В последнее время не утихают слухи об отставке председателя Федеральной службы по финансовым рынкам Олега Вьюгина, а имеющие ключевое значение законопроекты, разрабатываемые ФСФР, сталкиваются с принципиальными возражениями в министерствах и ведомствах. О том, что мешает полноценному развитию финансового рынка в России, в интервью Ъ рассказал ОЛЕГ ВЬЮГИН.
— В последнее время много говорят о том, что вы уходите из ФСФР. Есть у вас программа максимум по работе в ФСФР, после реализации которой вы уйдете?
— Программа есть у ФСФР. Строить личные долгосрочные планы можно, но это не значит, что если по плану хочешь уйти через год, то сейчас уже можно прекратить работу. Предложения извне периодически возникают. Но у меня нет экзотических желаний, например, бросить службу и заняться написанием картин. Я понимаю, что если уходить со службы, то прямой путь — исполнительские должности в финансовых структурах.
— Как вы оцениваете итоги года? Что удалось сделать?
— К концу года приняты законопроекты, которых мы давно ожидали. В частности, закон о российских депозитарных расписках и поправки в Гражданский кодекс, устанавливающие судебную защиту по срочным сделкам. В дополнение к этому вышел наш нормативный акт, регламентирующий сделки с производными инструментами на бирже. В течение года разработаны и вступили в силу десятки нормативных актов ФСФР, направленных на создание новых инструментов, в том числе регулирование биржевой площадки для малых и инновационных компаний. И, наконец, состоялись одновременные размещения российских компаний, когда акции в России и депозитарные расписки за рубежом размещаются одновременно. Таким образом, заработало новое регулирование, обеспечивающее доступ национальным институциональным инвесторам к наилучшим по качеству российским активам. Вопрос в том, чтобы участники рынка использовали эти инструменты.
— И насколько эффективно новые нормы работают?
— После выхода этих документов IPO по международным стандартам стало возможным и в России. В отдельных случаях недостаточно эффективно сработал нормативный акт, устанавливающий правила получения разрешений на выпуск депозитарных расписок. В нем есть требование, по которому не менее 30% эмиссии размещается в России и не более 70% — за рубежом. Некоторые организаторы выпусков его реально исполняли, а некоторые, по нашим подозрениям, соблюдали его формально: организатор выпуска выкупал за свой счет обыкновенные акции в счет 30%, которые должен был разместить в России, а потом выпускал на них депозитарные расписки. Таким образом, местные обыкновенные акции не были размещены среди российских инвесторов.
— Кого вы можете назвать среди желающих выпускать российские депозитарные расписки?
— Реальный интерес у российских компаний, которые разместились на LSE как иностранные холдинги и получили в результате малоликвидный вторичный рынок. Теперь в результате стремятся разместиться в России. Ведь размещения наших компаний для британского рынка невелики. Например, один российский ритейлер разместился на $600 млн. А в Лондоне торгуются компании по капитализации на порядки больше. Кроме того, ведь это российский ритейлер, и очевидно, что в России ликвидность его акций будет больше. Здесь эти акции лучше понимают: здесь аналитики ходят в магазины этой компании. Наконец, в России инвесторов поменьше, а спекулянтов, создающих ликвидность, много.
— А что осталось незавершенным?
— За этот год мы подготовили два важных законопроекта — "О центральном депозитарии" и "О недобросовестных практиках на рынке ценных бумаг". Они проходят согласования в министерствах и ведомствах. С законопроектом о центральном депозитарии мы столкнулись с разногласиями по двум принципиальным вопросам. Речь идет о том, будем ли мы менять учетную систему по ценным бумагам в стране, централизуя учет биржевых сделок с ценными бумагами в ЦД, или оставим все, как оно есть сейчас.
— По сути дела, вопрос о том, создавать центральный депозитарий или нет?
— Практически да. ФСФР считает, что пришло время создания прозрачной и понятной для инвесторов системы учета ценных бумаг в России. Растет количество публичных компаний, которым незачем скрывать права собственности, им нужны солидные инвесторы, которые не играют втемную. Поэтому в законопроекте мы упрощаем и делаем прозрачным механизм учета прав собственности по сделкам с публичными бумагами. Суть в том, что владельцы ценных бумаг обычно хранят их в депозитариях, занимающихся исключительно хранением ценных бумаг, а не расчетными операциями. Эти структуры по замыслу будут открывать счета номинального держания в центральном депозитарии. Тогда все биржевые сделки будут проходить через эти счета. Тем самым проблема скорости проведения сделок и надежность соблюдения прав собственности будет решена.
— Однако в таком случае депозитарии и регистраторы лишатся существенной части бизнеса.
— Да, в итоге депозитарии и регистраторы теряют часть fee. Но мы преследуем цель сделать благоприятную среду для инвесторов. Если им будет удобно и комфортно работать в России, то здесь будет не просто национальный финансовый рынок, а финансовый центр для стран СНГ. Потому что, как только здесь смогут спокойно работать все нерезиденты, на российском рынке будут представлены все эмитенты стран СНГ. Может, кого-то не будет по политическим причинам, но по экономическим причинам они все будут здесь.
— Почему необходимо создавать несколько ЦД?
— По большому счету одного ЦД достаточно. Мы учли возможность создания двух-трех депозитариев лишь для того, чтобы уйти от выяснения отношений, кто станет первым. В двух крупнейших подобных структурах — НДЦ и ДКК — разные собственники, которые пока не могут договориться о взаимодействии. Кроме того, у них разные технологии учета сделок. Поэтому для начала предлагаем им получить статус ЦД. Если у обоих получится, то поработают и увидят, как лучше себя вести в дальнейшем.
— Есть и еще какие-нибудь нерешенные вопросы по российскому фондовому рынку?
— Если мы говорим, чтобы в России был финансовый центр, для этого надо кое-что сделать. Инфраструктура, о которой мы говорили, часть этой проблемы. Наши законопроекты — попытка сделать удобной эту инфраструктуру для инвесторов, которых надо холить и лелеять. Если уйдут инвесторы, инфраструктура не будет стоить и ломаного гроша. Еще одна проблема — это налоги. Если Россия хочет, чтобы Москва стала финансовым центром, очевидно, что для этого сделки на бирже нужно освободить от налогов. Потому что на биржах работают и долгосрочные инвесторы, и спекулянты. Спекулянты делают большие обороты. И если каждый раз взимать налог со сделки, то мы их просто убьем. А для солидного инвестора, который не делает сделки каждый день, освобождение от такого налога именно по биржевой сделке будет означать льготу, приглашение к сотрудничеству. Сегодня инвесторы работают в офшорах и не платят налоги. Если мы собираемся вводить налог на прирост капитала, то эффекта не получим. А если уберем этот налог, может быть, из офшоров мы эти сделки вытащим. Имеются в виду только биржевые сделки. Продажу одного известного бизнесмена на $13 млрд акций одной известной компании никак от этого налога не освободить. Так как через биржу такую сделку не проведешь. Еще один вопрос — это доверие к судебной системе. Потому что когда сделки совершаются в офшоре, то разбор полетов происходит в другой юрисдикции. Российская юрисдикция пользуется меньшим доверием. В этой связи логично для разрешения корпоративных споров создать специализированные суды. В Великобритании, например, при FSA есть специализированный суд, который занимается всеми конфликтами с ценными бумагами на биржевом рынке, Почему бы нам этого не сделать. Специализированный суд всегда будет лучше, чем суды общей юрисдикции. Но это вопрос, который не регулируется и не входит в полномочия ФСФР. Мы его можем предложить, но этим должны заниматься другие ведомства.
— Федеральная комиссия по рынку ценных бумаг, предшественница ФСФР, пыталась решить проблему с офшорными сделками, договариваясь об обмене конфиденциальной информацией о реальных собственниках компаний с регуляторами других стран. Вы делаете это?
— К сожалению, в этом году нам не удалось поставить точку в вопросе о признании российского рынка как регулируемого. Однако есть Всемирная ассоциация регуляторов (IOSCO), у которой есть специальный многосторонний международный меморандум о взаимопонимании регуляторов, объединяющий 47 стран. Мы собираемся присоединиться к нему. Это означает, что мы проходим некоторый экзамен. Если ассоциация решит, что мы сдали его удовлетворительно, то ФСФР получит доступ к этому меморандуму. Фактически это будет означать признание российского рынка как регулируемого. Мы можем подписать с любым регулятором меморандум об обмене конфиденциальной информацией. Уверен, что если мы с регулятором США подпишем такой меморандум, то SEC снимет с многих фондов ограничения на инвестирование в отношении российского рынка. Конечно, он снимет не все ограничения, но многие вещи будут разрешены.
Кроме того, в результате этого признания, например, международная ассоциация бирж, которая сейчас упорно не принимает российские биржи, примет их без вопросов. Оказывается, что у многих инвестиционных фондов есть такая запись, что они не работают на биржах, не являющихся членами этой ассоциации. Снимая эти ограничения, мы привлекаем в страну новых инвесторов.
— А как собираетесь стимулировать внутренних инвесторов? Как предполагаете развивать инвестирование пенсионных резервов, объем которых приближается к 500 млрд рублей?
— Есть задача переработки законодательства по негосударственным пенсионным фондам (НПФ). Для этого надо изменить их статус, что коренным образом изменит ситуацию на рынке: либо НПФ будут просто корпоративными фондами, действующими на основе законодательства о корпоративных пенсионных системах, либо НПФ будут розничными и работать с частными клиентами.
— Почему так надолго задержали поправки в закон по инвестированию накопительной части пенсии, по так называемым молчунам, средства которых сейчас размещает ВЭБ в лице государственной управляющей компании?
— Против законопроекта выступил Минздрав. Когда кто-то из министерств против, закон трудно идет. Но есть еще и содержательная сторона, связанная с идей пенсионной реформы, когда деньги принадлежат государству, а право управлять ими дается гражданину. Это противоречие позволяет по-разному трактовать вопрос, каким образом направлять средства молчунов в частные компании. По конструкции реформы заранее можно было сказать, что в частные компании перейдут единицы. Ведь непонятно, зачем это делать. Чтобы получить больший доход? А кто его гарантирует? Лучше остаться в госкомпании. Но ее так сильно ограничили, что в результате пенсионные деньги не сохраняются в реальном выражении.
— Насколько эффективен существующий контроль финансового рынка?
— Профучастники рынка ценных бумаг ежеквартально сдают отчеты. Наши сотрудники смотрят за соответствием требованиям размера капитала. В принципе это позволяет обнаруживать точки, в которые надо выходить с проверками. Не пропускают ли чего-то наши сотрудники? Возможно. Многое зависит от их квалификации. У нас штат укомплектован на 70%. При этом текучесть кадров составляет примерно 40% в год. Но проблемы с персоналом не означают, что надо отказываться от отчетности.
— Почему большая текучка и не укомплектован штат?
— Очень сильная конкуренция на рынке труда. Особенно в Москве.
— Может стоит переехать в Санкт-Петербург?
— Вот смеетесь, а может быть, даже легче бы было. Потому что в Москве очень высокие зарплаты. Как говорил Герман Греф, в Москве средний доход — 26 тыс. рублей в месяц. У нас есть сотрудники основного звена, получающие 11 тыс. рублей в месяц. Начальник управления получает 35 тыс. рублей, а ведь это уже статусная должность. При таких соотношениях очень трудно удерживать людей.
— Не хватает бюджета?
— Дело даже не в бюджете. Бюджет — это общая сумма средств, выделенных службе. И сумма не такая уж маленькая. Вопрос в том, что фонд зарплаты определяется по указу президента, в котором все служащие расписаны по ранжиру. В министерствах один уровень оплаты, в службах, подчиненных правительству,— другой. Причем не важно, какая это служба, главное, что это такая же служба по статусу. И если я скажу, что в ФСФР люди работают с финансовыми инструментами и им надо больше платить, иначе они оказываются в двусмысленном положении, мне ответят, что есть указ президента, а я хочу разрушить систему оплаты труда исполнительных органов власти.
— Значит, надо изменить ваш статус....
— Мы и говорили еще два года назад, что финансовый регулятор имеет особое положение на многих рынках в мире. Мы делали соответствующие предложения, но их не поддержали ни Минфин, ни МЭРТ. Когда на правительстве я делал такие предложения устно, то это тоже было встречено настороженно — мол, все должны быть в системе органов исполнительной власти.
— Это касается мегарегулятора?
— Можно назвать это мегарегулятором.
— Что-то наподобие ЦБ?
— Да, вроде ЦБ. Но это предложение не было поддержано.
— То есть у вас слабые лоббистские возможности?
— Считайте, что я сделал хорошее предложение, которое, кстати, рано или поздно будет реализовано. Но энергию пришлось направить на более актуальные в текущий момент задачи: чтобы не допустить уход рынка из России, когда и мегарегулятор будет не нужен.