таких учреждениях покидают редко, и это инвалидизирует их еще больше.

Как-то в одном учреждении нам показали девочку, которая с удовольствием изучала игрушку. Но спустя десять минут утомилась и стала кричать. Сотрудники объяснили это тем, что «она не любит покидать кровать». Оказалось, что девочку вынули из кровати и переодели к приезду общественной организации. А если бы с этим ребенком каждый день проводили занятия по десять минут с постепенным увеличением времени, то через год ребенок спокойно мог бы оставаться вне кровати, занимая себя игрой.

У многих детей в интернатах есть родители, которые не лишены прав и даже не ограничены в них. Но дети оказываются в стенах госучреждений, потому что у взрослых нет возможности за ними ухаживать: они работают, воспитывают других детей…

Решением, которое бы позволило вернуть таких детей в семьи, могли бы стать так называемые стационарозамещающие услуги для семей по месту их проживания. Например, группы дневного пребывания вроде детского сада, специальные школьные ресурсные классы с тьютором, а также приходящие на несколько часов в день няни. Но услуг нет, а интернат есть. Как и в советское время, интернат сегодня в России считается социальной услугой для родителей.

Есть ли у родителей возможность увидеть, в каких условиях живут в интернатах их дети? Нет, в группах и спальнях они не бывают. Встречи с детьми разрешены в специальной комнате для посещений, и провести длительное время там нельзя.

Учитывая нехватку персонала, даже в условно хороших интернатах, где есть доступная и развивающая среда, а детей все же вынимают из кроватей, они все равно большую часть времени проводят в тотальном одиночестве, потому что одна няня не может дать каждому ребенку в группе столько индивидуального внимания, сколько ему нужно. А ведь каждому ребенку необходим тактильный контакт с близким взрослым. Мы все обнимаем своих детей, гладим их по голове, массируем им ножки перед сном, чертим буквы на спине. В интернате всего этого у малышей нет и никогда не будет. Они не знают, что такое тепло близкого человека.

О чем мечтают семьи, воспитывающие детей-инвалидов

Да и просто индивидуальный контакт со взрослым у ребенка зачастую случается, только когда он идет на процедуру, к психологу или на осмотр к врачу. В одном региональном интернате мне рассказали, что сотрудники там обязаны вносить в специальный журнал информацию о том, кто и когда забрал ребенка из группы и в группу вернул. Выглядит это так: «Сотрудник Иванова забрала Олю Б. из группы в 11:15 и отвела на ЛФК. Сотрудник Петрова забрала Олю Б. с ЛФК в 12:00 и отвела к логопеду. Сотрудник Сидорова забрала Олю Б. от логопеда в 12:30 и отвела в группу».

Три взрослых человека вынуждены писать отчеты о перемещении одного ребенка внутри учреждения, потому что руководство интерната не хочет нести ответственность за девочку, когда она вне кровати с высокими бортиками. Хотя по закону именно оно выполняет функции родителя для сироты Оли.

В системе интернатов нет уважения к личности, а люди, живущие в этой системе, считаются лишь объектами ухода. Доказательства тому — отсутствие личного пространства, туалеты без перегородок, комнаты без дверей и существование без личных вещей.

Все это я до сих пор часто вижу в интернатах для детей и взрослых с особенностями развития или с инвалидностью.

Во время поездок я часто спрашиваю сотрудников учреждений: «А вы сами хотели бы жить в таких условиях — ходить в туалет на глазах у других, спать в комнате на восемь-девять человек, смотреть в потолок значительную часть своей жизни?» «Нет, конечно»,— отвечают они.

Тем не менее у детей и взрослых в таких интернатах по-прежнему трусы, майки и носки общие и после прачечной Ваня может получить пижаму Димы, а Дима — трусы Вани. В последний год кое-где научились маркировать вещи, но при осмотре шкафов обычно выясняется, что личные вещи есть лишь у самых сохранных детей и взрослых. Как будто человек, имея сильные нарушения, лишается и достоинства, и субъектности.

Во время посещения ДДИ представители общественных организаций часто видят в санитарно-гигиенических комнатах новые щетки и нетронутые тюбики с зубной пастой. Это говорит о том, что детям не чистят зубы.

В этом нет ничего удивительного, если в группе из девяти детей работают один-два сотрудника. Ведь персоналу нужно с утра сменить детям памперсы, вымыть их (чтобы не было запаха, который никак не скроешь), покормить — и так четыре раза в день. На чистку зубов не остается ни времени, ни сил. К тому же, чтобы почистить зубы ребенку, нужно его успокоить, подержать на руках, подготовить, ведь это очень интимная процедура, делать ее с наскока нельзя.

Как следствие, множество людей в интернатах, и детей, и взрослых,— с гнилыми зубами или вообще без них.

В одном учреждении я видела ребенка, у которого зубов не было видно из-за толстого слоя зубного камня. У многих жителей интернатов зубы болят. И они стонут, кричат или лежат, свернувшись клубком, свыкаясь с постоянной болью. И даже объяснить, что с ними, порой не в состоянии.

Стоматология в интернатах предусмотрена, но фактически врачи работают на четверть ставки. А в регионах стоматологи зачастую не умеют оказывать помощь детям и взрослым с особенностями развития. Довольно часто я слышу, что лечить зубы таким детям нужно под наркозом, а анестезиолога в интернате нет. На самом деле выход в том, чтобы возить нуждающихся на прием в региональные или городские стоматологические кабинеты, к врачам с нужным навыком. Но тут снова встает и кадровый вопрос, и проблема отсутствия транспорта у учреждений, расположенных в глуши.

По закону интернаты — это учреждения социальной защиты, что-то вроде общежитий для людей с ментальными особенностями. То есть это дом. А дома человек может завести себе животное, компаньона. Но в ПНИ это делать обычно запрещают, мотивируя возможной антисанитарией.

Как родители объединились в ассоциацию, чтобы их дети пошли в школу

Случаются исключения. Так, я общалась с девушкой, которая в интернатах всю жизнь — сначала была в ДДИ, теперь в ПНИ. Она общительная, трудолюбивая — работает в интернате в прачечной, но выйти вовне не может, так как в детстве была лишена дееспособности. Судебная практика в России такова, что восстановить дееспособность очень сложно, а для сирот из ПНИ практически невозможно. Однако этой девушке за хорошее поведение разрешили завести кошку. Кошка принесла котят, но вот их уже в интернат не пустили. Теперь девушка прикармливает котят тайно, открывая для них окно, пока персонала нет поблизости.

То, что девушка работает, тоже большое исключение. Единственное времяпрепровождение для большинства обитателей ПНИ — просмотр телевизора в холле. И вокруг него всегда толпа.

Необходимая часть нормализации жизни в интернатах — создание ремесленных мастерских, кабинетов занятости. Но делается это далеко не везде. Спасает возможность заниматься подсобным хозяйством — огородничать, выращивать цветы.

Потому что из-за отсутствия занятости люди теряют интерес к жизни, впадают в депрессию или, наоборот, становятся агрессивнее.

И тогда их изолируют с такими же нарушителями в наблюдательной палате. В такой палате, как правило, 10–12 коек, она запирается на засов снаружи. Человек там лишен самого необходимого и может находиться в ней месяцами — за плохое поведение или пререкания с сотрудниками.

Вообще, ограничение свободы передвижения даже внутри интернатов по-прежнему остается одним из главных нарушений прав человека.

Детей и взрослых запирают на засов не только чтобы наказать, но и если они вернулись из домашнего отпуска и должны пересидеть в изоляции инкубационный период или если заболели простудой.

При таких вводных совсем не приходится говорить о том, чтобы разрешить людям выходить за пределы интерната.

Интернаты располагаются за высокими заборами, скрывающими от остального мира происходящее внутри. В интернатах много людей, которые никогда не выходили за эти заборы.

Этот пережиток и сегодня мешает формированию инклюзивного общества, где люди с особенностями могли бы появляться на улице, в публичных местах.

А ведь очень многие жители ПНИ хотели бы увидеть жизнь снаружи. В одном ПНИ мне рассказали, что раз в неделю они могут выезжать в баню, но за свой счет. В месяц за это каждый желающий платит 1 тыс. руб. Если знать, что 75% пенсии инвалида забирает интернат, а человек получает на руки лишь 25%, то есть примерно 3 тыс. руб., то становится понятно, насколько 1 тыс. руб.— большая сумма. Но за единственную возможность выехать за пределы ПНИ, пережить настоящее приключение люди готовы платить из своих скудных доходов.

В европейских странах почти не осталось интернатов за заборами, они расформировываются, преобразовываются в небольшие дома семейного типа, интегрированные в социум. Это единственный путь для очеловечивания такой системы.