"Мы не хотим делать из трофейного искусства инструмент политического давления"

В ГМИИ имени Пушкина открылась выставка "Эпоха Меровингов. Европа без границ" — около 700 ее экспонатов были вывезены в СССР из берлинского Музея древней истории в 1945 году. Клаус-Дитер Леманн, президент фонда "Прусское культурное наследие", в состав которого входит музей, изложил Анне Толстовой свое видение проблемы трофейного искусства.

Выставка "Эпоха Меровингов. Европа без границ" посвящена европейской культуре IV-VIII веков, времени Великого переселения народов, падения Западной Римской империи и образования варварских королевств. В проекте наряду с Эрмитажем, ГМИИ и Историческим музеем участвует берлинский Музей древней истории, из собрания которого происходят хранившиеся в наших спецхранах вещи. Это сотрудничество дало возможность впервые объединить разделенные после второй мировой войны археологические комплексы, представляющие европейскую цивилизацию в географическом охвате от Уральских гор до Пиренейского полуострова.

— После воссоединения Западного и Восточного Берлина и объединения собраний ранее разделенных берлинских музеев в составе фонда "Прусское культурное наследие" стали ясны размеры понесенных ими потерь. Какую роль в восстановлении Государственных музеев Берлина играет проблема возвращения трофейных ценностей из России?

— Действительно, вопрос реституции играет очень важную роль в восстановлении музеев Берлина, в частности собраний "Музейного острова". Собрание пяти музеев "Музейного острова" охватывало культурно-временное пространство от древней Месопотамии до Европы XIX века. Во время войны большая часть тех экспонатов, которые подлежали транспортации, была вывезена в другие районы города: например, в бункеры противовоздушной обороны у Зоологического сада и в парке Фридрихсхайн, а также в здание Нового монетного двора. Бункер ПВО у Зоологического сада сохранился полностью: он находился в британском секторе Берлина, но перед взятием его британскими войсками Красная армия вывезла оттуда специальным самолетом все оставшиеся там экспонаты в Москву. Бункер ПВО в районе Фридрихсхайна оказался в зоне контроля Красной армии: там появились грабители, которые подожгли здание, вследствие чего многие экспонаты скорее всего сгорели. Часть экспонатов из здания Нового монетного двора тоже попала в число советских трофеев. Что касается экспонатов, находившихся в Западном Берлине, то они оказались под контролем западных союзников и были возвращены берлинским музеям. Я хочу подчеркнуть, что музеи "Музейного острова" стояли бы и сейчас с голыми стенами и витринами, если бы в 50-е годы ЦК КПСС не принял решение о возвращении в Германию огромной части художественных коллекций Дрездена и Берлина: всего это 1 млн 400 тыс. экспонатов, в том числе Пергамский алтарь. Я был в то время маленьким мальчиком, но хорошо помню то чувство восхищения, когда впервые увидел картины Дрезденской галереи и сокровища дрезденских "Зеленых сводов". Тогда Советский Союз утверждал, что Германии возвращено все, что было вывезено. Однако потом оказалось, что для возврата выбрали лишь определенные экспонаты, и на самом деле многое осталось в Советском Союзе.

— Каковы основные реституционные претензии у музеев Берлина к России?

— Претензии в первую очередь касаются драгоценных предметов: золота Эберсвальде, которое имеет центральное значение для истории немецкого народа; золота Шлимана; картин Рубенса и Тициана из собрания Картинной галереи старых мастеров; графики Менцеля и Шинкеля из Кабинета гравюр. Это касается также объектов из Музея византийского искусства, треть которых сейчас находится в России, и экспонатов Музея восточноазиатского искусства, 90% которых до сих пор лежит в петербургском Эрмитаже,— это всего примерно 5 тыс. объектов. И конечно, 3 тыс. экспонатов из Музея индийского искусства. Кроме того, прошедшая в ГМИИ имени Пушкина выставка "Археология войны" свидетельствует о том, что ряд экспонатов античного собрания до сих пор находится в России. Мы уже составили каталоги наших культурных потерь и передали их своим российским коллегам. Но мы не всегда могли определить местонахождение тех предметов, которые считаем утраченными, и далеко не всегда мы имеем доступ к тем хранилищам, где находятся вывезенные из Германии объекты.

— Среди утраченных памятников числятся полотна Тициана, Рубенса, Ван Дейка, Боттичелли. В связи с открытием Музея Боде на "Музейном острове" летом прошлого года Германия также просила вернуть часть скульптурной коллекции, которая, как считается, хранится у нас. Однако есть ли уверенность в том, что эти произведения действительно сохранились, а не погибли в пожарах в 1945 году?

— Ясности нет и не будет, пока продолжается политика секретности. Только когда наши отношения станут более открытыми, появится ясность относительно того, что стало с этими произведениями. Я считаю, что в работе над проектом "Эпоха Меровингов" мы выбрали правильный подход, потому что, сотрудничая с российскими коллегами, мы смогли преодолеть прежнее неприятие, которое существовало по отношению к таким проектам. Мы все-таки смогли понять, что это объекты искусства, это объекты нашего общего культурного наследия, которые должны подлежать изучению и быть показаны широкой публике. У Эрмитажа и ГМИИ имени Пушкина разные подходы к этому вопросу. Эрмитаж более открыт и действует в интересах публики: они говорят, у нас есть закон, одобренный Государственной думой, и мы можем показать все, что у нас есть, нечего это прятать. В Музее имени Пушкина все обстоит несколько иначе. Та же выставка "Археология войны" стала для нас большим сюрпризом и даже провокацией, потому что мы увидели там очень много предметов, которые считали утраченными. Утверждения о том, что эти вещи якобы находились в бункере у Зоологического сада в Берлине и были спасены от пожара, ложны: никакого пожара там никогда не было. Но тем более важно и заслуживает высокого уважения то, что Музей имени Пушкина все-таки согласился участвовать в выставке "Эпоха Меровингов" и тем самым, конечно, изменил свой подход.

— Когда начинался разговор о реституции, многие музейщики в России и Германии надеялись, что эта проблема не будет переведена в политическую плоскость. Однако вышло иначе. Означает ли участие берлинских музеев в таких выставках, как "Эпоха Меровингов", что немецкая сторона сейчас хотела бы вернуть этот вопрос в музейную сферу? Или Германия все-таки настаивает на политическом решении вопроса?

— Здесь два уровня. Во-первых, такие выставки привлекают внимание общественности к проблеме "трофейного искусства", и само это понятие теряет свою мифичность. Во-вторых, на примере этих выставок мы могли понять, что во время войны вопрос трофеев рассматривается не в научном контексте. Военные просто выполняют приказы, в результате чего целые комплексы произведений искусства и археологических предметов дробятся и вещи оказываются вырванными из своего контекста, что затрудняет возможность их изучения. Для выставки "Эпоха Меровингов" мы привезли свои части таких комплексов из Берлина как раз для того, чтобы добавить недостающие звенья и заставить эпоху заговорить. Я идеалист и надеюсь, что с помощью таких проектов мы сможем убедить общественность, что единые художественные комплексы лучше хранить в том месте, где они были изначально собраны. Именно с помощью таких аргументов мы сможем изменить общественное мнение и тем самым повлиять на политические решения. Но все равно я уверен, что в конце концов данный вопрос должен быть решен именно политиками. Однако музейные специалисты могут предложить здесь вполне прагматичные подходы, которые исключают излишнюю эмоциональность.

— В России вопрос реституции действительно воспринимают эмоционально, многим претензии Германии кажутся чуть ли не попыткой пересмотра результатов второй мировой войны. В дискуссии о витражах Мариенкирхе (см. №35 за 2001 год) возникла идея компенсации: Германия предложила финансировать реставрацию церкви Успения на Волотовом поле в обмен на возвращение витражей во Франкфурт-на-Одере. Возможен ли реституционный процесс путем таких обменов? Или все же большие совместные выставки, воспитывающие общественное мнение, более эффективны?

— Я думаю, что нельзя ограничиваться только одним видом такого прагматического сотрудничества. Мы действительно поддерживаем работы по реставрации Успенской церкви в Новгороде, но это, конечно, лишь один из возможных способов. Во время подготовки больших совместных выставок осуществляется также инвентаризация и реставрация памятников за счет германской стороны. Но если мы будем сотрудничать только в области экономики, этого будет мало. Мне кажется, что гораздо важнее иные подходы, скажем, направленные на образование молодежи. Мы не должны думать все время только о вопросах, связанных со второй мировой войной. Нельзя сосредотачиваться на прошлом, надо думать о будущем.

— Закон о реституции, принятый РФ, предполагает возвращение "перемещенных ценностей" жертвам холокоста и религиозным организациям. Памятники, принадлежавшие немецким музеям, о которых мы сейчас говорим, по этому закону реституции не подлежат. Надеетесь ли вы на изменение закона в пользу немецких музеев?

— Моя позиция очень четкая: культурные ценности должны находиться там, где они изначально возникли или были собраны, и должны принадлежать тому народу, культурную жизнь которого они отражали. Эта позиция соответствует нормам международного права. Напомню, что советские судьи на Нюрнбергском процессе осудили нацистов не только за их злодеяния, но и за разрушение и кражу культурных ценностей советского народа. И если нам не удастся найти решение вопроса реституции в рамках двухсторонних отношений, то это будет означать, что мы не соблюдаем нормы международного права, за которые человечество боролось около ста лет со времен Наполеона. Я думаю, что российский закон о реституции в его нынешнем виде был принят именно по внутриполитическим соображениям, а не по соображениям международной культурной политики. У меня все-таки есть надежда на его изменение.

— Когда дискуссии о реституции только начинались, многие музейные деятели во всем мире опасались, что это вызовет шквал претензий и передел музейных собраний. За последний год музеи Австрии и Германии были вынуждены вернуть часть шедевров частным лицам. Например, берлинский Музей художников группы "Мост" отдал одну из лучших своих картин Кирхнера. Считаете ли вы, что в процессе реституции все-таки следует идти до конца и абсолютно все претензии должны быть удовлетворены?

— Что касается возвращения художественных ценностей жертвам холокоста, то у нашего фонда тоже очень ясная позиция. По германскому закону о компенсации все претензии жертв холокоста или их потомков должны были быть предъявлены до 1956 года. Однако мы понимаем, что по определенным причинам многие жертвы и их наследники не всегда могли выполнить эти требования: например, потому что архивы были закрыты или потому, что многие из них эмигрировали и, может быть, даже не знали о существовании такого закона. Поэтому наш фонд считает, что все претензии этой категории лиц в наш адрес могут быть вполне обоснованны и должны быть удовлетворены. Фонд "Прусское культурное наследие" уже вернул жертвам холокоста и их потомкам 19 картин из наших собраний.

— Есть ли в планах музеев Берлина другие выставки, на которых, как на "Эпохе Меровингов", были бы представлены разделенные в результате войны художественные коллекции?

— Наша цель заключается не в том, чтобы поставить проблему реституции в центр сотрудничества между российскими и немецкими музеями. Для нас важнее работа над выставками, которые были бы интересны публике и полезны для научного сообщества. Уже в июне этого года в Берлине мы откроем большую совместную российско-германскую выставку, посвященную скифам. Этот проект не имеет отношения к теме трофейного искусства. Следующая выставка, в подготовке которой мы сотрудничаем с московским Музеем Востока, будет посвящена азиатскому искусству. Там могут быть и отдельные "трофейные вещи" из Эрмитажа, но это не обязательно. Также у нас запланированы совместные выставки с ГМИИ имени Пушкина, которые будут посвящены европейскому искусству. Мы хотим, чтобы работа над такими выставками развивалась и чтобы этот процесс шел очень активно. И главное для нас не то, чтобы на этих выставках обязательно были показаны трофейные предметы: мы не хотим делать из трофейного искусства инструмент политического давления.