Мачо и мячики
«Вне поля зрения» в театре «Практика»
На основной сцене театра «Практика» «команда уличного и экспериментального танца» Jack’s Garret представила свой новый спектакль «Вне поля зрения» — «пластическое размышление о мужских силе и слабости». Татьяна Кузнецова обнаружила в нем слишком много детского.
Мяч в спектакле — метафора душевного равновесия, а потому персонажи стараются не выпускать его из ног
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ
Мяч в спектакле — метафора душевного равновесия, а потому персонажи стараются не выпускать его из ног
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ
В позапрошлом году дебют «Чердака Джека» на театральной сцене (см. “Ъ” от 5 мая 2023 года) выглядел многообещающе. Уличная команда, победители танцевальных «баттлов» и участники разнообразных «платформ», организаторы школы «экспериментального танца» и летних лагерей в молодежных кругах были известны уже лет 15, но отважились на полноценный спектакль лишь после успеха на фестивале современного танца в Монпелье. Их коллаборация с «Практикой» началась с «Наедине с собой»: постановщики и артисты отрефлексировали стихи Бродского с простодушием, шутливостью и внутренней свободой, без неумной и неуместной патетики.
В новом спектакле «Вне поля зрения» та же четверка мужчин, работающих под руководством женщин (режиссер, хореограф и автор идеи Анна Дельцова, сценарист и репетитор Татьяна Вышникова), разбираются с самими собой, избавляясь от самоконтроля, а заодно от «груза чужих мнений, оценок и ожиданий». Источником пластического исследования послужили картины датчанина Питера Равна, изображавшего мужчин в деловых костюмах в самых неожиданных ракурсах и проявлениях, а также американский сериал «Разделение», коллизии которого построены на резком противопоставлении бессмысленного и регламентированного офисного труда и в общем-то тоже малоосмысленной, но эмоциональной и непредсказуемой личной жизни.
Нельзя сказать, что за театральную попытку «переосмысления ценностей и приоритетов» ответственны только женщины: хореографами «Вне поля зрения» значатся все участники спектакля.
Похоже, это нередкий в современной практике случай, когда пластический текст создается в ходе импровизаций всех участников проекта; роль же режиссера состоит в провоцировании фантазии артистов, отборе удавшихся фрагментов, их компоновке и выстраивании логической последовательности сцен. Однако спектакль получился на удивление женским — будто четыре мальчика-переростка в комичных клоунских костюмах с пиджаками oversize под трек «One in a Million» и бдительным взглядом мам играют в милые дозволенные игры, изредка тузя друг друга, но иногда выручая из затруднительных положений.
От сериала «Разделения» в спектакль перекочевал «лифт»: световой квадрат обозначает кабину, в которой встречаются едущие на службу персонажи — каждый со своими характером, комплексами, привычками и примочками. Бессмысленность их профессиональной деятельности заявлена со всей однозначностью: она заключается в энергичной ходьбе по периметру невидимых коридоров.
Но обнадеживающая экспозиция пробуксовывает. Человеческие маски не трансформируются в характеры, сюжет тонет в номерах-репризах.
Как и в первом спектакле, герои «Вне поля зрения» одеты в безразмерные двусторонние пиджаки, позволяющие повторить здесь уже опробованные репризы — с потерей рук в недрах пиджаков, влезанием двух героев в одну одежду, застегиванием пиджака одного персонажа на пуговицы другого и т. д.
Вдохновенная буффонада оттесняет на задний план (в переносном и буквальном смыслах) все, что связано с «переосмыслением себя»: эпизоды, разворачивающиеся на небольшом помосте у задника (то есть в «личном пространстве»), скоротечны, внезапны и мало мотивированы. В «квартире» у задника эмоционально выжатый протагонист пропускает после работы стаканчик, другой персонаж вылезает из «окна» на карниз с явным намерением покончить с собой.
Однако в «общественном пространстве» сцены не происходит ничего, что намекало бы на мучительное раздвоение личности, на мертвечину офисной службы или иную убивающую героев деятельность. Напротив, там с энтузиазмом ищут «собственное место в изменчивой современности». Находят быстро — это красный надувной мячик: едва утомленный мужчина получает его в руки, как становится сущим ребенком (так и видишь, как постановщица дает каждому артисту задание на взаимодействие с мячом). Мячик догоняют, катают, пытаются запихнуть во внутренний карман; на него обижаются, выкидывают за кулисы и радуются, когда тот выкатывается обратно. Его баюкают, засыпают с ним в обнимку, дают поиграть расстроенному приятелю; спущенный мячик надувают — и у «самоубийцы» пропадает желание покончить с собой.
Понятно, что мяч — метафора душевного равновесия и полнокровной жизни, недаром под конец у каждого персонажа появляется свой мяч. Описывая максимально широкие траектории, герои осторожно притрагиваются своим мячиком к соседскому, являя пример трогательного единения душ. Благополучный финал позволяет артистам «урезать» разудалую «бисовку» с теми коленцами (преимущественно брейковыми), которые им не удалось продемонстрировать во время представления, и зрители бурно подхватывают сценическое веселье. Похоже, всем хочется впасть в детство.